Судьбы местного значения (СИ) - Стрелков Владислав Валентинович

— Э-э-э… — задумался лейтенант, — пропуск?

— Соображаешь! — улыбнулся капитан. — У нас немецкая техника. Документы, оружие, каски, плащи. И самое главное — этот жетон. Нарядиться немцами, и размахивая жетоном, можно до самого передка как по маслу проскочить.

Чичерин кивнул, соглашаясь. Проскочить можно. Вот с переходом фронта — засада. Если в тылу немцев еще возможно одурачить, то по уходящей к противнику технике всяко шквальным огнем ударят. А там и наши могут добавить с перепугу…

— На передке только огрести можно, — словно читая мысли, сказал Лукин.

— Слишком нагло выходит.

— Наглость — второе счастье, — хмыкнул капитан, — слышал такую поговорку?

— Удача на стороне смелых и наглых, — улыбнулся Чичерин. — Так Витька, говорил. Мой друг…

— Правильно говорил, на том и сыграем. Кстати… — Лукин стал серьезен. — По другу твоему, тетради им написанной и бойцу, — теперь это наша с тобой общая забота. Все должно попасть в Москву, и никуда более. Тетрадь обернем вокруг гранаты, на случай. И если кто-то из нас погибнет, то выживший или доставит все товарищу Андрею, или уничтожит. Понял, товарищ лейтенант госбезопасности? Вижу что понял. Теперь пойдем, соберем бойцов, выдвигаться пора.

Одновременно заглянули в кузов ганомага — мальчишка после обильного перекуса спал, свернувшись калачиком, заботливо укрытый плащом. Затем лейтенант направился снимать посты, а Лукин подошел к носилкам, выставленным на солнце.

Около носилок с ранеными суетилась Кузнецова. Обихаживать бойцов помогал Абадиев. Мария перевязывала раны Маврищева, а Умар подкладывал под повязки листья лопуха и подорожника.

— Зачем это?

— Поможэт, Машэнка.

— Так не делают, Умар — хмурится девушка.

— Так дэд дэлал! Клянус! — возражает боец. — Трава боль и гной вытянэт.

— Маша, раз дед так делал, значит стоит прислушаться, — посоветовал Лукин, приседая рядом. — У нас кроме трав нет ничего. А ну поможет? Как тут они?

— Плохо, товарищ капитан. У Маврищева рана воспалилась, края потемнели, гноя мало, бредит. А у… — Кузнецова смутилась, — парня, короста с ожогов сошла. Я влажным платком обтирала… она и сошла…

Лукин посмотрел на Маврищева и «Феникса». Контраст между двумя бойцами стал еще резче. У Маврищева лицо стало землистого цвета. Зато Феникс хоть и похудел, но бледности стало меньше. Будто на поправку идет. Очнулся бы еще…

Поесть бы чего, и прикорнуть часок, да как тут поспишь? Близкая канонада боя тревожила. Удержат ли немцев? Нельзя их пропустить дальше. На изъятой карте вроде были отмеченные направления ударов. Память пасовала — были бы обозначения не на немецком, то лучше в памяти отложилось. Однако помнилось, что дальше малолесистая равнина, где построить оборону труднее. Возможно, Семен зря тревожится — батальон пока на месте, беготни нет, командиры вон не суетятся, значит все в порядке.

Семен сидел, облокотившись на бревенчатую стену и прикрыв глаза, прислушивался к разрывам. Из крупнокалиберных бьют — не перепутаешь. Пару раз побывал под гаубичным артобстрелом. Только чудом выжил в этом аду. Тогда в полку мало кто после артподготовки уцелел и не получил ранений. Если контузии не считать. Снаряды летели с шелестом — звук жуткий, будто бумага рвется. Даже заметил один — кувыркался в полете, на вытянутый бочонок похожий, а через миг земля вздрагивает и жутким кустом до неба взлетает, а в голове тонкий звон и тошнота. Следом еще снаряд, и еще… начинаешь инстинктивно вползать в огромную воронку с единственным желанием — закопаться глубже в землю. То же самое при бомбежке бывало…

Кто-то зашелестел травой, и Семен приоткрыл глаза. Это приближался Комаров. В руках котелок и сверток держит.

- Вот держи, — подал он котелок, — поесть принес.

Старшина развернул бумагу — там оказалась пара толсто нарезанных кусков хлеба и несколько пластов сала. Семен заглянул в котелок. Перловая каша. Теплая. Закинул в рот кусок сала, ложкой подчерпнул каши и стал с аппетитом есть. Комаров достал кисет, бумажку и ловко соорудил самокрутку. Закурил.

- Тебя как по батюшке-то?

- Семен Михайлович.

- О как! — удивился старшина. — И меня Семен Михайлович. Тезки, значит!

- Слушай, тезка, а ты поесть Горохову носил?

- Носил. Он как раз поел и к капитану…

- Сам-то ел?

- Сала перехватил. А «шрапнель» видеть уж не могу! — старшина пыхнул табачным дымом. — А что делать? Из всех круп только перловка. Ладно мяса для навара немного имеется. Сало вот в деревне выменял.

- Привереда, — хмыкнул Семен, закидывая в рот еще пласт сала, — Походил бы ты по тылам голодняком, да на подножьем корму, посмотрел бы я на тебя.

- Да ладно прибедняться-то! — хлопнул по коленям старшина. — Знаю, у тебя консерва немецкая имелась.

Семена аж передернуло — чуть ложку мимо не пронес.

- Не напоминай. Сардины, будь они не ладны! Поперек горла встали. У немцев в чести, похоже. Тушенки видать не дают в паек… — Семен на миг задумался. — Или мне не везло на нее.

- А по мне так деликатес.

- Деликатес… — тихо засмеялся Бесхребетный, — только толку — банкой не нажрёшься, жирные — надо горячим запивать, иначе потом живот сводит и пучит.

- А что, костер разжечь проблема?

Бесхребетный недоуменно посмотрел на старшину.

- Так тыл же! — ответил Семен. — Не везде разожжешь. В сторонке в лесу — да, не проблема, а как к самому передку подошли, так немцев кругом… в сухомятку двое суток…

- Я-асно, — протянул Комаров. — Извини, не сообразил.

Котелок быстро опустел. Семен подобрал кусочком хлеба остатки каши со стенок. Поставил котелок и расслаблено откинулся. Комаров аккуратно затушил окурок, помял остаток самокрутки, вытряхивая табак на ладонь, ссыпал его в футлярчик. Отцепил фляжку и протянул Бесхребетному:

- Вот, тезка, хлебни чуток.

- Поначалу бы дал, — отхлебнув водки, сказал Семен. — Для лучшего аппетиту.

- У тебя и так он хороший, — возразил старшина, забрав фляжку. — Два порциона шрапнели в один присест смолотил! А чая, али компоту, извини — нет.

- Нет — так нет, и на том спасибо, — ответил Бесхребетный, вновь откидываясь на сруб. — Тезка, а чего ты тут? Вроде и бой идет, а ты не при делах.

- А я тут везде! По штату я командир взвода управления, — начал перечислять Комаров, — командиры-то вон, рядом. Еще я за караулы отвечаю, и хозяйство тоже на мне. Старшина, чо…

- Слушай, старшина, раз ту тут везде главный, не просветишь, что вообще происходит?

- Немчура наступать задумала.

- Та ты чё? — показушно удивился Семен. — Неужели⁈ А я тупой такой все думаю, чего немец гаубицами щедро кроет?

Старшина усмехнулся. И принялся вертеть еще одну самокрутку.

- А ты, Михалыч, не язви. Я перед кухней в штаб заскакивал. Связи с утра нет. Посылали связистов обрыв искать, и посыльного в дивизию, но ни слуху, ни духу пока. Вот и думай…

Семен насторожился. Он хорошо помнил, что говорил Иванцов — в местах наступления немцы всегда нарушают проводную связь. Для этого у них имеются подготовленные диверсанты. Даже название припомнилось — «Бранденбург». Они же могут отлавливать выдвинувшихся на поиски обрыва связистов, и вестовых меж штабами. Есть ли в полку радиостанция — вопрос. Если имеется, то могли обстрелом повредить. Скорей всего радиостанции нет, потому как — дефицит. Непонятно, почему командиры спокойные, и движения на выяснение обстановки никакого. О чем там в штабе думают вообще? Особого приказа ждут?

Судя по интенсивности канонады, бой идет серьезный. Сместился ли бой к востоку или нет, пока не ясно, но беспокоится надо уже сейчас. Обстановку выяснить, а то было уже раз подобное — сначала пропала связь с соседним полком, потом артналет, следом штурмовики явились, затем противник из тыла… и долгая дорога по лесу полтора десятка бойцов. Все что осталось от полка.

Семен не представлял — что ему в этой ситуации делать. Он пока тут никто. Кто окруженца послушает? Иван Савельевич послушает, примет к сведению, но на этом все. Остальные мигом паникерство пришьют.