Обет мести. Ратник Михаила Святого - Алексей Соловьев

Трое суток он провел в колоде. Три долгих мучительных дня и ночи, когда невозможно уснуть, когда короткое забытье оканчивалось новой болью от падения, поскольку уснуть лежа было невозможно. Шею сводило от тесных оков, руки затекали в суставах и предплечьях. Постоянно кружилась голова. Страшно хотелось лишь одного – смерти! Быстрой, мгновенной смерти, чтобы прервался этот ужас, чтобы душа отлетела от мучаемого тела и обрела наконец свободу…

Кормила и поила его какая-то русская старуха. Как могла, помогала справить нужду. Молчаливо смотрела в глаза, иногда бегло проводя сухой ладонью по грязным волосам, и ничего не говорила. Как понял по жестам Иван, любой сорвавшийся с ее уст звук стоил бы полонянке жизни. Такова была воля хана Торгула.

На четвертый день вновь явились палачи и сняли наконец с плеч тяжелое дерево.

– Иди с ними, – впервые заговорила старуха. – Помойся, переоденься во что дадут. Хан хочет тебя сегодня видеть.

Иван добрых полчаса полоскался в бежавшем по дну балки ручье, словно впервые в жизни оказавшись в чистой проточной воде. С наслаждением драл кожу крупным песком. Охранявшие его нукеры насмешливо покрикивали, сидя на траве на самом гребне обрыва.

– Ржите, твари, ржите! Вам бы денек-другой под себя походить! Посмотрел бы тогда, как это вы никогда не моетесь. Гады проклятые!

Все это Иван бормотал, приводя себя в порядок и надевая непривычную татарскую одежду. А когда наконец облачился, сразу почувствовал такое неописуемое блаженство, что вновь захотелось и жить, и драться, и бороться за свое будущее.

Под надзором конных русич приблизился к ханскому шатру.

Торгул два дня был на охоте. Он вообще вел весьма беззаботный образ жизни, кочуя по степи с сотней-другой преданных нукеров, охотясь, бражничая с иными детьми высокопоставленных отцов и справедливо полагая, что для настоящего батыра семья и очаг нужны лишь тогда, когда надоест лихой конь, сабля, охота и гарь пожарищ чужих селений. Он вынужденно принял ислам, чтобы не последовать вслед за несторианцем-отцом на небеса в услужение великому Темучину. В душе молодой хан дал себе зарок никогда не быть долгое время подле убийцы Узбека.

Сейчас он сидел на нескольких сложенных стопкой кошмах, насмешливо глядя на доставленного русича. Перед ним валялись две вещи: сабля и колода. В последней Иван сразу признал свою, снятую утром с плеч.

– Как отдохнул? – широко улыбнулся хан, после того как пленник пал на колени и совершил земной поклон.

– Спал плохо… Комары мешали. – Иван сам не понял, как этот ответ сорвался с его уст. По сути, отвечать-то было нечего: правду нельзя, а молчать?.. Кто знает, что приготовил молодой сумасброд на этот случай.

Торгул удивленно раскрыл глаза и какое-то время осознавал услышанное, потом откинул голову и оглушительно захохотал. Ему вторили те, кто смог понять смысл сказанного, потом те, кому перевели. Под сводами большого шатра долго не смолкало веселье. Вытерев выступившие слезы, хан милостиво разрешил подняться с колен.

– Я тебя купил. И я не знаю, что с тобой делать дальше. Выбирай сам, выбор перед тобой.

Иван глянул на две вещи у своих ног. Да, слова здесь явно были излишни! Он молча указал пальцем на саблю.

– Я так и думал! Но запомни, Иван! Если ты обратишь ее против меня или моих людей, если ты когда-либо ослушаешься моего приказа, если попытаешься даже во сне бежать на север – тотчас получишь колоду! Уже до последнего вздоха. А в ней, при хорошем обращении, живут и годами…

Торгул произнес все это с той же усмешкой на лице, которая осталась после нехитрой шутки русича. Взял что-то с подноса, поманил нового слугу пальцем:

– Иди, поклянись, что будешь верен, как собака!

Хан протянул Иванов нательный крест, который парень уже посчитал утерянным в момент надевания пыточного инструмента. Оказалось, хитрый татарин специально приберег его до нужного часа. Русич истово перекрестился, произнес слова клятвы и поцеловал родной кусочек можжевельника, знакомый с раннего детства. Вопросительно поднял глаза. Торгул рассмеялся:

– Надевай, надевай, он мне не нужен. А только лучше тебе будет нашу веру принять! Крест всегда под полумесяцем жить будет.

– Вера не сабля, чтобы менять ее каждый день, – вдруг бормотнул Иван, вспомнив свое чудесное видение и избавление, и осекся, заметив бешенство в глазах хана. Причину этого он узнает гораздо позднее.

– Нури даст тебе все, что нужно нукеру. Научись метать аркан, бросать копье, бить из лука: в степи это главное оружие. Разрешаю удалиться!

Хан повелительно махнул рукой и повернулся в сторону молодой красивой женщины явно не монгольского происхождения.

Здоровяк Нури проводил Ивана до знакомой вежи, где все уже было прибрано и постелен войлок. Больше жестами, чем словами пояснил, что отныне это его дом. Потом принес и вручил две не слишком дорогие, но надежно сработанные сабли, памятуя об особенностях нового нукера, тугой лук, короткое копье, круглый щит. В табуне поймали рослого коня, чтоб не тяжела ему была мускулистая ноша. Затем подвел к костру, у которого на пятках сидели в основном молодые воины и жирными пальцами ели из казана ароматный бешбармак. Все с любопытством глянули на Ивана, подвинулись, освобождая место новому слуге и соратнику.

Когда на землю легла темнота, полог вежи отодвинулся в сторону, и внутрь проскользнула стройная туркменка. Неслышной тенью подошла к русичу и легко опустилась на войлок, глядя в полумраке большими черными глазами-сливинами на незнакомца.

– Ты чего? – опешил Иван.

Девчонка что-то залопотала на непонятном языке, затем, поняв тщетность своих усилий, обвила мужчину рукой за шею и впилась в его губы долгим и жарким поцелуем.

– Ты чего? – вновь растерянно пробормотал русич, неловко пытаясь освободиться.

– Зухра, – показала наложница пальчиком на невысокую грудь. – Торгул Зухра тибе…

Последовал еще набор слов и выразительный жест по горлу, из которого Иван наконец понял, что девушка прислана ему для любовных утех и помощи по хозяйству и что хан поступит с ней жестоко, если русич останется недоволен.

– Нельзя мне… Грех это – венчанному-то… Уйди, Зухра…

Но осекся, заметив, как туркменка два раза незаметно скосила глаза в сторону тонкой стенки. И понял, что кто-то подслушивает или даже подсматривает в незаметную щелку за действиями его и наложницы. Тотчас вспомнилась колода, в качестве наглядного примера наложенная на плечи. Кто знает, что имелось в арсенале молодого хана в качестве наказания за отказ от подарка? Иван перекрестился, пристально глянул в красивые глаза с непривычным прищуром и с силой задул прыгающий в плошке жирника огонек.

– Иди сюда, коли так!.. Ох же ты и юрка, голубка!.. Ох и сноровиста!..

Первые же страстные ласки отодвинули на задний план все мысли о грешности совершаемого. Он все же был мужик, и мужик молодой, крепкий, горячий. Почти полгода не ведал женских объятий, вначале из-за скотских условий бытия, физической слабости и раздельного проживания. Теперь он окреп, отдохнул, и природа неминуемо должна была взять свое. Тем более что юная Зухра была мастерски обучена приемам любовных игр. Многое для русского мужика было впервые, многое из приемов удовлетворения он познал позже на жестком войлоке! Потому невольно привязался к новой подруге, порою даже не в силах уснуть от накопившихся желаний и видений. Торгул все увереннее приручал северного богатыря.

Нури ежедневно занимался с Иваном, показывая приемы татарского военного искусства и заставляя повторять их многократно. Если в сабельном бою русич мог соперничать с каждым из свиты хана, то лук по сравнению с Нури казался игрушкой в неумелых руках ребенка. И это при всем том, что бывший житель лесов был одним из лучших в младшей дружине! Приходилось учиться многому практически заново.

Он должен был уметь не только быстро выпускать стрелы в далекую мишень, стремясь, чтобы они легли одна подле другой. Он должен был делать это на полном скаку, сжимая бока коня коленями и заставляя того повиноваться без помощи узды. Долгие часы простаивал парень с тяжелым камнем меж колен, укрепляя мышцы бедер. Порой после подобной учебы даже Зухра была не в силах отвоевать парня своими искусными ласками у богини сна.

В свободные минуты Иван старательно пытался усвоить незнакомый язык кочевников. За восемьдесят лет владычества над Русью дети степей сами могли кое-как объясняться с тверичем, но парень упорно хотел большего. Возможно, в нем пропадал неплохой толмач, поскольку уже через три месяца парень весьма прилично мог объясняться с татарами на их родном языке.

К этому сроку он наконец понял, ради чего Торгул выкупил пленника у Ховрула, а Нури беспощадно гонял Ивана верхом и пешим, меняя лук на копье, копье на аркан, аркан на блестящую звонкую саблю. Понял… и смирился, ибо иного выхода все равно уже не было. Колода была бы страшнее…