И опять Пожарский - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лукаш нанял в Нижнем Новгороде всех, кого только мог, кто хоть что-то понимал в ювелирном деле. Вернее, нанял по его предложению княжич. Он сам разговаривал с каждым претендентом и одного отсеял. Остальные дали «подписку о неразглашении», как назвал этот документ Пожарский, и по тому, как новые работники себя вели, было понятно, что говорил с ними княжич очень серьёзно.
Конкуренты-евреи несколько раз закидывали удочки, но подкупленные сразу вызывали княжича из Вершилова, и начиналась «акция устрашения» (опять фраза от странного юноши). Деньги у ювелиров забирали, а когда те приходили на условленную встречу за секретом, то их серьёзно избивали и предупреждали, что ещё один такой «недружественный шаг», и вся семья ювелира окажется в рабстве у крымчаков. Ювелиры платили за причинённое беспокойство и при встрече раскланивались с Лукашем в пояс, чего раньше и не подумали бы сделать. Умел, значит, отрок убеждать.
Пожарский предоставил Лукашу две большие безвкусные чаши из золота с очень плохо огранёнными лалами и просто огромный поднос из серебра. Вот из этих материалов ювелир и делал перья. Сейчас и золото, и серебро кончились, и настала пора заняться деревянными палочками и «колпачками» (тоже слово княжича). Что за странный отрок. Он, кстати, предложил один интересный ход. На каждой палочке вырезалось по-русски «Пурецкая волость» с одной стороны и те же два слова, но латинскими буквами, – с другой.
Неделю назад Лукаш в первый раз столкнулся с этими словами. Весь город был в воскресенье на базаре. Обещали продавать нашумевшее сладкое масло в прекрасно расписанных горшочках. Все, у кого были деньги, хотели купить себе такой горшочек. А те, у кого не было денег, хотели хотя бы издали посмотреть на это чудо. Жена закатила Лукашу целый скандал и потребовала у него десять рублей. Это были огромные деньги. Не могло масло столько стоить. Столько стоил целый воз масла, а то и два воза.
– Ты ничего не понимаешь, – крикнула Габриэла и расплакалась.
На следующий день в мастерскую зашёл княжич, как раз после разборки с очередным конкурентом, и Лукаш спросил его, не может ли Пётр достать ему этого страшно дорогого и редкого масла. Пожарский усмехнулся и пообещал. А на следующий вечер к ним домой постучал пан Янек и попросил выйти к нему прекрасную пани Габриэлу. Лукаш несколько раз видел грозного ляха с Петром Пожарским и велел служанке позвать госпожу.
Пан Янек встал на одно колено, поцеловал ручку пани Донич и сказал, что это минимум, что княжич может сделать, чтобы такая красивая пани не чувствовала себя в России ущемлённой. Лях вручил Габриэле корзинку и откланялся. В корзинке было два горшочка с маслом. На одном была нарисована белочка, отбирающая орешек у ёжика, а на втором красивая птица держала в клюве веточку лещины с несколькими гроздьями орехов. Нарисовано было великолепно. Лукаш и сам умел рисовать. Но! Он был даже не дилетант по сравнению с мастерством неведомого живописца. Такое могли сделать только итальянские мастера.
Так вот, на дне горшочков Лукаш и увидел впервые эту надпись на двух языках: «Пурецкая волость». Масло тоже было великолепным на вкус. Габриэла намазала толстый слой на кусочек белого хлеба и дала один раз откусить Лукашу. Этот княжич был гений, он сумел сделать счастливой его сварливую жену!
Лукаш же представил, что у жены сейчас намазано на хлеб полрубля, и только вздохнул. Хорошо, что это подарок. Заплатить двадцать рублей за масло? А, ладно! «Один раз живём», – вот опять прилипчивая фраза княжича. «И прожить надо так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы». У русских есть замечательные пословицы.
Как потом рассказал Пожарский, это масло придумала и наладила производство его крестьянка. Он только чуть помог. Что за странная «Пурецкая волость», там рождаются одни гении. И в этом пану Лукашу ещё не раз пришлось убедиться.
Событие тридцать пятое
Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, лежал без сил на лавке в своём новом дому и стонал. Сегодня был «кросс» – так княжич называет это издевательство над людьми. Они в зимней одежде и с тяжеленным мушкетом за спиной пробежали десять вёрст. Если бы с ними не бежал в первых рядах сам Пётр Дмитриевич, то стрельцы не выдержали бы и остановились на отдых. Но княжич бежал впереди и задавал скорость. Приходилось стиснуть зубы и терпеть. Добежали.
Только чуть отдышались, как Пётр погнал их на следующую пытку. Перекладина называется. И нужно было на той перекладине подтянуться сто раз. Не за один подход, конечно. Кто за сколько сможет. Сам княжич одолел за четыре раза. Некоторые и за двадцать подходов еле сладили. На этом тренировка закончилась, и стрельцы еле живые разбрелись по домам.
Ничего, сейчас Иван отлежится немного и пойдёт баню топить. Сегодня суббота, а значит, в бане нужно попариться обязательно. Завтра – в церкву, а потом общий сход всех жителей Пурецкой волости. Княжич уже второй раз это вече собирает. На первом он обещал, что все крестьяне скоро будут богатыми, а жёнки их будут в золотых серьгах щеголять. И что же, на одной Иван уже в церкви видел золотые серёжки, да такие, что и княгине впору носить. Чудной всё же отрок этот Пётр Дмитриевич.
Иван сейчас с лютой ненавистью вспоминал боярина Колтовского, по чьему указу его подрядили отравить княжича. Вот вернётся Пырьев в Москву, и, как любит говорить Пожарский, Колтовскому с его прихвостнями мало не покажется. Покажется аспиду в самый раз, уж он, Иван, об этом позаботится.
Сейчас, по истечении почти трёх месяцев с их выезда из Москвы, Иван отчётливо понимал, что воины из двух десятков стрельцов были как «из дерьма – пуля» (вот ещё одна шуточка княжья). Наверное, он сейчас один справился бы в лесу с двумя десятками таких горе-воинов. Тренировки были каждый день. Они рубились под руководством ляха пана Янека на саблях. Они стреляли по мишеням из мушкетов и пищалей. Но не только на меткость с мушкетами были тренировки. Они ещё учились и быстро заряжать.
Самая интересная тренировка – это «конвейер» – сие название тоже Пожарский придумал. Один стрелец прицеливался и стрелял из мушкета,
