Слухи - Анна Годберзен

— Я знаю.

— Знаете? — Генри был поражен. — Но в то утро, после того, как вы пришли в оранжерею… Я видел Элизабет… Я думал, что она… возможно, не захотела жить…

— Нет, — осторожно прервала его Диана. — Она жива. И очень счастлива, как я думаю.

— Так, значит, все в порядке, разве вы не понимаете? Я имею в виду, что, если она жива, если она в любом случае не хотела выйти за меня замуж, и это была колоссальная ошибка — тогда мы с вами можем быть вместе. Вы и я можем…

Голос его замер. Он почувствовал, что колено у него болит, и уселся на пол у ног Дианы.

— Вам бы следовало давно сказать мне об этом.

Румянец вернулся на щеки Дианы, но она все еще с осторожностью поглядывала на Генри. Было что-то пронзительное в этом зрелище: Диана в этой маленькой комнате с желтовато-розовыми обоями и книгами, в комнате, где она жила еще маленькой девочкой.

— Это секрет. Я обещала Элизабет. Если бы кто-нибудь узнал… — Внезапно она отняла у него руку и запахнула кружевной воротник белого пеньюара. — Как вы узнали?

— Мне сказала Пенелопа. Сказала мне час назад. Моя мачеха устроила званый обед…

— Что между вами и Пенелопой?

Диана встала и отошла от Генри к узкой кровати, передняя спинка которой была обита бледно-розовым шелком. Генри не приходило в голову, что Диана может ревновать его к Пенелопе. Но чувство легкости и ликования не покидало его. Он стоял, сунув руки в карманы пальто и глядя в глаза Диане серьезным, нежным взглядом.

— Между мной и Пенелопой нет ничего, — заявил он.

— Ничего? — прошептала Диана с горечью — Как я могу в это поверить? Я, знаете ли, не слепая. Я вижу, как она на вас смотрит. И я знаю, какой вы.

— То, как она на меня смотрит, абсолютно ничего не говорит о моих чувствах к ней, которые таковы, как я вам уже сказал. Разве я не был с вами всегда честен? — продолжал он более мягким тоном. — Ведь я сам рассказал о том, что было у нас с Пенелопой, так с какой стати мне теперь лгать?

— Потому что вы ловелас, как я полагаю.

На лице Дианы читалось возмущение, но грудь ее бурно вздымалась. Генри видел, что ее раздирают противоречия, и она сама не знает, чему верить. Глядя на нее прямо и искренне, он подошел и, взяв ее лицо в руки, поцеловал в раскрытые губы. Поцелуй был продолжительный, и, когда он закончился, она прошептала:

— Вы не ловелас.

— Совершенно верно. — Генри начал играть ее локоном. — Твоя сестра жива, Ди, а это значит, что нет ни трагедии, ни предательства. Если мы захотим, то можем…

Его прервал звук дверного звонка, донесшийся снизу, — слабый, но отчетливый. Он повторялся снова и снова в тишине дома. Диана обвела взглядом комнату, затем посмотрела в глаза Генри. Ее взгляд выразил тревогу, и, когда звонок прозвучал в третий раз, она сказала:

— Может быть, это Элизабет?

— Элизабет?

Это показалось Генри маловероятным — правда, теперь он был готов поверить чему угодно.

— Разве она не открыла бы дверь сама? Ведь я именно так вошел, а я даже не родственник…

Любая другая девушка, боясь, что ее застигнут с мужчиной, с которым она не помолвлена и не обручена, стала бы в отчаянии заламывать руки. Но только не Диана. Закусив губу, она взяла Генри за руку и повела к двери. Осторожно открыв дверь, тихонько вышла вместе с ним из комнаты. Она остановилась на верхней площадке лестницы, всматриваясь вниз.

В холле зажегся свет, и женский голос, который Генри не узнал, сказал:

— Мистер Кэрнз, мы так давно вас не видели. Что привело вас сюда, да еще так поздно ночью?

Диана взглянула на Генри, прошептав: «Тетя Эдит».

— Простите меня за нарушение приличий, мисс Холланд. Я только что прибыл из Бостона. Конечно, я явился бы к вам в более подходящее время, если бы так не испортилась погода. Я собирался нанести вам визит с тех пор, как узнал о несчастье с мисс Элизабет, но меня удерживали дела. Недавно я услышал о тяжелом положении вашей семьи, и я…

— Мистер Кэрнз, пожалуйста, нет никакой нужды в объяснениях. Я распоряжусь, чтобы горничная постелила вам постель. А пока что пойдемте в гостиную. Миссис Холланд больна — слишком больна, чтобы принять вас. Но я схожу за мисс Ди и… — продолжала Эдит.

При упоминании своего имени Диана вздрогнула. Она придвинулась к Генри, он с трудом удерживался, чтобы не прижать ее к себе.

— Тебе нужно идти, — прошептала Диана.

— Я знаю. Я скоро вернусь. Я буду возвращаться каждый день в надежде застать тебя одну.

— Хорошо. — Она с несчастным видом указала на свою комнату: — Шпалера…

Генри уже имел дело со шпалерой и плющом, карабкаясь в спальню Дианы, и тогда дело кончилось синяками и царапинами, так что дату венчания пришлось перенести.

— Нет, только не это.

Несмотря на опасность, он многозначительно усмехнулся. Диана поджала губы.

— Тогда лестница для слуг.

Она указала на дверь. Генри был так поглощен ее блестящими глазами и нежной кожей, что только теперь заметил, что разговор внизу прекратился и на лестнице зазвучали шаги. Он поспешно двинулся к двери, на которую указала Диана, и, даже не позволив себе оглянуться, начал спускаться по узкой, темной лестнице для слуг. Сосредоточившись на звуках шагов наверху, он не задумывался о том, что ждет его внизу.

Осторожно войдя на кухню, Генри увидел спину горничной в грубом черном платье — она склонилась над плитой. Судя по сгорбленным плечам, девушка устала. Ее рыжие волосы, кое-как подхваченные, падали на спину. Наверное, ее разбудил звонок, и она готовила чай с такой медлительностью, которую не потерпели бы в другое время дня или в другом доме. Генри прокрался вдоль стены, осторожно наступая на старые деревянные половицы. Сердце его так гулко билось, что ему казалось: горничная должна услышать и обнаружить его присутствие. Но она сонно продолжала заниматься своим делом, и Генри удалось незамеченным пробраться в холл. Он был освещен газовой лампой, но там никого не было.

Через минуту Генри уже дышал ночным воздухом, продвигаясь на север, мимо железных ворот красивого парка, покрытого густым снежным одеялом. Дыхание его было учащенным. Итак, он ускользнул незамеченным. Всего несколько минут назад он и девушка, к которой он питал самые нежные чувства, подвергались большому риску, но все обошлось. Давно он не чувствовал себя таким свободным. Он перешел через дорогу. Улица была покрыта недавно выпавшим снегом, который отражал пурпурный свет фонарей. В северо-западном углу парка он столкнулся с небольшой компанией мужчин в теплых пальто и куртках — они во всю глотку распевали рождественские гимны: «И небеса, и природа поют! И небеса, и природа поют! И небеса, и небеса, и природа поют!» Генри остановился и наблюдал за ними; ему казалось, что они очутились здесь словно специально для того, чтобы озвучить его ликование. Один из них заметил Генри и, тотчас же взяв его под руку, увлек за собой — компания направлялась к Пятой авеню.