Поворот судьбы - Иван Чернявский

ухмыльнулся. Вытер плевок, достал нож и подал знак своим. Челюсть разведчика с силой разжали. Достали язык, и секван поднёс сакс, готовясь отрезать его. Неожиданно послышался свист. За секунду до пытки, Аенгус получил стрелу в кисть, и уронил нож. Кровь полилась по ладони. Секван дал несколько приказов на родном наречии. Воины бросили Ашера. Но пока они искали нападавших, один из них получил стрелу в глаз. Пленник подполз и нащупал сакс. Разрезать верёвку он не успел, потому что Аенгус заметил попытку. Разведчик получил пинок с ноги. Пленник не растерялся и кинул горсть земли в нападавшего. Секван ослеп. Тем временем из тени выскочил еще один южанин и атаковал другого воина. Началась дуэль. Длилась она недолго, к моменту, когда Аенгус пришёл в себя и схватил Ашера, к его горлу подставили ятаган.

— Нет! Не убивай его — взмолился пленник.

Воин вырубил последнего северянина. В свете костра, пленник наконец узнал нападающего. Удивлению не было предела.

— Нур-Адад? Ты выжил… Как же я рад тебе, друг.

— Отведём секвана в плен?

— Нет.

Настало утро. Красное солнце осветило осквернённый кровью лес. Дотлевал костёр. Вокруг виднелись следы ночной битвы. Топоры и мечи валялись без дела. На красной от крови земле лежал обрубок языка Аенгуса.

Двое разведчиков дружно вышли к Оику. На деревьях висели трупы. Пятеро секванов, один из которых в точности повторил участь Кефы. Ашер пытал его всю ночь. За всё это время, Аенгус сказал лишь одно слово:

— Бранн.

Утром следующего дня, далеко на севере в горах, шла охота. На серую мышь. Большую и жирную, величиной с пони. Чувствовалась осенняя прохлада. Красные лучи солнца, прорезали ветви деревьев. Уже начинали падать листья. По следам на пожухлой траве охотники выслеживали беглянку. Она бежала по тропе. Нигде на глаза не попалось ни одной норки. Ей негде укрыться. Приходилось бежать, что есть силы прочь в чащу. Подальше от дороги. Чуткий нос подсказывал направление для шустрых лапок. Она бежала и бежала. Вдруг смекалистому грызуну показалось, что преследователи отстали. Мышь остановилась и прислушалась. Посторонние звуки не доносились до её чуткого слуха. Тишина нависла над лесом. Вдруг послышался тонкий свист, и копьё вонзилось в дерево. Там, где была перед этим мышь. Цокот копыт, предвещал близость упёртых охотников. Кабаны радостно хрюкали. Секванские всадники били их по бокам пятками, заставляя скакать скорее. Их вёл настоящий великан. Ради развлечения или самой дичи, а может — ради того, и другого. Никто иной, как Грайогейр устроил эту смертельную погоню. Вождь секванов и хозяин пиптов. Мускулистый, длинноволосый, к тому же усатый, как и все секваны. Златовласый блондин. На всём севере не было воина с такими прекрасными волосами. Женщины завидовали ему. Мужчины уважали и боялись его силы и крепости духа.

Охотники нагнали добычу. Мышь свернула в густые кусты, где надеялась найти защиту. Там оказалась нора. Когда всадники обогнули преграду, то увидели, что опоздали. Беглянка стала чужой добычей. В цепких лапах мохнатого чудовища, она извивалась, получая смертельную дозу яда. Мышь неистово пищала. Паук не слушал жертву и начал затаскивать её в нору. Его глазки поглядывали на гостей. Боялся охотников, но и расставаться с добычей не торопился. Вождь молчал. Древко затрещало от мощи могучих рук. Он не простил. Копьё вылетело, как из пушки — пронзив паука меж глаз. Владыка слез с чёрного кабана. Достал топор, и что есть силы стал наносить удары по грызуну и насекомому. Издробил их в кашу. Теперь было невозможно разобрать, кто из них кто. Напоследок топнул в месиво могучей ногой.

— Мирих-господин. Мышь мертва. Северная башня не рухнет от её проделок.

Вождь неторопливо подошёл к воину. Одобрительно закивал. Схватил его за пояс и скинул со спины кабана. Тот скрутился от боли. Умоляюще посмотрел на жестокого правителя, желающего проучить слугу. Грайогейр пнул упавшего ногой.

— Кто позволил бородавке обращаться к своему господину, сидя в седле? — спросил оруженосец вождя. Все воины быстро соскочили на землю.

— Дэхе Мирих Грайогейр! — послышалось сзади.

Вождь узнал голос, который не ожидал услышать. Отряд увеличился на пять человек.

— Дэхе Бранн. — приветствовал владыка, потирая лезвие грязного и склизкого топора. — А что ты делаешь здесь? Разве не ты должен сторожить князя Далвина и мою дочь — Файоннагуалу?

— Мирих, Пипт пал перед Вавилоном. Далвин в плену, вместе с вашей дочерью. Я оставил Аенгуса шпионить. — он упал на колени.

— Та брон орм. — промямлил извинения на секванском наречии Бранн.

— Извините? — Грайогейр неожиданно замахнулся и зарубил всё ещё лежащего воина. — Ты знаешь, почему я убил его, а не тебя?

— Потому что я ваш племенник, мирих. — Бранн стоял на коленях со свитком в руках.

— Читай!

Бранн развернул письмо:

«Мир вождю секванов и хозяину карнаутов!

Благословен Мардук, которому служу. Я великий визирь Вавилона и правая рука царя царей Навуходоносора. Пусть тебя не заботит завоевание Пипта. Вавилонская империя не посягает на твои земли, леса, золото и прочее — твоё оно. Будь спокоен. Знаю, тебя заботит судьба твоей дочери Файоннагуалы. За неё не переживай. Ведь живёт и благоденствует, как одна из дочерей царских. Она залог мира между нами. А если ты всё равно решишь пойти в военный поход против Вавилона — берегись! Не слушай слова твоих пророков. Если они будут говорить про удачу в войне — то это на твою погибель. Злой дух это. Ведь одним путём пойдёшь ты, а семью дорогами возвратишься. Убереги себя от зла. Не желаю тебе войны и гибели. Пусть Мардук благословит тебя и всех родных твоих!

С уважением великий визирь — Титглатпаласар бэн Ишмэ-Даган»

Вождь выхватил свиток и разорвал его. С того дня он стал молчаливее обычного.

Плата за молчание

Солнце тоскливо взошло над прериями. Жуткие гиены-стервятники завтракали протухшим мясом. Первыми насыщались самки. Самцы ждали, когда им достанутся остатки. Эти земли очень контрастировали со всем миром, хотя другие места были тоже довольно экзотичны.

Тилия проснулась в вигваме. Жилище принадлежало воительнице Сиху, дочери вождя. Таны приняли её очень хорошо. Марволетянка вышла в проём шатра, одев свою новую обувь — мокасины. К ней относились хорошо, даже прекрасно. Её здесь кормили досыта, даже лучше, чем собственных мужей. Женщина, даже чужестранка — была выше по статусу. Тилии это не льстило, она жалела этих несчастных, но сделать ничего не могла. С другой стороны, а надо ли? Может ей непривычна чужая культура, а местных она устраивает. Женщин уж точно.

— Знал бы ты Макт, куда меня занесло. —