Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка

И правда, через неделю инспектор позвал Сергея в гости, попросив привести брата и обоих Криштафовичей.

За час до назначенного времени Осип начал не спеша чиститься, мыться, причесываться.

— Хочешь, духами попрыскаю? — спросил он брата.

— Не хочу и тебе не советую — ведь к инспектору идем.

— Ничего, и там дамы есть, — возразил Осип и, налив из флакона на ладонь, надушил лоб, шею, лацканы мундира.

Он делал все настолько спокойно и уверенно, что Сергей позавидовал — вот как просто идет впервые в дом. То же чувство возвращалось несколько раз в течение вечера.

Ловкий, щеголеватый Осип не робел перед дамами, умело передавал им за ужином блюда, красиво и не торопясь ел, так нее красиво и уверенно танцевал по очереди с Соней и еще двумя девочками-подростками, дочерьми корпусных офицеров.

— А братец-то совсем взрослый кавалер, — сказал Верещагин. — Не мешает и тебе кое-что от него перенять. Светский лоск, смотри, в жизни весьма полезен.

Конечно, так. От соседства блестящего брата Сергей чувствовал себя особенно связанным, неловким. Но это не мешало ему быть очень счастливым. Соня явно ждала его, посадила за стол рядом, часто к нему обращалась. А когда смотрел на нее, то все в душе трепетало от радости — вот она, живая да еще похорошевшая и превратившаяся вдруг почти в девушку — тоненькая, худенькая, не только с новой прической и в новом платье, но и с новой улыбкой и взглядом.

— Я за болезнь из всего выросла, — сказала она во время танцев. — Нонешнее платье мне тетушка заказала. Вам нравится?

— Очень!.. — ответил он. И, осмелев, добавил: — Как мы все тревожились за вас.

— Кто же такие «вы все»? — подняла брови Соня. Подняла совсем по-взрослому — так раньше не умела.

— Ваши здесь, Маркелыч… я тоже… — смутившись, забормотал Сергей. — Простите, что я себя к вашим причислил…

— Наоборот, вам за то спасибо. Глаша мне говорила, что ваш человек приходил справляться. Тот, что шкатулку делал?

— Да…

— Вас в следующем году в офицеры выпустят?

— В сентябре.

— А я скоро в противный Ямбург уеду. Увидимся с вами только осенью. Вы хотите?

— Очень…

Таков был самый длинный разговор за вечер, ни говорили еще не раз, за столом, в играх, в танцах, и Сергей чувствовал — Соне с ним интересно и легко. А он то был на седьмом небе.

Только в каморе перед сном блаженство было нарушено. Когда уже раздевались, стоя у коек, Сергей спросил:

— Ведь не хуже погостевал, чем у Занковских твоих?

— Конечно, хуже, — не задумываясь, ответил Осип.

— Чем же?

— А хоть тем, что слуги в играх с господами становятся. Большая радость за руку дворового старика или девку брать!

— А ты знаешь ли, что тот дворовый — музыкант редкостный и у придворного итальянца учился?

— Я и придворного итальянца знать не хочу! Музыкантов самых искусных у древних греков и римлян патриции за равных не считали, даже если они были люди свободные, — наставительно сказал Осип. — И Верещагин странно поступает: вот-вот полковник, а там, может, генерал — и с хамями в хороводе прогуливается…

— Катон не гнушался есть из одной посуды со своим рабом…

— Плевал я на Катона! — сказал Осип, залезая под одеяло. — А ты известный любитель хамов, с Филькой вечные секреты.

— Ну, а мне на тебя наплевать, франтишка несчастный. «С вора вырос, а ума не вынес», — закончил Сергей фразой из недавно читанной в классе Полянским комедии «Щепетильник».

Но Осип не остался в долгу.

— В том же сочинении, вообще-то довольно плоском, — процедил он, — я заметил одну разумную мысль: «Из повес иногда полезные бывают люди, а из дураков никогда».

Сергей едва не выскочил из-под одеяла, чтоб выучить зазнайку уважению к старшему брату, но в каморе было холодно, кругом спали товарищи, и он решил отложить взбучку.

«Вот послушал бы сейчас Николай Васильевич этого лощеного дурака, то навряд ли похвалил, — думал он. — Ну, черт с ним. А вот Соню опять полгода не увижу. Хоть бы еще разок! Ничего так не хочу, как снова увидеть…»

И судьба пожалела его. Когда вскоре встретился с Маркелычем и спросил, уехала ли барышня, тот ответил:

— И не поедет, сударь, раньше мая месяца. Полк ихнего вотчима в Ригу перевели, и матушка письмо прислали, чтоб барышне до полного в новом месте устройства тут пребывать. На пасху, наверно-с, опять вас в гости позовут. Надейтесь! Adio!

Сергей надеялся и мечтал. А пока налег на занятия. Механику преподавал сам Верещагин, и заслужить у чего хорошую отметку было нелегко. Артиллерия и фортификация давались Сергею без особых усилий. Черчение планов он любил, по нему был из лучших в классе Географию запоминал легко — видеть бы только карту. Историю с бесчисленными европейскими королями — тоже, хотя герои древности куда интереснее этих Хлодвигов, Готфридов и Карлов.

Да, все бы хорошо, кроме не первой размолвки с Осипом, после которой братья не разговаривали. Конечно, все в нем довольно обыкновенно, таких кадетов вокруг немало. Но ведь те не братья ему. После истории со щенком, когда Осип не рассказал матушке о надранных ушах, дяденька, помнится, говорил? «Может, и выйдет из него что?» Нет, не похоже…

Но вдруг и здесь обозначилось просветление. За неделю до пасхальных каникул Осип, возвратившись от Занковских, подсел к Сергею и сказал вполголоса:

— Слушай, я сейчас Палицина просил местом со мной поменяться, Надобно рядом с Федькой поспать…

— Дружба такая пошла, что и ночью расстаться не можете, гвардейцы? — насмешливо спросил Сергей.

— Не то. — Осип наклонился к самому уху блата: — Нонче вдруг стало известно, что отца его под суд за что-то отдают. Рев у них, стон и уныние. А Федьке каково? Не хочу, чтоб подумал, будто я от него отвернулся. Я Палицина попросил на три ночи, потом посмотрим. Он малый чистый, тебе не противно будет. А про Федькиного отца смотри ни гугу. Ладно?

…На заутрене в корпусной церкви Сергей, стоя в строю, видел издали Верещагиных, и Соня в розовом платье показалась ему еще краше, чем в последний раз.

А-на другой день в каморе появился Маркелыч и сказал:

— Господа мои просят вас, сударь, купно с братцами всеми, что на масленой у нас танцевали, пожаловать нонче на обед и вечер.

Осип был в корпусе — у Занковских стало не до гостей. Позвать его, раз приглашают? Наверно, не пойдет.

— С большим удовольствием, — ответил Осип.

— Да ведь опять с дворовыми за руку в играх придется ходить. А то и христосоваться, — напомнил Сергей.

— Полно, мало ль что сгоряча скажется…

И он христосовался, играл в колечко, в жмурки и танцевал с таким веселым, открытым лицом, что все ему улыбались. Но Соня по-прежнему чаще выбирала Сергея, который просто обомлел от счастья, когда трижды коснулся губами ее крепкой и свежей круглой щечки. А когда стояли рядом в перерыве между танцами, она спросила:

— Ведь правда вы мой кавалер?

— Конечно, если только захотите… Всегда…

— Так вас Маркелыч называет. Я сначала хотела запретить, а потом подумала, что лучше вас мальчика не знаю. Я вас всегда вспоминаю. Дядюшка недавно рассказал, как вы за яблоками лазали и что потом было. Я ужасно не люблю Корсакова — такой надутый… Знаете, слух прошел, что дядюшку в полковники произвели, только еще указ не прислан. Никому не говорите, чтоб не сглазить, но я так рада, что теперь Корсаков будет не выше чином… А вы будете меня летом вспоминать?

— Я вас всегда помню.

— Хотите, я что-нибудь вам на память дам? У меня шкатулка, а у вас ничего нет…

— Конечно, хочу!

— Я придумаю что-нибудь. Вы к нам в пятницу придете?

— Не знаю. А что такое будет?

— Дядюшкин день рождения, сорок два года исполнится. Ужасно как много, правда?

На этом вопросе Маркелыч заиграл новый танец, и к Соне подошел, приглашая ее, Осип.

«Вот так счастье мне валит!» — ликовал Сергей, идя к стенке, которую «подпирали» кадеты, не садившиеся при взрослых.

Почти тотчас к ним подошел толстый Румовский.

— Не знаете ли, герои, какой смешной игры? — спросил он.

— Я знаю, — сказал Сергей, осмелевший от разговора с Соней. — Игра в муку и пулю.

— Вот не слыхал! Рассказывай, в чем она…

Выслушав, профессор сказал:

— Что ж, оно, кажись, дело. Только в здешнем дому мука сыщется, а пули, полагаю, век не бывало. Где твои пистолеты, господин подполковник?.. Вот я и говорю… Ну ничего, достанем.

Через полчаса, в перерыве между танцами, Степан Яковлевич вынес на середину залы столик, поставил поднос с мукой, громогласно объяснил, в чем состоит игра и кто ее рекомендовал, сделал линейкой горку, положил пулю и приказал Сергею начать.

Помня, как действовал Моргун, Непейцын сделал все быстро и так удачно, что нисколько не запачкался.