Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка

Это приказание доказывало, как добросовестно действовали гости, и не пытавшиеся отказаться от повторения.

— А тут сразу вас приняли, дядюшка? — спросила Соня.

— Да, тут почти что и сказке конец, — ответил Верещагин. — Шли в Петербург полтора месяца А сколько, Непейцын, от Вологды досюдова верст?

— Не знаю, господин подполковник.

— Много, боле пятисот. Вышли в мае — пришли в июле. Рассчитала родительница, чтоб затепло воротиться — то ли обоим, то ли одной, ежели фортуна к нам ликом встанет. А тут инспектор тогдашний, Иван Андреевич Вельяшев-Волынцев, сразу ухо ко мне преклонил, оставил учиться. От него хорошо мне было, а от кадетов — не приведи бог. Невзлюбили за лапти — я в лаптях пришел, какие сапоги такой путь вынесут? Сначала робкий был, терпел, а потом Иван Андреевич увидел, как мне под ребра совали, и спрашивает: «Разве ты овечьей породы?» Вот тогда-то я…

Но Верещагин не докончил. Потянувшись за очередным пряником, Сергей зацепил обшлагом кафтана ложку, торчавшую из чашки. Чашка покачнулась, и, хотя Непейцын поспел подхватить ее, половина шоколада выплеснулась на блюдце, скатерть и более всего на его камзол. В ужасе смотрел он на результат своей неловкости и, как рассказал потом Криштафович, побагровел в цвет кафтана.

— Ничего, ничего, — говорила Мария Коидратьевна. — Сонюшка, дай скорей салфетку подстелить.

— Простите, — выдавил едва слышно Сергей.

— Да полно, не велика беда, — поддержал жену подполковник. — Но камзол скорее замыть надобно.

Соня приподняла чашку, тарелку, подсунула чистую салфетку и собралась их вновь наполнить, но Верещагин остановил ее:

— Допрежь отведи гостя в кухню, пусть Глаша пятно сведет.

— Пойдемте, господин кадет, — сказала девочка.

Комната, в которую за нею вошел Сергей, освещалась только из дверей залы, и он тотчас наткнулся на какой-то столик.

— Экий неловкий! — сказала с укором Соня и решительно взяла его за руку. — Сейчас дойдем… — Горячая маленькая рука твердо вела Сергея в темноте. Но вдруг девочка остановилась и прошептала: — Слышите, как Маркелыч играет?

Где-то совсем близко высокий фальцет, подражая скрипке, неторопливо выводил под аккомпанемент гитары грустную мелодию.

— Верно, хорошо? — спросила Соня.

— Очень, — шепотом согласился Непейцын, которому мотив казался прекраснее всего раньше слышанного. — Где он так выучился?

— У итальянца… Тс-с… Мое самое любимое место…

Да, это было прекрасно. Сергей замер, зажмурил глаза и разом почувствовал комок в горле… Слабенький, хрипловатый, но до чего же верный голос у старика!

— Идемте, — сказала Соня, когда музыка смолкла.

Они стояли у двери, за которой открылась кухня. У стола, на котором горела сальная свеча, подперши голову рукой, сидела женщина, видно стряпуха, напротив нее — Маркелыч с гитарой.

— Есть у тебя кипяток, Глаша? — спросила девочка.

— Чтоб кипом кипел, такого нет, барышня. А на что?

— Пятно господину кадету замыть дяденька велел.

— Сыми нагар, Петр Маркелыч. Ахти, сударь, как изгваздался! — закудахтала стряпуха. — Ну, скидайся, батюшка. На человеке способно ли замывать? Иди, Сонюшка, барышне негоже глядеть, как мы ихнее благородье отмоем. Насыпь, Маркелыч, уголье в утюг, вон на полке стоит…

Через пять минут Сергей сидел на лавке и смотрел, как стряпуха, намылив пятно, терла его в горячей воде. А когда Маркелыч, раздув духовой утюг, тоже подошел к столу, Непейцын попросил его:

— Сыграй, пожалуйста, почтенный, что давеча играл, как мы сюда входили.

— Понравилось вам?.. То ли? — Маркелыч прокашлялся, заиграл и запел тот же сладостно щемящий душу мотив.

Сергей кивнул головой и замер, слушая.

— Оно из оперы господина Глюка «Орфей». Ария «Потерял я Евридику…» — пояснил музыкант, закончив, и внимательно, долго посмотрел в лицо Сергея. — Хорошо?

— Очень… Прекрасно! — мог только сказать Непейцын.

— Пожалуй, сударь, вздень, — предложила стряпуха, кончившая гладить. — Сыровато околь пуговок, так там утюгом не подлезть… А вот и барышня.

Когда проходили через темную комнату, то не держались за руки, потому что впереди была освещенная дверь залы. Сели на прежние места. Перед Непейцыным оказалась налитая до краев чашка и полная печеньем тарелка. Соня сказала:

— Господину кадету очень понравилась Маркелычева игра.

— Да, искусный музыкант, — согласился Верещагин. — А знаете, кадеты, как он мне достался? За уроки. Учил я прошлый год одного княжеского сынка. К весне шестьдесят пять рублей долгу накопилось, но тут перестали вдруг за мной карету присылать, и узнаю, что его сиятельство в одночасье помре, а супруга с детьми сбирается отъехать на житье в Москву. Написал княгине — так, мол, и так. И вдруг является сей Маркелыч. За плечами гитара и скрипка, а в руках узелок с бельем и нот связка. «Я от княгини», — и подает конверт. Пишет барыня, что с наличными деньгами затрудняется и предлагает в уплату подателя письма. «Что же делать умеешь?» — спрашиваю. «Всякую услугу по дому: за столом служить, паркет натереть, белье любое гладить и плоить, табак тереть, ваксу варить, собакам хвосты и уши резать, за певчими птицами ходить, силуэты из бумаги выстригать». Еще чего-то насказал, и в конце: «На всех клавишных, струнных и духовых инструментах играть и той игре обучать, почему на хороший оброк могу отойтить». А глаза умные, прямо смотрит. Ну, думаю, надо все-таки поэкзаменовать. Спрашиваю первое, что в голову зашло: «Как ваксу варить?» Отвечает без запинки: «Возьму по стольку-то сажи, воску, сахару — все в золотниках обозначил — и, смешав так-то и так-то…» Вижу, знает. И удивляюсь: «Отчего ж тебя отдают?» Потупился: «Запиваю я-с…» — «Э, плохо! А у меня будешь?» Молчит. Отвел я его в горенку, что около прихожей пустовала. «Как, говорит, мне отдельный покоец? И кровать?» Там кроватенка плохая стояла. «Да, отвечаю, и обязанность твоя — учить племянницу мою на клавесинах». Ну, весь расцвел. «Так я, может, и не буду у вас того…» Оказалось, что у князя он с лакеями жил и от них много горя принял, раз сам грубого слова сказать не умеет…

— Он еще и грамотный, что-то пишет, — сказал Сергей.

— Ноты переписывать берет и оброк мне платит…

— Где же всему научился? — спросил Криштафович.

— Музыке его князь отдавал учить придворному капельмейстеру Арайе, а остальное между делом сам кой-где подхватил. Бывают такие: все, что увидел, вскорости и сам сумел — золотые руки. У нас с Софьей решено — он ей в приданое пойдет. Ну, неси-ка, будущая барыня, свои бирюльки, сыграем разок-другой.

Таких бирюлек Сергей никогда не видел. Костяные полированные маленькие предметы — каждый рассматривай да радуйся — Верещагин высыпал из ящичка на стол и сделал из них горку. Потом роздал всем проволочные крючки на длинных ручках.

— Ну, коза, начинай.

Соня, почти легши щекой на стол, внимательно осмотрела горку. Ловко и быстро оттащила снизу грабельки, потом откатила с другой стороны ведерко. Перевела дух и зацепила лейку. Но тут сверху свалился топорик, за ним прыгнул багер.

— Стой! — закричал подполковник. — Теперь ты, Непейцын!

Через час кадеты откланялись.

— А что было, пока мне пятно замывали? — спросил на дворе Сергей. — Не бранили медведем или еще как?

— Нисколько. Насыпали мне тарелку всего да спрашивали про братьев наших. Потом Соня прибежала и говорит: «Дайте ж ему поесть» — мне-то… И у тебя, Славянин, сестры нету?

— Нет. А что?

— Так. Девчонка, видать, душевная. Я чуть пряником не подавился, ее смех забрал, а тетке не сказала, чего смеется.

«Да, душевная, — думал Сергей. — Как хорошо за руку повела! И какая музыка!.. Но кто же был Орфей? И что такое опера?»

Следующий день приятели провели на 3-й линии. Новостью, которой гордились хозяева, был только что доделанный Филей диван. Наборный рисунок спинки состоял из чередовавшихся арочек и ваз с цветами, а сиденье покрывал матрасик темно-зеленого бархата.

— Вот захотите отдохнуть, сударь, — отвечал Филя на похвалы Сергея, — тут вам и постелем.

Но обновил диван Криштафович, после обеда клевавший носом.

В сумерки Сергей с хозяевами сидели перед топящейся печкой на половичке, вспоминая ступинские зимние вечера. Филя был в счастливом настроении и нет-нет да вспоминал свой диван…

— А немец-то, сударь, опять сказал вчерась «зер шён» за рисунок спинки, что я сочинил. Заказали бы вы какой футлярчик, пенал или еще что. Я бы, право, постарался.

— Мне, Филя, не надо, а вот Николаю Васильевичу сделай ящичек, — вдруг надумал Сергей. И рассказал про бирюльки, — На крышке бы такую вазу между арочек поставить или еще что.

— Очень хорошо-с, — одобрил Филя. — А по сторонам литеры Н и В поместим.