В стране наших внуков - Ян Вайсс

У Ли Чуксина вдруг загорелись голубые глазки.

Он стукнул кулаком по столу.

— Так, значит, можно жить и без работы! — озорно закричал он.

— Нет ничего проще! — подтвердил Кирилл.

— А как это сделать?

— Бросить работу и уйти…

Ли Чу-син продолжительно свистнул, задорно сбил с головы поварскую высокую митру. Но вдруг он помрачнел и уже без прежней уверенности развязал белый халат, повернулся к двери и молча вышел с упрямым видом, словно оскорбленный в своем достоинстве… «Вы не должны уходить, если вам не хочется!» — чуть было не крикнул ему вдогонку Франя.

Кирилл, конечно, прав, что открыл повару глаза.

И повар прав, что так сразу решил освободиться от работы! И все же здесь что-то не в порядке. Ведь этот повар нужен мне для того, чтобы я мог есть и наслаждаться пищей! И Кириллу он нужен — разве он сам не понимает этого?

— Ты заметил, как весело он свистнул? Как сбросил с головы свою поварскую корону?

Франя кивнул утвердительно головой, но в душе он протестовал. Кирилл не должен так пересадивать в своем усердии! Все имеет границы! Ведь Ля Чу-син в конце концов почувствовал себя несчастный, когда все хорошенько обдумал…

— Потому что он привык стоять у плиты, — ответил Кирилл, как бы читая ФранинЫ мысли. — Ему вдруг стало жаль своих оков…

Больше они не возвращались к разговору о китайце. Но, когда на следующий депь они пришли в ресторан, им пришлось долго ждать ужина. Им сказали, что повар ушел, а с ним и оформитель и кельнеры. В меню по-прежнему красовались морской черт и «китайское блюдо» и другие деликатесы, как будто ничего не случилось. Франя облегченно вздохнул. Однако из-за предательства кельнеров пришлось заняться самообслуживанием. Франя взял себе «китайское блюдо». Попробовав это кушанье, он пришел в ужас, настолько оно было отвратительно. Ему хотелось крикнуть, что это коварное нападение на человеческий язык, но он промолчал. Он видел, как Кирилл, наклонившись над тарелкой, молча глотал кусок за куском, и решил отомстить ему. С полным самоотречением он принялся за еду.

«Заварил кашу, теперь расхлебывай», — злорадствовал Франя, исподтишка наблюдая за выражением лица Кирилла. Еще никогда в жизни Франя не ощущал такого острого, отвратительного вкуса во рту. Однако он ел и страдал, сам удивляясь, что может побороть в себе омерзение. Вот какое наказание он придумал для Кирилла за его необдуманный поступок!

— Сегодня это блюдо приготовлено отлично, поддразнивал его Франя. Но Кирилл невозмутимо продолжал есть, делая вид, что очень вкусно.

— Видишь, — г сказал он удовлетворенно, покончив с едой и вытирая губы салфеткой, — повар ушел, и ты боялся, что варить будет некому, а окавалось все в порядке…

«Хитрец! — подумал про себя Франя. — Все в порядке, а у самого, небось, горят все внутренности!..» Вчера в это время перед Франей давно уже стоял стакан холодного пльзеньского. А сегодня, когда у него язык горел так, что хотелось плеваться и звать на помощь, пиво, как нарочно, не приносили. В конце концов Фране самому пришлось идти ва ним. Но, как только он поставил полный стакан на стол, принесли пиво и Кириллу. В довершение всех бед пиво было теплое и с каким-то горьковатым привкусом. Фране казалось, что этого последнего удара он уже не перенесет. Он пришел в ярость, и в то же время ему хотелось плакать, плакать навзрыд и жаловаться на ужасную несправедливость или же схватить стакан и швырнуть его об пол.

Однако, почувствовав на своем плече дружескую руку, он моментально овладел собой.

— Спокойствие, только спокойствие, Франя, — улыбался ему Кирилл, и его улыбка как бы говорила теперь: «Я многое знаю и еще больше понимаю…» Он начал мягко увещевать Франю: — Ничего не поделаешь, дружище, приходится приспосабливаться к обстоятельствам. Наши требования возросли, но мы должны предоставить всем одинаковую свободу. Повар тоже имеет право жить, как ему хочется, и беззаботно порхать себе, как ты или я, как птица или бабочка. Мы не должны роптать — ведь и так можно жить…

— Быть может, ты и прав, — уныло сказал Франя. — Мне нетрудно ограничить себя — обойдусь и без китайских соусов.

— Быть может, как раз учится готовить новый повар, кто его знает; когда-нибудь и он научится, если, конечно, захочет так долго оставаться у плиты…

Франя готов был возмутиться, уж пусть Кирилл лучше молчит, пусть прекратит это проклятое карканье — виноват во всем, а еще подшучивает над ним. Но волей-неволей ему пришлось согласиться с Кириллом в том, что повар-китаец имел полное право освободиться от работы. Франя, конечно, постарается скрыть свое личное разочарование, чтобы не дать приятелю повод для насмешек — хорош, дескать, апостол новой идеи!

Итак, Франя как будто успокоился, больше ничего не говорил, но, уходя из ресторанчика «У Шимачков», поклялся, что ноги его здесь не будет, даже если бы он умирал с голоду…

У Франи было достаточно оснований возненавидеть Кирилла, и все же он не мог расстаться с ним.

Он по-прежнему с нетерпением ждал его прихода, по-прежнему доставляли ему удовольствие их совместные црогулки, которые таили в себе множество непредвиденных случайностей, удивительных встреч, невероятных приключений.

Порой Франя бывал свидетелем, как принципиально и непреклонно Кирилл проводил в жизнь свою идею; он восхищался им и принимал решение так же стойко переносить все лишения и ограничения и страдать «за идею». Но все чаще в глубине его души шевелилась затаенная мысль: когда же наконец этот искуситель образумится? Когда ему надоест эта напрасная, донкихотская борьба, в которой всякий нанесенный ими удар рикошетом обрушивается им же на голову?

Иногда происходили просто невероятные вещи.

Однажды в кафе «У небесного хамелеона» Фране подали без сахара арабский кофе-мокко, который он так любил пить с сахаром в виде розовой звездочки; пришлось пить горький кофе. Франя покорно выслушал извинения управляющего кафе. Старший инженер сахарного завода «Сладкий гигант» якобы освободился от работы и улетел в Гренландию посмотреть, как там проводится обогревание почвы с помощью атомного тепла. Вместе с ним покинул завод и весь коллектив техников…

Франя только печально кивал головой, как будто уже ничто не могло его удивить. Потом шепотом спросил у Кирилла:

— Это не твоих ли рук дело?

— Вовсе нет! — последовал ответ. — Я объясняю это тем, что энтузиасты, которых ты вдохновил в клубе своей речью, уже начали действовать. Очевидно, они, как ты проповедовал, убеждают каждого человека в отдельности. Идея распространяется, дружище, со скоростью цепной реакции. Твоя речь не могла не вдохновить на дела…