Приключения 1964 - Виктор Смирнов

— Идем, Мурат, — послышался голос Мухина.

«Всё!» — мелькнуло в голове Мурата. Он не смог одним движением зацепить веревку за кольцо карабина.

И им овладело бешенство. Он пошел к перемычке не как положено — след в след впереди идущего, а прямо, словно испытывая судьбу.

Подняв голову, увидел уходящую в небо стену, местами будто покрытую ржавчиной. И там, на высоте, две маленькие фигурки, связанные паутиной веревки.

«Тогда сорвавшегося со стены не смогли удержать трое. Двое, наверное, стояли на полке, на подходах, как мы теперь. Третий и четвертый — на стене. И сорвался самый верхний…» — Мурат прикрыл глаза, ему даже показалось, что он услышал крик. Но в то же мгновение понял, что это действительно крик.

Открыв глаза, Мурат увидел, что Востриков, ведущий второй пары, повис на веревке и раскачивается будто неживой.

Выше его метров на десять, вцепившись в уступы руками, ногами, даже, как показалось Мурату, подбородком, прильнул к стене Панов.

Мурату стало жарко. Он скинул с головы капюшон, подался вперед. Он заметил, как Востриков попытался схватиться за выступ на стене, но проплыл мимо, не рассчитав движения руки. Потом Востриков судорожно рванулся к стене.

Снова промах.

— Чего там? — спросил Мухин. Он стоял за скалой и ничего не мог видеть.

— Стой! — прошипел Мурат.

Востриков опять проплыл мимо уступа и не ухватился.

— Эй, Петя, — как можно спокойнее позвал Мурат, — ты вытяни вперед правую ногу. Под ней — трещина.

Востриков услышал и сразу как-то собрался. Движения его стали увереннее.

— Ещё выше ногу, — по-прежнему ровно сказал Мурат. — Вот так. Цепляйся!

Востриков дотронулся ногой до стены, зацепился за трещину кошками ботинка. Сильным движением всего тела подтянулся к стене и словно прилип к ней.

— В порядке? — послышался голос Генерала.

Только теперь Мурат обратил на него внимание. Синицын стоял на стене, но за отвесом ему ничего не было видно.

— Порядок! — ответил ему Мурат. Потом он крикнул Панову, тому, кто удержал сорвавшегося Вострикова: — Вася! Востриков зацепился за трещину. Забей в стену около себя крюк и перестрахуйся.

— Петька крепко держится? — спросил Панов.

— Крепко, — ответил за Востриксва Мурат. Он знал, что сейчас никакая сила не заставит Петьку разжать пальцы. Он удержится. Он не разожмет пальцы, если даже потеряет сознание. Петька знает: в его руках его жизнь.

— Мне надо подняться на метр, — сказал Панов, — там хорошая трещина для крюка.

Через минуту Мурат услышал, как звенит сталь о сталь.

Словно распятый на стене, Панов был похож на «икс».

— Продолжайте подъем! — крикнул Мурат.

И всё пошло обычным порядком: Панов страховал Вострикова, пока тот не добрался до крюка, потом вверх пошел Панов, а его напарник остался на страховке.

Так они чередовались, пока связка не преодолела стену.

— Пора! — сказал Мурат, скинул перчатки и только теперь понял, что забыл о своем волнении.

Мухин кивнул и перекинул через спину веревку.

Нарочно глядя вниз на припорошенные снегом скалы на дне пропасти, Мурат, почти не касаясь рукой стены, прошел по наклонной полке к трещине. Он словно мстил себе. Но когда он подошел к самой трещине, настроение его изменилось. Он почувствовал вдруг, что очень устал, устал настолько, что равнодушен к предстоящему подъему и даже к тому, как он окончится. Однако Мурат заставил себя подняться на носки, дотянуться до первого выступа, схватиться за него и подтянуться. Потом он нащупал опору для левой руки, перехватом поднялся метра на три, пока нашел опору для ноги. Отдышался и снова пополз вверх по стене, цепляясь за выступы, уступы и трещины — за всё, что могли ухватить пальцы, на что могли опереться ноги.

Дороги назад не было.

Его глаза стали точнее отыскивать выбоины на стене, а пальцы намертво схватывали её. И каждые полметра выигранной высоты вселяли уверенность и спокойствие.

Он был сейчас один на один с камнями и высотой — реальной смертельной опасностью. Ни камни, ни высота не знали и не могли знать ни жалости, ни сожаления. Они были просто камнями, каждый из которых мог выскользнуть из-под руки, и высотой, упав с которой разбился бы даже самый крепкий камень.

А когда уставали руки или пальцы не находили опоры, Мурат думал о Сене, косился на него через плечо и всегда встречал его поднятое вверх лицо с прищуренными от напряженного внимания глазами. Нет, он был не один. Но Мурат ловил себя на мысли, что если бы он знал — его страхуют ещё два или три человека, то не стал бы, может быть, так тщательно выбирать каждый камень, каждую выбоину, за которые цеплялись его руки.

Вот что, очевидно, имел в виду Смирнов, когда утверждал, что на скальных участках двойка — самая надежная связка.

В том месте, где Востриков сорвался, Мурат увидел обломившийся натек льда. Несмотря на мороз, солнце всё-таки прогрело камень, и лед не выдержал тяжести альпиниста. Кто же мог предусмотреть такое?

Всякий раз, когда Сеня подбирался к Мурату, чтобы поменяться местами и идти направляющим, Мурат видел его шевелящиеся губы и никак не мог понять, чего это бормочет напарник.

— Колдуешь? — не выдержал Мурат при очередной встрече.

— Стихи, — ответил Сеня и отправился вверх.

«Стихи? — оторопел Мурат. — У него хватает… Он читает стихи? Какие же это? Стихи… Даже рядом с Мухиным, который впервые идет по пятерке-б, я просто…»

Добравшись до Мухина, Мурат спросил:

— Какие стихи?

— Пушкин, — бросил вдогонку Сеня.

«Может быть, это помогает?» — подумал Мурат и попробовал: «Ветер по морю гуляет…», «Мой дядя самых честных правил…», но это было явно «не то».

Подтянувшись на руках, сделав последнее усилие, Мурат увидел гребень пика ЦДСА. И тут же Синицын подхватил его и помог вскарабкаться на плиту.

— Ну зачем? Зачем? — проговорил Мурат. Но когда над плитой показалось лицо Сени, его шепчущие губы, Мурат поспешил ему помочь.

— А вот у меня со стихами ничего не получилось…

— Не те читал, — уверенно сказал Сеня. — «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» Эти годятся.

«Ладно, — подумал Мурат, — учи…»

4

Потом все шестеро долго сидели молча.

Ветер, бушевавший с утра, нагнал облака. Они плотно затянули пропасти. Похоже было, что альпинисты находятся не на высоте четырех тысяч метров, а на краю бесконечного снежного поля или у моря, из которого поднимаются рифы — вершины. Да, облака казались морем — седым, взбешенным. В нем двигались, вздымаясь и растекаясь, как волны, туманные валы. Вихрь срывал с их гребней пену, холодную и колючую. Только волны и всплески были немы, медлительны и будто невесомы.