Назад, в пионерское лето - Денис Георгиевич Кащеев

воевать с Азербайджаном, в Таджикистане разгорится внутренний вооруженный конфликт… Позже, в 2008-м, случится так называемая пятидневная война России с Грузией, а потом… Ладно, довольно пока с тебя», — поспешно прервал я рассказ, ощутив, что Младший начал сопротивляться — должно быть, невольно — силясь меня заткнуть.

«Что за любый бред?! — взорвался он, едва я умолк. — За кого ты меня принимаешь?! За идиота?!»

«За человека, которому скоро предстоит все это пережить, — вздохнул я. — Я предупреждал, что правда окажется горькой!»

«Какая правда?! Это не может быть правдой!.. Просто потому, что не может!»

«Ну, хорошо, считай, что я все выдумал. Прости, дурацкая вышла шутка…» — что ж, может, это и впрямь лучший выход.

Несколько секунд мы оба молчали.

«Нет, — произнес затем Младший. — Ты не врал. Я чувствовал это! Но все равно… Дичь какая-то… Слушай, а может, ты не из нашего будущего? — спросил он вдруг с робкой надеждой. — Из какого-нибудь параллельного мира? Просто оглянись вокруг: Советский Союз могуч, как никогда! Ракеты летают в космос, атомные станции дают ток, поля колосятся, пять лет назад была Олимпиада, этим летом, вон — Фестиваль молодежи и студентов в Москве! Есть, конечно, проблемы, как без них, но они постепенно решаются! И будут решаться! И ты говоришь, что за каких-то шесть лет все, на фиг, рухнет?! Чушь собачья, это просто невозможно! Легче впрямь поверить, что за это время полный коммунизм настанет — к нему мы сейчас ближе, чем к тому, что ты описал!»

«К сожалению, это и мой 85-й год, — возразил я, дождавшись, когда он выговорится. — Таким я его и помню: молодой — по сравнению с предшественниками — и энергичный лидер во главе страны, ракеты в космосе, Фестиваль, атомные стации… О них отдельно, — чертов Чернобыль! — И да, в разнос все пойдет очень быстро. Так, что большинство толком даже не поймет, что случилось. Поначалу очень многие будут приветствовать перемены, — о том, что и сам как-то за компанию с сестрой Женькой ходил на многотысячный митинг на Манежной, я предпочел до поры умолчать. — А потом: бац — и на дворе уже 90-е, поля заброшены, заводы стоят, на улицах стрельба, а “не вписавшиеся в рынок” инженеры и пенсионеры продают у метро свой домашний скарб. Снова налаживаться жизнь начнет лишь в новом веке…»

«Ну а что все-таки случилось-то? — потеряно прошептал Младший. — Война? Американцы на нас напали и победили?»

«Нет, прямого военного столкновения с США не было, хотя без американцев, конечно, не обошлось. Как шутил один популярный сатирик, у них был десятилетний план развала СССР — но мы его опередили на одиннадцать лет…»

«У вас про это еще и шутят?!»

«Чувство юмора — последнее, что тогда осталось у многих».

«И все-таки: почему? Если не война — то что? Эпидемия? То-то ты руки все время рвешься мыть…»

«Эпидемия тоже будет, но значительно позже».

«Твою ж математику!.. Но объясни наконец: почему?!»

«Честно говоря, однозначного ответа на этот вопрос у меня нет. И не только у меня. Умные люди пишут… разное. Одни утверждают, что экономика СССР рухнула, не выдержав противостояния с капиталистическим миром, в частности, гонки вооружений. Что, якобы, в ней изначально был заложен изъян, который в какой-то момент и проявился. И еще что Союз надорвался, так как кормил социалистические режимы по всему миру…»

«Ну а как можно не помогать друзьям? — запальчиво перебил меня Младший. — А что касается изъяна — что ж это он семьдесят лет советской власти никак не давал о себе знать, а потом раз — и за считанные годы все погубил?!»

«Негативные моменты могли накапливаться незаметно для обывателя, — терпеливо принялся объяснять я. — Я не говорю, что все произошло именно так, но с экономикой в СССР точно не все было в порядке. Взять те же закупки за рубежом зерна… Или пресловутый дефицит…»

«Какие-то антисоветские вещи ты тут говоришь! — буркнул юный пионер. — Попросту нелепые! Ну да, дефицит — но разве это причина начинать гражданскую войну?»

«Есть другая версия, не совсем про экономику, — заметил я. — Типа, элита СССР захотела присвоить то, чем управляла от имени народа. И добровольно продалась Западу. Ты же читал “Скотный двор” Оруэлла? Хотя нет, — тут же сообразил я, — не в 85-м, позже…»

«То есть, нас предали? — мрачно уточнил Младший. — Кто именно?»

«Дело, наверное, не в конкретных фамилиях, это был целый класс — партийная и советская бюрократия, функционеры ВЛКСМ…»

«Такого класса нет! — яро заспорил мой внутренний собеседник. — Есть рабочие — пролетариат — есть крестьяне… В капстранах — буржуазия…»

«Не, пусть не класс, — не стал настаивать я. — Социальная группа».

«И что, прям вот все поголовно там оказались изменниками? Не верю!»

«Наверное, не все. Но у тех, кто оказался — если, конечно, эта версия хотя бы отчасти верна — влияния, получается, хватило».

«А что народ? Простые коммунисты и комсомольцы, в конце концов?»

«А народ радовался американским джинсам в свободной продаже и тому, что на прилавке лежит двадцать сортов колбасы».

«Сколько сортов колбасы?!»

«Да сколько хочешь — только жри!»

«За 2-20, за 2-90, финский сервелат из маминого новогоднего заказа… — задумчиво принялся перечислять Младший. — Ну, еще сырокопченая бывает. Откуда двадцать сортов?»

«Двадцать — это я еще приуменьшил. И сильно».

«Охренеть… Ладно, еще какие есть объяснения случившемуся? Пока фигня одна».

«Еще вот такое, например: будто бы это и впрямь был заговор, но не с целью разрушить, а наоборот, чтобы сохранить и спасти хоть что-то. Типа, Россия сбросила с себя балласт в виде проблемных национальных окраин и разного рода нищебродов в Африке, Азии и Латинской Америке, прошла через своего рода очищение кровью — и возродилась, пусть и в несколько урезанных границах, сильнее и краше прежнего».

«И что, реально краше и сильнее?» — скептически уточнил Младший.

«Ну, как тебе сказать? Мы тут вспоминали о пшенице, которую в 85-м СССР покупал за золото. В мое нынешнее время Россия продовольствие экспортирует…»

«Так себе достижение! Из колоний тоже вывозят зерно — в обмен на бусы и зеркальца!»

«Ну, допустим… Но в целом жизнь действительно стала куда богаче. Практически в каждой семье есть автомобиль, а то и два. Те же джинсы — повседневная одежда. Магазины ломятся от товаров».

«Ну да, ты говорил: двадцать сортов