Вожак (СИ) - Летова Мария

Я не стану ползать на коленях. Я сделал то, что должен был!

Провожу рукой по волосам и ухожу.

Пиная ёбаный снег.

Мне хочется крушить.

И я крушу.

Свою квартиру, в которой ни дня не был счастлив.

Мебель, новогоднюю ёлку. Крушу всё, до чего могу дотянуться. Моя квартира превращается в месиво. Как и мои руки. Костяшки моих пальцев кровоточат, когда сижу на диване, глядя на вечерний город. На снег, который всё никак не прекратится!

Снег…

Я опять один.

Гирлянду коротит, и она дергано мигает. По стенам и потолку пляшут разноцветные фонарики.

Этот блядский ком в горле. От него мне хочется блевать.

— Дай сюда! — гаркает Аид, пытаясь выхватить из моих рук полупустую бутылку бурбона.

— Отъебись. — Психую я, швыряя её в окно.

Моя башка, как бетонный блок. Тяжёлая и пустая. Как и мой взгляд.

— Марат! — орёт мой брат, чем бесит меня. — Что ты блять творишь?!

— Убери Кемрана. — Говорю, подняв на него глаза. Он сжимает губы, стоя надо мной. — Пусть валит из города.

— Блять, нет! — запрокидывая голову и смеясь, предупреждает Аид. — Не твори херню. Он надёжный человек.

— Мне насрать. Убери его.

Язык заплетается. Дерьмо.

— Проспись, — бросает он, уходя.

Закрываю глаза и тру их ладонями. Руки адски болят.

Мне не уснуть.

Знаю это.

Я…не хочу спать один. И не буду. Даже если придётся не спать год. Я усну только тогда, когда она будет со мной.

Мира, любимая. Почему ты такая непослушная?

Глава 31

— Это что, Шагал? — хрипловато ото сна спрашивает Тина, положив подбородок на моё плечо.

— Господи, ну и мазня… — с интересом тянет Фатима, а Чили обнюхивает наши ноги и пол, виляя хвостом.

Максут хрустит яблоком, прислонившись плечом к стене, одетый в спортивные штаны и белую футболку. Я же обнимаю себя руками, ежась от холода, который поселился у меня внутри. Где-то между сердцем и животом. Его там много, и я не знаю, как от этого холода избавиться. Я бы не стала выбираться из кровати, в которой живу последние два дня, но эта посылка требует моего участия.

Сейчас семь утра.

Максут впустил курьеров, он всегда просыпается раньше всех.

Смотрю на полураспакованную картину, стоящую у стены, испытывая лёгкий мандраж и…восторг. Она…такая необычная…мне хочется рассмотреть получше…

Она прибыла в деревянном коробе, набитом наполнителем. И в специальной упаковке.

Мы просто пялимся на неё, как истуканы.

У меня кружится голова, потому что я…давно не ела…

Наверное, даже не знаю…два дня?

Мне не хочется.

Привкус горечи не даёт нормально есть и пить. А глубокая опустошенность облегчает симптомы, отобрав у меня аппетит.

Я выгляжу ужасно. Как приведение. Так Фати сказала.

— Можно мне сфоткать? — спрашивает сын нашей гостьи, с восторгом разглядывая необычную картину.

— Нет! — в ужасе восклицаем мы с Тиной, хватаясь за сердца.

Ему десять и он выкладывает в интернет все, что видит. Не думаю, что кому-то следует знать о том, что здесь в доме находится картина стоимостью…

Боже, я даже не знаю, какой стоимостью…

Чёрт бы его побрал!

И что нам со всем этим делать?!

— Там ещё записка… — ворчливо замечает Максут. — Если ты её оставишь, нужно придумать, где хранить…

— Я не оставлю её. — Обрываю его, протягивая руку и отклеивая абсолютно белый квадратный конверт.

Я не оставлю её ни за что.

Отхожу к окну, хмурая и уставшая. На мне фланелевая пижама и домашние меховые туфли. В этом году невероятно холодная зима, похоже, отопление в доме для неё оказалось не совсем готово. Я плохо сплю и вообще…невозможно спать, когда голову твою разрывают миллионы мыслей. Минуту смотрю на заснеженный двор, пытаясь привести их к какому-никакому общему знаменателю.

Вздохнув и закусив губу, достаю квадратик записки. В нижней углу знакомый герб. Это фамильный бланк для писем. У него тонны таких. Разных размеров и на разные случаи жизни.

Твёрдый знакомый почерк сообщает:

"Не смог достать ту, что обещал. Она в частной коллекции. Прими пока эту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

М.Д.».

Закрываю глаза, сжимая записку в кулаке.

Господи, что мне делать?

Мне хочется закричать!

Все эти дни я думала, думала, думала…

Думала до тошноты. До стука в висках.

О его словах…

О том, что видела в его глазах.

Отчаяние. И любовь…и потребность…это проклятое отражение моих собственных чувств!

А его слова…они меня с ума сводят! Не дают покоя!

Но, я была зла…так зла…

Эта ужасная Зара…она говорила такие вещи…такие личные…с таким превосходством…

Мне хотелось зареветь…или ударить её…

Я чувствую себя такой дурой, таким ничтожеством…потому что не знала, что ей ответить!

И ещё, я не хотела, чтобы она касалась его имени своим мерзким языком. Она говорила, а я понимала, что она о нём ничего не знает…она знает о нём даже меньше, чем я…

Я не идиотка. Теперь…мне многое стало понятнее. Я знаю, что женясь на Заре, он преследовал свои цели. Возможно, защищал семью. Возможно, даже защищал меня? Он…использовал её, как и всех вокруг…и он…трахал её в своём кабинете, пока я ждала, сгорая заживо изнутри…

Разве это не предательство?!.

Это так больно.

Он все обо мне знает. Что ближе него у меня никого не было…что я никому не нужна…кроме него…я знала это всегда, понимала это…у меня его фамилия…потому что другой у меня нет! Я бы никогда не взяла фамилию своего отца, лучше бы сочинила новую…

Что мне делать со всем этим?

Со своей обидой, со своей болью.

Он не отвечал на мои вопросы, потому что знал, что однажды я спрошу об этом! И тогда ему пришлось бы всё рассказать или врать! Он никогда не врёт. Он предпочитает умалчивать.

Все эти дни я, в самом деле, не хотела его видеть.

Я и сейчас не хочу.

Я хочу видеть только своего сына, потому что он единственная вещь в мире, в которой я теперь могу быть уверена.

— Мы можем вернуть её назад? — спрашиваю Тину, обернувшись.

Сестра хмурится, расхаживая туда-сюда.

— Нужна спец доставка… — наконец-то, вздыхает она. — Возможно, инкассаторская машина…

— Ты…сделаешь это? — прошу я с надеждой.

— Да, — кивает сестра. — Если ты поешь.

— Да, неужели! — Взмахивает руками Фати.

— Я сам отвезу, если ты поешь. — Между делом бросает Максут.

Смотрю на них, не зная, что сказать. Они смотрят на меня мрачно. Все трое. Мрачно и с нажимом.

Это просто…это…

Это забота…

Я чувствую, как дрожит подбородок, и прячусь в своих нечёсанных волосах со словами:

— Эмм…я как раз сама собиралась…

— Да, уж…собиралась… — бурчит Фатима, быстро припуская на кухню.

— Собиралась! — топаю я ногой, пряча слёзы.

Максут и Тина начинают паковать холст, переговариваясь между собой, а я думаю о том, что написать ему в ответной записке.

Максут уехал через час.

У меня нет фамильного пергамента. Но, я не стала использовать желтые канцелярские бумажки. Я положила письмо в его же конверт, написав ответ на обратной стороне его письма. Потому что не хочу, чтобы кто-то знал о том, что я ему пишу:

«Отдай её своим потаскухам.

М.Д.».

Максут вернулся злой. С ящиком и запиской.

Я не знала, толи смеяться, толи злиться…

«У меня нет никаких потаскух.

М.Д.».

Поскольку ехать второй раз Максут отказался, мы воспользовались спец доставкой.

«Твои потаскухи так не думают.

М.Д.».

Я получила картину назад через три часа.

«Вернёшь ещё раз, и я отправлю её в шредер. P.S. Нам нужно поговорить.

М.Д.».

Я не настолько глупа, чтобы думать, будто он не выполнит свою угрозу.

Я опять злюсь, потому что понятия не имею, куда нам эту картину девать!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не вешать же её…в гостиной!

Там всегда много детей и…я бы не хотела одним ясным днём увидеть на ней усы…или ещё что-нибудь подобное!