Нечаянный тамплиер - Августин Ангелов

стоял весь красный, но бросать вызов суровому барону, находящемуся во главе целого войска, не рисковал. И, наверное, лучше было с таким свирепым человеком не связываться. Род Монфоров отличался жестокостью. Дед Филиппа, Симон де Монфор, был очень знаменит тем, что перерезал тысячи альбигойцев в религиозной войне против ереси. Это он говорил своим бойцам, штурмуя замки и города еретиков: «Убивайте всех, и пусть Господь отличает своих и спасает праведников». Потому Гриша попробовал перевести разговор на другую тему, добавив немного лести:

— Доблестный монсеньер, я хочу обратиться к вам за помощью. Мои братья из ордена Храма попали в ловушку, защищая замок Тарбурон. И я надеюсь, что вы, конечно же, отправите своих славных рыцарей в атаку против войска шейха Халеда, который повелел запереть отряд нашего ордена в замке Тарбурон.

Монфор взглянул на Грегора суровым взглядом темно-серых глаз и проговорил:

— Дела вашего ордена нас мало интересуют, храмовник. Во-первых, замок Тарбурон раньше принадлежал госпитальерам. И то, что кто-то из руководства вашего ордена решил прибрать эту крепость к рукам, воспользовавшись сложившейся ситуацией, я не считаю праведным поступком. И во-вторых, если ваши братья оказались настолько глупы, что сами себя загнали в ловушку, то это касается только их самих. Пусть и полагаются на самих себя и на Господа. У нас сейчас нет сил ни на какие атаки. Мы стараемся удержать за собой хотя бы ту часть земель королевства, куда пока не хлынули сарацины. А для этого нужно закрепиться в тех местах, которые еще можно спасти. Решено создать новые опорные пункты, сократив границы. И я собираюсь определить эти пункты. Вы можете сказать мне, в чьих руках постоялый двор на ближайшем перевале?

— Утром был за христианами, а сейчас не знаю, — честно сказал Григорий.

Посмотрев на него как-то не по-доброму, прищурившись, барон внезапно произнес:

— А вот вы, мессир тамплиер, почему не находитесь среди ваших братьев в замке Тарбурон? Дезертируете, значит?

— Ему приказали сопровождать девочку в монастырь. И выехал он оттуда еще до всей этой заварушки, — встрял Бертран.

— Что ж, я хочу услышать подтверждение ваших слов от самой юной баронессы. Где она? — спросил Монфор. Он все также разговаривал свысока, даже не думая слезать с боевого коня.

— Я здесь, — произнесла Адельгейда из-под дерева, под которым сидела вместе с монахом, слушая сказки старика.

— Рад знакомству, баронесса. И что вы можете сказать об этих людях? — проговорил Монфор.

— Они спасать меня от сарацин, — произнесла Адельгейда.

— Очень хорошо. А когда вы уехали из замка Тарбурон, сражение там уже началось, или еще нет? — поинтересовался барон.

— Мы ехать раньше, — поведала девочка с сильным немецким акцентом.

— Это кто так попортил твое лицо? — задал вопрос барон, присмотревшись.

— Сарацины, — ответила Адельгейда.

— Да уж, с таким уродливым шрамом, действительно, девочка годится только в монашки. Замуж ее точно никто в здравом уме не возьмет, — сказал Монфор, как бы самому себе, но так, чтобы слышали все.

Услышав о себе такое, Адельгейда сразу заплакала, уткнувшись в рясу монаха.

— Зачем вы обидели сироту? Это неправедный поступок. Господь такое осуждает и обязательно накажет, — проговорил францисканец.

— Не тебе, старик, рассуждать, что осуждает Господь и за что наказывает. Его власть на небе, а моя на земле. Вот как прикажу тебя выпороть, будешь знать, на чьей стороне правда! — разозлился барон. И тут же зло бросил:

— Мое войско остановится в этой роще. Потому советую вам поскорее освободить место и убраться с моих глаз. Я и так потерял много времени на пустые разговоры с незначительными персонами.

Пока они общались с Монфором, войско из Акры все пребывало. Сзади всадников шли сотни три пехотинцев, а следом за ними тащился обоз.

Чтобы не разгневать барона окончательно, они быстро засобирались, Бертран и Грегор оседлали лошадей, а монах подготовил в дорогу своего ослика. Они уже собрались было уезжать, когда к коновязи приковылял Мансур, про которого все и забыли.

— А моя что делай? — спросил пленный сарацин.

— А ты оставайся здесь, если хочешь. Я тебя отпускаю, — сказал Григорий, которому только не хватало и этой обузы.

Но, к удивлению Гриши, сарацин не желал оставаться. Наоборот, он забеспокоился и запричитал:

— Я быть вам пленник. Я ехать. Они убить меня. Я бояться!

— Ладно, садись на лошадь, которая не хромает, и поедем, — неожиданно разрешил Бертран.

— Я ехать, — подтвердил Мансур и вскарабкался на лошадь. Нога у него все еще выглядела распухшей, но ехать верхом он, действительно, вполне уже мог.

К счастью, люди барона забрали только кучу трофеев Бертрана, но не позарились на низкорослых сарацинских лошадок. Одну из них, ту которая хромала, пришлось оставить, но двух других они взяли в дорогу. На одной из них ехал Мансур. Разминувшись с войсковым обозом, они поехали дальше на запад по пыльной дороге. Григорий определил, что, если верить карте, которую набросал командир отряда тамплиеров, то к вечеру они должны были добраться до следующего постоялого двора.

После тени оливковых деревьев и прохлады старой маслодавильни, жара вновь не давала покоя. Солнце висело раскаленной сковородкой на плите безоблачного выгоревшего левантийского неба. Хорошо еще, что они набрали достаточно свежей воды в бурдюки из ручейка. Потому что пить всем хотелось постоянно. Чем дальше они ехали, тем меньше встречалось следов разорения. Вскоре начали попадаться даже крестьянские домики, в которых кто-то жил. Похоже, эти местные куда-то прятались во время вражеского нашествия, а теперь, увидев, что войско христиан во главе с бароном Монфором двинулось на восток, воспряли духом и начали возвращаться в родные жилища. В подтверждение этому, вскоре на дороге начали встречаться повозки с крестьянскими семьями или просто лошадки, ослики, либо мулы с поклажей, которых вели обратно домой их хозяева.

Этот постоялый двор они увидели издалека. Он, наверное, тоже пострадал от нашествия армии Бейбарса. Но, снаружи это не бросалось в глаза. Двухэтажное каменное здание выглядело целым. А в обширном дворе суетились люди. В отличие от того людоедского заведения, которое Григорий посещал на перевале, в этом трудилось много работников. Они прямо на глазах ремонтировали навес и коновязь, что-то заколачивали и пилили. Кто-то даже подметал двор самой обыкновенной метлой из прутьев.

Гостей в заведении оказалось предостаточно. У коновязи место для лошадей даже нашли с трудом. Тут сновали и конюхи, желая заработать с приезжих по звонкой монете. В торбы для лошадей насыпали свежий овес. Имелась и хорошая поилка. Новоприбывшие спешились и отдали животных на попечение толстому конюху за плату в одну серебряную монетку с иерусалимскими крестиками