Фашисты - Майкл Манн

в себя Австрию и другие области проживания этнических немцев), а конституции у основных немецких государств, Пруссии/Германии и Австрии, были достаточно схожи. Таким образом, намного чаще, чем конституцию, немцы обсуждали национальный вопрос. Правые здесь породили volkisch («народный») органический национализм. Он встречал наибольший отклик в тех странах, где предметом спора становилось отношение этничности к государству, — в основном на востоке и на Балканах. Этнонационализм вначале развивали австрийские немцы, поскольку Австрия стала единственной в Европе империей, где столкнулись интересы имперской и пролетарских наций. Хотя социал-дарвинизм распространился по всему континенту, только восточные немецкие земли начали применять его к внутриевропей-ским этническим различиям: это было вызвано и антисемитизмом, и разрывом между нацией и государством.

Великая война снизила геополитическое влияние обеих стран, однако дала толчок росту национализма. Румын Элиаде проклинал «трансильванских изменников… выучивших французский и верящих в демократию» (Ioanid, 1990: 155). Немецкий «народный» национализм распространился на востоке — особенно там, где были недовольны исходом войны. В более общем плане национализм опирался на немецкую философию, с ее упором на «волю» и «борьбу» героев или элит против разложения, порчи и пошлости — идеи Ницше, Вагнера, Шпенглера, а также на проведенное Зомбартом противопоставление немецких «героев» и англосаксонских «купцов». Ницше и Шпенглер были популярны повсюду; Морраса, Барреса и прочих на северо-западе читали лишь редко и случайно. Гораздо реже отражались их идеи в повседневных практиках либеральных демократий или среди деполитизированных протестантов и католиков.

Третий вид немецкого влияния ощущался на протяжении всего XIX века благодаря господству немецкой системы университетов и систематизации знаний в целом (Collins, 1998: гл. 13). Особенно важна была немецкая университетская философия. Однако немецкая филология, этнография и археология также мощно подпитывали национализм. Формально националисты отрицали иностранные влияния, настаивая на своей уникальности. Националистические представления об «испанском духе», «венгерстве», «арийской нации», «третьей греческой цивилизации» — все они претендуют на некую уникальную связь с историей, цивилизацией и почвой. Так, один румынский фашист провозглашал: «Наш национализм не приемлет ничего, кроме сверхчеловека и сверхнации, избранных благодатью Божьей» (Ioanid, 1990: 114). Однако национализм — по природе своей учение сравнительное, в котором происхождение каждой нации укоренено в более широкой истории цивилизации: так, весь немецкий национализм базировался на исследованиях индоевропейцев, ариев, Востока, Ветхого Завета, варваров и раннего христианства. В популярных пересказах научных трудов Румыния объявлялась «единственной православно-латинской и латино-православной нацией». Венгерские националисты видели в мире три избранных народа: немцев, японцев и мадьяр. Мадьяры, как единственный «туранский» народ Западного мира, считали себя способными стать уникальным посредником между Западом и Востоком и создать «третью, срединную империю». Свое видение Срединной Туранской империи предлагали турки. Эти всемирно-исторические мифы явно испытали на себе влияние европейской, особенно немецкой науки предвоенного периода.

В межвоенный период традиционный немецкий этатизм и милитаризм, смешавшись с «народным» национализмом и антисемитизмом, породил нацизм. Влияние его распространялось более на восток, чем на юг, где границы были прочнее, а расизм и антисемитизм не столь актуальны. Французский этатизм, смешавшись с итальянским авторитарным либерализмом и синдикализмом, породил итальянский фашизм. Парето и Моска были здесь адаптированы к мысли, что элиты, преследующие (неважно, какими средствами) абсолютные нравственные ценности, стоят выше «развращенного» парламентаризма «законной Италии». Корпоративизм Шпанна вырос из австрийских представлений о делении на сословия, румынский корпоративизм Манойлеску предвосхитил теорию периферийной зависимости. Как и у Джентиле в Италии, в их корпоративистских схемах реорганизации общества экономическая эффективность была тесно сплавлена с понятиями единой нации и «нового человека». Корпоративистское однопартийное государство итальянского фашизма вызывало восхищение и подражание везде — от Польши и стран Балтики до Испании и Португалии. В 1920-х, не в последнюю очередь благодаря театральному стилю и риторике Муссолини, Италия оказалась в центре внимания новых правых. По мере развития фашизм испытывал на себе все более сильное католическое влияние. Компромиссу Муссолини с папой тоже старались подражать в других местах — и католические Франция, Испания и Португалия приняли австрийский клерикальный фашизм.

Церкви предоставляли ключевые инфраструктуры для идеологической коммуникации. Они были «душой» старых режимов — и оставались мощной массовой силой: через систему школ, выпускающую в свет половину грамотных европейцев, и через проповеди и пастырские послания, достигающие каждого прихода, воспроизводимые в газетах и журналах.

Религиозные сообщения циркулировали в трех различных макрорегионах — протестантском, православном и католическом, а также внутри государственных границ.

Большинство крупных протестантских деноминаций давно уже были «стабильными» государственными церквями. На северо-западе их система образования влилась в государственную или существовала с ней в гармоничном тандеме. Здесь церкви обычно поддерживали государство, капитализм и демократию, были консервативны, очень умеренно этатичны и националистичны. Уважение протестантов к личности и местным общинам способствовало существованию в Британии и Скандинавии диссидентских сект, что также укрепляло либеральную и социальную демократию. Радикально правое мышление северо-западные протестантские церкви, как правило, не поощряли. В Германии дело обстояло иначе: единственная государственная протестантская церковь здесь вплоть до 1918 г. оставалась душой полуавторитарного режима. Теперь же она остерегалась светских и католических партий Веймарской республики, и многие церковники искали альтернативного государства с иным пониманием священного. То, что искали, они нашли в нацизме.

Восточно-православные церкви изначально напоминали протестантские тем, что каждая из них была связана со своим государством. Однако по большей части они подчинялись иностранным правителям — австрийцам, русским или туркам. Правители новых православных государств XIX века — Болгарии, Румынии, Греции — также происходили из иностранных династий. Следовательно, православные церкви воплощали в себе не столько душу государства, сколько душу народа — зачастую крестьянства. Православные школы и семинарии пестовали национально-освободительные движения и органический национализм. Сочетание умеренного этатизма (исходящего из политического квиетизма и любви к иерархичности) и более отчетливого национализма приводило к различным политическим исходам. Однако в некоторых православных церквях, особенно в Румынии (см. главу 8), имелись влиятельные фракции, склонные к радикально правым взглядам и даже к фашизму.

Католическая церковь интернациональна, хотя «база» ее находится в Италии. В некоторых странах католические школы и система образования в целом господствовали над государственной. Давным-давно католические иерархи пришли к согласию со светскими властями в странах, где католицизм представлял собой господствующую религию. К XIX веку католики стали душой «старых режимов». Однако в результате либералы и социалисты, желающие сделать государство светским, начали рассматривать их как своих естественных врагов. Итальянское государство секуляризировалось первым. К 1900 г. церковь проиграла войну во Франции и Бельгии. Так некоторые католические иерархи и интеллектуалы заинтересовались социалистическими и корпоративистскими темами. Католический социализм и корпоративизм отчасти напоминал фашизм — так же был одновременно и правым, и левым (Fogarty, 1957; Mayeur, 1980). Поощряемый папской энцикликой Rerum novarum от 1891 г., католический социализм сперва проник в экономически развитые области: Бельгию, Францию, Австрию, южную