По эту сторону фронта - Владислав Конюшевский

Хе! Вот что значит опыт, который не пропьешь! А я и забыл про такое нетривиальное использование освещения, хотя уже сталкивался с подобным. До нас доводили, еще в сорок втором, интересную информацию – тогда, на центральном участке фронта немцы накрыли несколько наших разведгрупп. И как накрыли – подогнали машины с прожекторами и расстреляли наших разведчиков, уже углубившихся в немецкий тыл километра на два-три, словно зайцев. Как потом выяснилось, это были эсэсовцы, прибывшие из Югославии и таким макаром уничтожавшие тамошних партизан. Вот они и перенесли свой опыт на Восточный фронт. Не учли только одного...

Наши, конечно, тоже слегка протупили и потеряли две группы, прежде чем показали разительное отличие России от Балкан. Просто когда фрицы в очередной раз включили свою иллюминацию, по ним ударила дивизионная артиллерия. Разведчиков мы потеряли и в этот раз, но зато немцев баловаться с прожекторами сразу отучили.

Здесь же роли поменялись, и я сильно сомневаюсь, что поляки моментом сообразят накрыть прожекторы минометами. А даже если и проявят быструю смекалку, то уничтожить цель, находящуюся в полутора километрах от опушки, на другом конце аэродрома, будет очень затруднительно. Вряд ли они станут тащить с собой наши 120 мм полковые «самовары». Скорее всего будут использовать немецкие ротные или батальонные минометы. Но ротные на такую дистанцию просто не стреляют, а батальонные… Батальонные это, конечно, хуже, но минометчикам для стрельбы надо вылезти из леса, тем самым попадая под кинжальный огонь станковых пулеметов. Так что за оборону можно быть спокойным – на аэродроме, до подхода основных сил, люди продержатся без проблем.

Остается дело за малым. Донести до Колычева свои мысли насчет нереальности вычленения командования поляков, а то он их как-то пропустил мимо ушей. Ну и довел… Иван Петрович после моих слов раздраженно прихлопнул ладонью по столу:

– Да что ты заладил – «невозможно, невозможно»! Никто вас в боевые порядки отступающих запускать не собирается. Товарищ генерал-майор, объясните товарищу полковнику суть плана, а то этот нытик сейчас в обморок от страха падать начнет!

– Не начну! И я реально говорю…

– Прекратить пререкания!

Это уже Гусев вступил в разговор и, рявкнув на подчиненного, неожиданно спокойным голосом добавил:

– Смотри сюда. – Ткнув в расстеленную карту карандашом, он начал показывать. – Вот аэродром. Вот лес. Вот болота, тянущиеся до самой Польши. Части НКВД после начала атаки оцепят местность вот здесь, здесь и здесь. То есть перекроют наиболее вероятные пути отхода. Но это не чистое поле, а лес, и возможно просачивание остатков АКовцев через оцепление. Сам знаешь, как это бывает… И существует большая вероятность того, что командиры смогут уйти. Ну или в случае обнаружения будут сопротивляться до последнего. И еще – когда они поймут, что находятся в окружении, то постараются отделиться от общей массы и выйти малыми группами. Кто-нибудь один возглавит основной прорыв, а остальные тихой сапой будут пытаться скрыться без боя…

В этом месте я перебил Серегу:

– Понял. Спецчасти будут гасить основные прорывающиеся силы, а мы, выбрав понравившиеся места, будем находиться в засадах и отлавливать уходящих в сторону. Если тот же «Рык» захочет уйти, то с собой он возьмет максимум человек пять. Вот эти малые группы в труднопроходимых районах и будут на нашей совести.

– Именно так. Это для тебя – реально?

– Это? Реально! А теперь я хотел бы уточнить…

Но что именно мне хотелось уточнить, сказать не дали. Колычев, неожиданно поднявшись со своего места, выдал:

– Так. Детали и все прочее уточняйте в другом месте, а то совсем обнаглели. В присутствии народного комиссара орут, ругаются, язвят. Я тут с вами всего полчаса посидел, но такое ощущение, что почти годичного перерыва в общении и не было! Зато понял, что сейчас, оказывается, у меня жизнь стала гораздо спокойнее. Во всяком случае, никто из подчиненных в моем присутствии не смеет ни матом крыть, ни орать, ни устраивать разбирательства. Или хотя бы они действуют не так развязно и хамовато!

Удивленно уставившись на своего бывшего командира, я увидел его смеющиеся глаза и ответил:

– Так вы же без нас захиреете. И жизнь станет пресной и скучной.

Иван Петрович хмыкнул, ответив:

– Это точно… Привык я за эти годы к вам. Но сейчас мне не до разговоров – дела. Поэтому оба – свободны!

Встав и одев фуражки, мы с Гусевым хором ответили: «Есть» и отравились обсуждать детали предстоящей операции в другое место. Но перед самым выходом были остановлены окликом наркома:

– Илья! – Я повернулся, а он, подойдя вплотную, продолжил: – До окончания этого дела мы скорее всего не увидимся, поэтому хочу сказать – не суй зря голову под пули. Ты, конечно, везунчик, но лишний раз – не надо. И помни, ты действительно очень много значишь для нас с Сергеем. И вовсе не как объект «Странник», а просто как Илья Лисов.

Гусев на этих словах утвердительно кивнул, а Колычев прижал меня к себе и, потом отстранившись и хлопнув по плечу, добавил:

– Все. Вот теперь точно – свободны!

Глава 10

– На «десять часов» наблюдаю движение.

Я перевел бинокль и увидел пацана лет двенадцати, который шел вдоль поляны, таща за собой на веревке козу. Коза была жирненькая, но явно недовольная жизнью. Она то спокойно топала следом за поводырем, то вдруг упиралась всеми четырьмя копытами в землю, жалобно мемекая, и тогда мальчишка резко дергал за веревку, заставляя ее семенить дальше. Сам пацан, в отличие от козы, вид имел ободранный и непрезентабельный. В большой, не по размеру кепке, каком-то кожушке, коричневых грязных штанах и, похоже, – босиком. Обративший на него мое внимание Гек через несколько секунд выдал заключение:

– Это малый с хутора Ломзицкого. Похоже, у него коза потерялась, вот он ее нашел и тащит обратно.

– Что еще скажешь?

Лешка пожал плечами:

– А что тут говорить? Детвора бегает по лесу безостановочно. И вовсе не факт, что они осуществляют наблюдение. Ты ведь мое мнение знаешь, чего спрашивать?

– Скучно, вот и спрашиваю… О! Смотри – к развилке свернул.

– А куда ему еще деваться? Домой идет, вот и свернул. И даже если бы он пошел в другую сторону, это еще ни о чем бы не говорило – мало что пацаненку в голову прийти может? Может, у него там богатство великое, в виде цветных стеклянных шариков, припрятано…

– Угу, в пяти километрах от дома…

– В этом возрасте и десять километров не крюк. Себя вспомни…

Я только плечом дернул, ничего не ответив напарнику. А все потому, что группа так и не пожелала всерьез принять мою грандиозную идею о том, что ребятня бродит по лесу не просто так, а осуществляя наблюдение за дальними подступами к объекту. Ведь так же наши партизаны действовали. Глаза у мальчишки ничем не отличаются от глаз взрослого, и наблюдательности у них тоже не отнять, зато в случае поимки с таких малолеток вообще все взятки гладки. Да и ловить в общем-то не за что. Ну ходит он по лесу, ну и что? Закон гулять не запрещает. Тем более до запретки вокруг аэродрома – больше десяти километров по прямой.

Щегол тем временем окончательно скрылся в чаще, а Гек, осторожно поерзав на ветке, недовольно сказал:

– Вот зараза! Ощущаю себя макакой. Только они на деревьях живут с детства, а я уже отлежал себе все.

Я, выбравший себе более удобную развилку, предостерегающе прошипел:

– Ты, макак, не очень-то ерзай! Маскировка маскировкой, но если с той стороны поляны еще один наблюдатель сидит, то может засечь шевеление.

Вообще сказано это было больше из вредности, так как засечь нас было практически невозможно. Разве только в том случае, если наблюдатель будет пялиться именно на наше дерево, выбрав его из сотен растущих вокруг. Да и то не факт – маскировка уж очень хорошая. В этот раз для работы нам выдали маскхалаты нового образца: с необычным камуфляжем, а также сеткой и петлями, в которые так удобно втыкать разный лесной мусор. И теперь даже вблизи мы смотрелись просто как комок моха или древесный гриб, прилепившийся к дереву.

Поправив веточку, торчащую из рукава, я, откинувшись на ствол могучего дуба, в ветвях которого мы и затерялись, опять начал наблюдение, попутно вспоминая историю, связанную с этим камуфляжем. Ну не конкретно с этим, а вообще, но руку я к этому приложил нехило…

Просто вышло как: оказывается, в СССР технику или просто красили в зеленый цвет и на этом успокаивались, или, следуя указаниям целого отдела специализированного заведения, наносили единообразный камуфляж. Вот только этот камуфляж был как мертвому припарка. Почему-то немецкие танки замечались в последний момент и очень часто после уже произведенного выстрела, а наши коробочки, даже усеянные пятнами краски, были видны, как торчащий среди пустыни баобаб. Из-за чего так выходило – черт его знает, но на той же «Пантере» разводы полностью смазывали ее силуэт, а вот на «тридцатьчетверке» они ее как будто подчеркивали.