Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина

Большое влияние на современную оценку понятия homo faber оказал А. Бергсон (1859–1941). В работе «Творческая эволюция» (1907) он использовал словосочетание «homo faber”, определяя интеллект, в первоначальном смысле как «способность создавать искусственные объекты, в особенности инструменты для создания инструментов, и бесконечно разнообразить их производство»246.

Обращаясь к вопросам: «К какому времени относим мы появление человека на Земле? Ко времени ли производства первого оружия, первых орудий труда?», Бергсон пишет: «Прошло столетие со времени изобретения паровой машины, а мы только теперь начинаем чувствовать то глубокое потрясение, которое оно вызвало в нас. Революция, осуществленная им в промышленности, ничуть не менее всколыхнула и взаимные отношения людей. Возникают новые идеи. Расцветают новые чувства. Через тысячи лет, когда прошлое отодвинется далеко назад и мы сможем различить лишь основные его черты, наши войны и революции покажутся чем-то совсем незначительным – если допустить, что о них еще будут вспоминать, – но о паровой машине со всеми сопутствующими ей изобретениями будут, быть может, говорить, как мы сегодня говорим о бронзе и тесаном камне: она послужит для определения эпохи. Если бы мы могли отбросить все самомнение, если бы при определении нашего вида мы точно придерживались того, что исторические и доисторические времена представляют нам как постоянную характеристику человека и интеллекта, мы говорили бы, возможно, не homo sapiens, но homo faber. Итак, интеллект, рассматриваемый в его исходной точке, является способностью фабриковать искусственные предметы, в частности орудия для создания орудия, и бесконечно разнообразить их изготовление»247.

Концепция «homo faber» как одна из основополагающих идей о сущности человека

Понятие «homo faber» – одно из центральных в антропологии русского религиозного философа П.А. Флоренского (1882– 1937). Его антропологические сочинения включены во второй выпуск труда «У водоразделов мысли» (1916–1927, опубл. в 1992 г.). Эта книга содержит трактаты «Homo faber», «Продолжение наших чувств», «Органопроекция», «Символика видений», «Хозяйство», «Макрокосм и микрокосм».

«Для Флоренского homo faber, – пишет исследователь его творчества Н. Бонецкая, – человек, изготовляющий орудия, субъект хозяйствования, т. е. ученый, инженер, техник – это человек биологический! Но словом “биология” принято называть науку о неразумных живых существах, и Флоренский уточняет: “Разум, как доставляющий познавательные ценности, вне поля зрения биологии”… Иными словами, homo faber – главный “герой” антропологии Флоренского, это человек с элиминированным разумом, абстрактная конструкция, созданная ради решения некоторой проблемы»248.

Не имея разума, абстрактный homo faber, очевидно, не имеет ни самосознания, ни творческой свободы; можно сказать, что homo faber – это голая человеческая природа, тогда как в реальном человеке природа восполнена свободой. И вот этот homo faber оказывается у Флоренского неким медиумом потока эволюционно восходящей жизни; активный в построении конкретных орудий, он слепо служит ее целям. Тем самым Флоренский показывает, что реальный человек со стороны его природы есть игралище стихийных сил; он живет под знаком необходимости, таинственного рока. Этот фатальный характер человеческого существования в “Лекциях по философии культа” осмысливается как трагизм человеческого бытия (в культе трагизм как бы просветляется). “Человек биологический”, по сути животное, к трагизму, понятно, не причастен: трагизм предполагает высокую степень самосознания. Живя исключительно под знаком необходимости, homo faber не догадывается об этом. В миросозерцании Флоренского по сути вся сфера социальности рассматривается как действие роковых сил и считается продолжением природы: одни и те же силы бытия работают как в природе, созидая ее формы, так и в области материальной культуры»249.

Между тем «биологическое» приспособление к среде – единственная деятельность «земного» человека в антропологии Флоренского – означает у него усилия человека по подчинению себе этой самой среды, его борьба за власть над природой. В ходе эволюции человек переносит свою деятельность в пространство с помощью орудий. Homo faber, создавая орудия, проектирует себя вовне, расширяя тем самым свое тело, охватывая им все новые стихии и области мира250.

Не менее значимое место homo faber занимает в философской антропологии Макса Шелера (1874–1928). В контексте пережитых европейским человечеством событий Первой мировой войны философ более остро воспринимает роль homo faber. В работах 1920-х годов («Труд и мировоззрение», 1920; «Человек и история», 1929) он обращается к феномену homo faber, сопоставляя существующие подходы к оценке роли труда.

Так, «для христианского восприятия труд в первую очередь имеет характер наказания за “падение” человека»251. В свою очередь многие представители таких философских течений, как прагматизм, позитивизм и других, «оспаривают старое мнение, что человек – это homo sapiens и что его чистое и неоспоримое – изначально обращенное к Богу – владение разумом есть то, что кардинально отличает его от животного мира. Они объясняют: человек есть homo faber, (который работает и изготовляет орудия труда), и его разум развился только в труде и посредством труда. Еще греческий философ Анаксагор вопрошал: “Имеет ли человек руки, потому что он разумен, или он разумен потому, что у него есть руки?” Позитивисты (и прагматисты) ухватились за вторую часть этой альтернативы и сделали человека своего рода выскочкой из низшей природы. Этот “человек” не является “созданием”, он не чувствует себя творением и не испытывает чувства благодарности к своему создателю, он, так сказать, создал себя сам.

Все теории и науки с тех пор дают не объективную истину, а “правила труда”. Философия, искусство, музыка, например, возникли как простое сопровождение и последствие труда. Религия для марксистских социалистов стала символом отношений господства среди различных классов и их места в процессе производства. На вопрос французского математика А. Пуанкаре: ищем ли мы на небе механические законы космоса, затем чтобы строить еще лучшие машины, или мы строим машины для того, чтобы все большее количество людей находили свободное время для наблюдения за небом или за чем-нибудь другим, – позитивисты выбирают первый ответ. “Образование – сила”, “Знание – сила”, – утверждают они вслед за Бэконом. Неудивительно, что в их мировоззрении труду отводится такое место, в котором христианский взгляд – в этом случае более совпадающий с античным – ему отказывает. Католическое понимание прежде всего ставит созерцательную жизнь принципиально выше, чем практическую»252.

В работе «Человек и история» (1929) Шелер рассматривает идею homo faber’а как одну из основополагающих идей о сущности человека. Обращаясь к основным типам самовосприятия человека, он предлагает очертить направления идей о сущности человека, которые еще господствуют на пространстве влияния западной культуры. Шелер выделяет идею религиозной веры и человека религиозного253; идею человека разумного, или homo sapiens; идею homo faber позитивизма как человека работающего, которая, в понимании Шелера, вообще отрицает