Умирать — в крайнем случае - Богомил Райнов

— Почему же, конечно, — бормочу я. — Но вы преувеличиваете мое влияние на мистера Дрейка.

Мисс Нельсон явно недовольна моим уклончивым ответом, она переходит в атаку, то есть начинает снимать с себя белье.

— За несколько дней вы могли бы переломить настроение этого ужасного человека, Питер, — настаивает она. — А это жизненно важно как для меня, так и для вас. Рано или поздно ваша счастливая звезда закатится, и тогда вам будет очень нужен верный союзник, Питер. А таким союзником могу быть только я.

Продолжая раздеваться, Бренда подыскивает новые аргументы.

— Послушайте, Питер! Мы с вами можем зажать старика в такие клещи, мы можем стать сильнее его. Он зол, жесток, бесцеремонен, но он легко поддается влиянию. Кроме того, Дрейк питает слабость к виски. Если он дальше будет так пить, Дрейк-стрит в недалеком будущем может превратиться в Бренда-Питер-стрит.

— Не хочу вас огорчать, но таких амбиций у меня нет, — вставляю я.

Кажется, моя фраза звучит холоднее, чем нужно. А может, я смотрю безучастнее, чем хотелось бы хозяйке будуара. Неприятно пораженная, она застывает на месте и пристально смотрит на меня.

— Может, у вас нет и желания жить, Питер?

— Нет, этого я не сказал. Просто мои планы на жизнь гораздо скромнее ваших.

— То есть?

— Я не мечтаю о собственной улице. С меня хватает приличного жалованья.

— Не понимаю, — ледяным тоном произносит дама.

— Не нужно, Бренда, — добродушно укоряю ее я. — Разговор у нас с глазу на глаз, и понять меня нетрудно. Ведь вы сами едите не из одной кормушки, правда? И кроме того, что вам дает Дрейк, получаете кое-что и от Ларкина?

— Это вы придумали, чтобы устранить и меня? — говорит Бренда, слегка повысив тон.

— Мы говорим без свидетелей, — напоминаю я. — И я вовсе не собираюсь вас устранять, как не собирался никого устранять и раньше.

— И это вы называете откровенным разговором? — Бренда смеется злым смехом. — А Майк? А Джо? Ведь это вы свели с ними счеты, Питер!

— Вот не думал, что вы станете рассуждать, как квартальная кумушка, — безучастно произношу я.

— Но если история с Майком меня не касается, то убийства Джо я никогда вам не прощу, будьте уверены. Особенно теперь, когда вы, кажется, намерены и меня убрать с дороги.

— Вы бредите. Или переигрываете. И поскольку мы действительно говорим откровенно, не надо меня убеждать, будто вам был так дорог этот мальчишка, которому вы изменяли вот в этой самой комнате так же, как изменяли Дрейку.

— Замолчите! — кричит она мне в лицо с такой страстью, которой я у нее не подозревал. — Вы ничего не понимаете! Замолчите и не суйтесь куда не надо! Этот мальчишка, как вы его называете, был для меня моим мальчиком, а я была для него и любимой, и матерью. Он меня боготворил, если вы знаете, что это такое. По-настоящему боготворил… А каждой женщине надо, чтобы ее кто-то боготворил…

— Пожалуйста, пусть боготворят, — уступчиво говорю я. — Только без моего участия.

— А вы… вы… — Бренда задыхается от злобы, — вы просто циник… бездушный убийца… Вы палач, даже если его убили не вы, а другие… благодаря вашим гнусным намекам… а теперь вы собираетесь то же самое проделать со мной…

— Сядьте и возьмите сигарету, — предлагаю я ей пачку «Кента». — И успокойтесь.

Но дама, отпрянув от меня, хватается за сумочку, брошенную на диван, — очевидно, она предпочитает сигареты другой марки. Вместо сигарет она достает пистолет. Деликатного вида «браунинг», шесть на тридцать пять, при помощи которого она спокойно может послать меня к Райту.

— Я вам не Джо, милый мой! И не Майк! И не дурочка с Дрейк-стрит! И в третий раз ваш номер не пройдет!

— Успокойтесь! — уже грубо заявляю я. — И образумьтесь, если только у вас есть ум. Неужели вы не понимаете, что, убив меня, вы убьете и себя? Дрейк не простит вам этой шалости!

— Не только простит, но и поблагодарит меня! — шипит Бренда. — Есть еще мужчины, способные восхищаться женщиной, отстаивающей свою честь!

Не знаю, вправду ли она решила убить меня или просто пытается вырвать угрозами то, чего не вырвала соблазном. На всякий случай я готовлюсь отразить удар уже привычным приемом — придется запустить в нее столом, не считаясь с уроном, который будет нанесен стеклянной посуде.

Так я и делаю в ту минуту, когда Бренда нажимает спуск.

Прозвучавший в комнате выстрел не громче звона разбитых стаканов и грохота упавшего стола. Единственный выстрел. Потому что некий субъект, появившийся за спиной дамы, с такой силой выкручивает ей руку, что «браунинг» падает на пол.

— Вы оторвете мне руку, Билл, — стонет Бренда, узнавшая пришельца.

— Я вам оторву голову, дорогая, — спокойно поправляет ее рыжий. — Но всему свое время.

Он безучастно окидывает взглядом разгром, вызванный моим контрударом, потом его взгляд останавливается на любимой женщине.

— Значит, вы все-таки показали ему свой коронный номер, дорогая? И потерпели фиаско? Плохи ваши дела, милая моя, раз вы не сумели вскружить голову такому невинному младенцу, как Питер.

С брезгливой гримасой рыжий отворачивается от Бренды и соучастнически подмигивает мне:

— Питер, проверьте, пожалуйста, не осталось ли в кухне лишней бутылки. Мне нужно заправиться на дорогу, милый мой. Словом, позаботьтесь об этом ужасном, злом и не помню каком еще человеке, потому что он все-таки больной человек, дружище.

Я выполняю его просьбу, а вернувшись, вижу, что он успел устроиться в моем кресле. Бренда, уже полуодетая, стоит в углу, как наказанная. Шеф наливает себе виски на четыре пальца, то есть двойную дозу, выпивает его большими глотками и встает.

— Мне нужно идти, Питер. Что делать, заботы не дают мне покоя и во время болезни.

На пороге он оборачивается и пристально смотрит на меня хитрыми голубыми глазками.

— А если у вас есть желание, если вам по вкусу уличные девки, то не стесняйтесь. Действуйте так, будто эта особа не имеет ничего общего со стариной Дрейком. Потому что она действительно больше не имеет ничего общего со мной.

Он выходит.

Я выхожу за ним следом, на ходу отбросив ногой «браунинг» — маленькую игрушку, которая при всем при том может послужить орудием убийства или самоубийства, смотря по обстоятельствам.

8

Человеку, снимающему квартиру с черным ходом, следует знать, что не все гости имеют обыкновение входить с парадного. И непонятно, как это мисс Нельсон, столь ловкая женщина, могла выпустить из виду такую вероятность. За что, видимо, ей пришлось поплатиться карьерой, а возможно, и жизнью, потому что буквально на следующий день после описанных событий она просто-напросто исчезла из Сохо. А зная привычки старого Дрейка, такое исчезновение трудно объяснить себе внезапной поездкой на континент. Более вероятно, что станция назначения — в случае, если поездка вообще имела место, — это какой-нибудь низкопробный провинциальный вертеп, где Бренде предстоит вернуться к оставленной профессии. Не исключено также, что ее попросту отправили в обьятья величественной Темзы.

— Вы позволили себе оскорбить мое достоинство, дружище, — упрекает меня Дрейк, когда мы с ним спустя несколько дней обедаем в китайском ресторане, выбрав столик в самом конце зала.

Обед наш состоит из белоснежного риса и зажаренного без костей цыпленка, поскольку Дрейк терпеть не может протухших яиц, червей и прочих лакомств старинной китайской кухни, которыми она так гордится.

— Да-да, — продолжает развивать эту тему рыжий, — вы нанесли весьма болезненный и, надо сказать, коварный удар по моему мужскому самолюбию. Вы равнодушно оставили женщину, гибкое тело которой будоражило мое несчастное воображение. Вы смотрели на нее так, будто она — вешалка в вашем гардеробе. Вы наплевали на мой идол, на мое божество и предпочли удалиться…

— Не мог же я позволить себе святотатства над вашим божеством, пусть даже бывшим, — сдержанно отвечаю я на эту тираду.

— Вы просто страшный мошенник, Питер, вот вы кто, — восклицает шеф, добродушно погрозив мне пальцем. — Но не забывайте, что старина Дрейк тоже не лыком шит. И не надейтесь, что я вам поверю.

— Ну какой из меня мошенник? Просто у меня богатое воображение. Вы бы тоже вряд ли легли с женщиной, от которой веет могильным холодом. Ведь вы уже тогда решили ее судьбу.

— Ошибаетесь, Питер! Она сама решила свою судьбу. Ведь я ни к кому не питал такой привязанности, как к ней. И знаете, почему? Да потому что она была холодной и расчетливой, а как вам известно, я терпеть не могу слюнтяев. Поэтому до поры до времени я мирился со всеми ее выходками. Но — до поры до времени, пока она не спуталась с этим тупицей Райтом, с которым вы так лихо расправились.

— Вы так упорно стараетесь внушить мне мысль о том, что я разделался с Джо, что еще немного — и я сам поверю в это.

— И это самое лучшее, что вы можете сделать, Питер! Так в вас поселится чувство вины. А чувство вины не позволит вам распускаться, а следовательно, убережет от ненужных ошибок. Надеюсь, вы понимаете, Питер, что все они — и Майк, и Райт, и Бренда — стали жертвой своей распущенности. Они имели большие претензии, не имея на то оснований.