Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия - Борис Акунин

Трудно переоценить роль, которую введение христианства сыграло в русской истории. Это одна из самых важных вех в эволюции государства и культуры, в формировании нации; событие не столько религиозного, сколько цивилизационного значения. Благодаря новой вере – не сразу, постепенно – произошел качественный скачок в представлениях о правильности и неправильности, приемлемом и неприемлемом поведении, Добре и Зле.

Нравы дохристианской эпохи были суровы и жестоки. Наши ранние историки описывают их, словно бы извиняясь за неприличное варварство пращуров. Еще Татищев сетовал на «мерзкое зловерие и злоключение» предков, которые жили «безумно и вредно». «Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться», – пишет Карамзин – и все-таки стыдится.

Христианство упразднило человеческие жертвоприношения, многоженство, кровную месть, однако гораздо важнее то, что эта милосердная религия заложила в умы принципиально иную этическую основу. Крестившись, люди автоматически не стали нравственнее. На протяжении последующих веков они точно так же проливали кровь, нарушали все христианские заповеди, вели себя по-скотски. Но раньше, совершая всевозможные злодейства, они считали себя молодцами (вспомним месть княгини Ольги), а теперь стали сознавать, что поступают скверно. Идея о том, что убивать, воровать, изменять, обижать слабых нехорошо, сегодня кажется нам азбучной истиной. Для вчерашних язычников это, вероятно, было революцией сознания.

Но религия оказывала влияние не только на нравы. Церковь очень скоро превратилась в одну из опор, на которых держалось всё русское государство. Иногда – единственную опору. В самые тяжкие времена от России оставались только язык да церковь, причем последняя оказалась прочнее. Разделенный границами, русский язык через некоторое время начинал делиться (на великорусский, украинский, белорусский), церковь же неизменно тяготела к единству и в конце концов вновь собирала рассыпавшиеся осколки страны воедино.

Академик Рыбаков, которого так приятно цитировать, пишет: «Но русский народ дорогой ценой заплатил за эту положительную сторону деятельности церкви: тонкий яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческую пору) во все разделы народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой форме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, то есть представления о том, что всеми судьбами людей всегда управляет божественная воля».

И действительно, в истории православия не всё так благостно, однако, по моему разумению, главная проблема русской церкви не в том, о чем пишет советский историк. Церковь раз за разом – парадоксальным образом – оказывалась сильной в годину слабости и слабой в эпоху силы. Когда, благодаря митрополии, воскресло и окрепло русское государство, духовная власть срослась со светской до такой степени, что по сути дела превратилась (после XVII века) в одно из казенных учреждений. Это усилило ее мирскую мощь и ослабило духовную. Впрочем, к тому времени российское государство уже стояло прочно и могло обойтись собственными ресурсами.

Исторически определяющим, судьбоносным для России стало то, что Владимир Креститель избрал христианство не западной, а восточной ветви. Сделал он это из политических соображений: в 988 году Рим был в запустении, Западная Европа жила скудно, а Византия казалась великолепной и могущественной. От самого своего истока Русь взяла себе за образец греческую империю и в результате стала сначала отростком, а затем преемником византийской цивилизации – не только в религиозном, но, что еще более важно, в культурном, правовом и государственном смысле: не столько «Третий Рим», сколько «Второй Царьград».

Обменяв руку царевны на приобщение Киева к своей церкви, Константинополь не добился политического подчинения Руси, но включил ее в зону своего духовного влияния. Позднее, когда империя пришла в упадок и вовсе исчезла, Россия стала центром православного мира, жившего и развивавшегося не по европейскому, а по собственному пути. В идеологии «собственного пути», сформировавшейся примерно тогда же, когда перестала существовать Византия, есть свои плюсы и свои минусы. Мы еще не раз будем касаться этой темы.

Войны

О ратных предприятиях Владимира летопись рассказывает по большей части скороговоркой, без подробностей, очевидно, малоинтересных сто с лишним лет спустя, после многочисленных новых конфликтов. О наступательных походах князя в «Повести» говорится совсем коротко, о войнах оборонительных – пространнее, ибо они происходили на русской земле и лучше запомнились населению.

Все довольно многочисленные войны Владимирова княжения можно разделить на три категории.

К первой относятся усилия, направленные на расширение территории государства – главным образом за счет восточнославянских племен, еще сохранявших независимость или же отбившихся от Киева во время братоубийственной свары 970-х годов. Так, Владимиру пришлось вновь завоевывать радимичей и вятичей, причем на последних князь был вынужден идти с мечом дважды, прежде чем они смирились.

Важным актом было покорение западной («Червеной», то есть Красной) Руси, современной Галиции, где пришлось потеснить новорожденное польское княжество.

Кроме того, Владимир ходил походом на Днестр, где обитали белые хорваты, посадил своего сына Мстислава править отдаленной Тьмутараканью и обложил данью (но не присоединил к державе) литовское племя ятвягов.

Войны второго типа преследовали не экспансионистские цели, а должны были обозначить и закрепить возросшее значение Киевской Руси. К этой категории, например, следует отнести крымский поход 988 года «за невестой». По меньшей мере дважды Владимиру пришлось выяснять оружием отношения с Польшей. Помимо того, русские добили хазар, обложив их данью, и дважды предпринимали экспедиции против волжских булгар.

Результатом подобной деятельности великого князя (ее можно назвать военно-дипломатической) стали договоры, которые были заключены с соседними державами и зафиксировали новый статус русского государства.

Но самыми тяжелыми были войны вынужденные, когда приходилось не наступать, а защищаться. Из-за ослабления хазарского каганата значительно усилились печенеги, орды которых всё чаще и чаще нападали на Русь. За время правления Владимира это случилось не менее шести раз: в 990, 992, 993, 995–997, 1001 и 1013 годах.

Тяжелее всего была война 995–997 годов, которая началась с тяжелого поражения у Василева. «Не мог Володимер стерьпети противу, подбегь, ста под мостом и едва укрыся от противных», – рассказывает летопись. Очевидно, князь был совершенно разбит, остался без войска и чудом уцелел, спрятавшись от «противных» печенегов под каким-то мостом.

В «Повести временных лет» описаны два колоритных эпизода борьбы со степными ордами.

Когда в 993 году Владимир возвращался из похода против белых хорватов, большая орда перешла границу и вторглась на русскую территорию. Князь встретился с печенегами у реки Трубеж. Враги предложили не устраивать кровопролитие, а выпустить на единоборство по богатырю: если победит русский, степняки уйдут и три года не будут нападать на Русь; если одолеет печенег, то в течение трех лет орда станет беспрепятственно грабить княжество.

Разослал Владимир по лагерю гонцов – не сыщется ли где муж, способный постоять за отчизну? Никого найти не смогли. Наутро выпустили печенеги своего бойца, но некому было с ним сразиться.

Тогда пришел к князю некий старик и рассказал, что есть у него младший сын-кожемяка, который, единственный из пяти братьев, не пошел на войну и остался дома. Не было случая, чтобы кто-то мог в борьбе повалить его наземь.

Доставили юношу-усмаря (кожевенника). Для начала устроили ему испытание – слишком многое зависело от исхода поединка.

Взяли могучего быка и прижгли его раскаленным железом, чтобы разъярить. Взбешенный бык понесся, сметая всё на своем пути. Юноша на бегу схватил его рукой за бок и вырвал большой кусок шкуры вместе с мясом. Тогда Владимир поверил в силу богатыря и позволил ему биться.

Вышли навстречу друг другу два борца (поединок был без оружия). Печенег был огромен, русский – среднего роста. «И възрев печенежин и посмеяся». Но кожемяка удавил врага голыми руками и швырнул наземь уже мертвым. «И вьскликоша русь, а печенезе побегоша». На том месте в память о чудесной победе князь заложил город Переяславль, «зане перея славу отрок».

В 997 году, когда шла затяжная война с печенегами, Владимиру пришлось уйти на Новгородчину, за подкреплением. В это время враги осадили Белгород, главную крепость русской оборонительной линии. Прийти осажденным на выручку князь не мог – не было достаточно сил.