Вампиры и оборотни - Константин Николаев

В большой общей комнате на первом этаже танцы продолжались всю ночь. Оркестр состоял из цыган и флейтистов, специально привезенных из Италии. Там были флейты, цимбалы, рожки, волынки и кобожи — венгерские гитары. Было очень холодно, кто-то все время входил и выходил, двери были почти постоянно открыты, и поэтому все гости были тепло одеты. Вино в больших кувшинах из красного фаянса ходило по кругу, горячее вино со специями разливали в кубки из серебра и золота. У каждого мужчины на поясе висел кинжал в ножнах красного бархата, а шляпы были украшены перьями ястребов. Они носили ожерелья из кованого золота, а застежки на их накидках были усыпаны сверкающими драгоценными камнями. На каждом были сапо— . ги из тончайшей кожи, так что звук шагов был приглушен, и все же музыка, возбужденные голоса и звон бокалов производили неимоверный шум.

Свадьба дочери герцога Дьердя Турзо произвела такое глубокое впечатление на летописцев того времени, что даже записи бесчисленных меню дошли до нас почти через четыре столетия.

В середине длинного стола, который вместе со скамьями составлял всю меблировку зала, стояли три серебряных подноса с серебряными же тарелками. Стаканы были наполнены, но обычно никто не пил до второй перемены блюд, и дамы, несмотря на то что пользовались большой свободой, не должны были чрезмерно увлекаться крепкими венгерскими винами. Соус ели, макая в него хлеб, и рядом с каждым гостем лежала коврига, которой хватало надолго. Было модно есть быстро, так сказать, по-мужски. Для мяса нужны были сильные челюсти. Повара не жалели соли, лука, чеснока, перца и шафрана. Подавались в виде приправы также семена мака, голубая нигелия из Дамаска и шалфей.

Во время пиршества певцы развлекали гостей напевами на различных языках и диалектах, но больше всего венгерскими песнями и балладами, скорее меланхоличными, чем веселыми.

Слегка наклонившись вперед, Турзо логлядывал на величественную Эржебет, сидевшую за столом тремя местами ниже него, и если он и выглядел задумчивым в такие мгновения, то лишь потому, что опасался необходимости в скором времени изменить свое отношение к ней. В ее неизменно прекрасном лице он пытался разглядеть предательские знаки вампиризма, о котором глухо шептались все вокруг. Никаких проявлений жестокости в поведении Эржебет он не замечал, но и мягкости ей недоставало. Никогда на лице ее не было и тени улыбки или веселья, и всем была известна ее надменность. У нее были дети; но все они были далеко от нее. Она могла бы жить со своей родней, Миклошем Зриньи и Анной, или взять к себе в Чейте сына Пала, которому едва исполнилось десять лет, но жила одна, окруженная внушавшей чувства ужаса прислугой. Когда герцог спрашивал кого-нибудь об этом, никто не отвечал ему, кроме родственников, уклончиво говоривших о ее болезни, испокон веку поражавшей род Батори и сделавшей ее отчужденной. И герцог, в прошлом, несомненно, имевший особые причины для внимания к ней, теперь колебался перед грозной смесью наследственного безумия и дьявольского вмешательства; он спрашивал себя, не есть ли все это, в конце концов, лишь преувеличенные злыми деревенскими языками проявления тяжелого характера и женских капризов?

Конечно, герцог не мог знать, что если на протяжении недель Эржебет выглядела спокойной и,даже раскованной, то это означало, что мысли ее были заняты воспоминаниями об ужасных подробностях своих недавних преступлений, а в темных глубинах ее души зрели новые планы, еще более жестокие.

Вплоть до последнего времени перед отъездом в Биче она применяла к своим жертвам иглы, ножи, хлысты и докрасна раскаленные кочерги. Обмазывала обнаженных девушек медом и, со связанными за спиной руками, приказывала увести в лес, и там в дневную жару они становились добычей ос и муравьев, прежде чем ночью их пожирали дикие звери. Когда девушки из горных деревень, сильные физически и обладавшие крепкими нервами, все же падали в обморок во время истязаний, она приказывала Дорко поджечь свернутую промасленную бумагу между их ног, чтобы, как она выражалась, «разбудить их». Но сейчас стояла студеная морозная зима, и она замирала в предвкушении удовольствия отдать свои жертвы во власть мрачной силы снега и льда.

И вот, сидя за пиршественным столом, она мысленно в деталях перебирала последний случай.

Это произошло несколько недель назад. Эржебет ехала в Биче на свадьбу Юдит Турзо по главной дороге, где снег не был так глубок, и сновавшие маленькие зверьки хотя и были уже покрыты шерстью цвета слоновой кости, но все еще носили на себе следы бурой краски поздней осени. Внутри кареты, устланной медвежьими шкурами и меховыми покрывалами, было тепло. Укутанная шкурами куниц, как распушившийся по случаю зимы роскошный зверь, Эржебет дремала. Ее очень удручала необходимость ехать на свадьбу только потому, что это было ее родственной обязанностью, по целым неделям вести жизнь почетного гостя, никогда не оставаясь одной, находясь в окружении незнакомых слуг, которые в любую минуту могли войти в ее комнату. Не говоря уже о самой хозяйке, которая всюду могла ходить беспрепятственно. Утомленная тряской путешествия в Биче, она была так раздражена, что ощущала приближение знакомых ей странных и пугающих симптомов, которые в семье Батори всегда возникали в случае противоречия их желаниям или перед приступами гнева. Без всякой причины она велела разыскать и привести к ней одну из молодых служанок, сопровождавших ее в дороге, даже припомнила имя девушки. В полубредовом состоянии перед ее глазами проходила вереница лиц молодых деревенских девушек, тех, кого она отмечала про себя, пока они отчитывались об уборке в комнатах или в саду. Более того, при ней постоянно был список их имен. Итак, немедленно именно эта, и никакая другая, должна была стать сегодня жертвой.

Девушка явилась в слезах. Ее втолкнули в карету прямо перед графиней, которая сейчас же набросилась на нее и принялась ее яростно кусать и щипать всюду, куда только могла дотянуться. Как обычно бывало прежде и как часто происходило потом, когда графиня предавалась своему садистскому распутству, она и на этот раз впала в порочный экстаз, которого так сильно жаждала.

Пока ее спутники толпились вокруг кареты хозяйки, которая все еще была не в себе, крестьянская девушка бесшумно выскользнула на мягкий снег из ужасной, скрывающей вампира повозки, и она унеслась прочь, сливаясь с горизонтом, уже серым в этот короткий зимний день. И так она останется там, пока не спустится ночь, и в привычных ей сумерках будет прикладывать к своим ужасным ранам снег и прислушиваться к леденящим душу крикам рыскающих в ночном лесу хищников. Но темная масса удалявшейся по дороге кареты, внезапно замедлила движение. Клубы мрака заколыхались, и вдруг ярко вспыхнули факелы. Молодая крестьянка вскочила на ноги и прямиком по полю побежала прочь. Скоро ее догнали и снова втащили в карету, где уже поджидали Дорко и Йо Илона. Дорко прикрикнула на служанку, но графиня, склонившись вперед, что-то коротко шепнула ей на ухо. Когда уже подъезжали к замку в Илаве, слуги отправились к замерзшей канаве, ощетинившейся по краям сухим камышом, чтобы набрать воды из-подо льда. Йо Илона сорвала с молодой служанки одежду, итеперь обнаженная девушка стояла на снегу вкругу света факелов. На нее стали лить воду, которая тут же замерзала. Эржебет оставалась в карете и смотрела на зрелище через открытую дверь. Из последних сил девушка попыталась вырваться, податься поближе к теплу факелов, но тут на нее снова вылили воду. Она не могла даже упасть и стояла, окаменев, как сталагмит, и сквозь лед были видны застывшие в беззвучном крике синие губы.

Ее похоронили в поле, на обочине дороги. Труп зарыли неглубоко в землю, под корнями диких тюльпанов и голубых гиацинтов, которые зацветут поздней весной.

В планы Эржебет не входило повторять подобные экзекуции за Илавой, где они были уже слишком близко от Биче, а во владениях Турзо она не собиралась выставлять свои кровавые развлечения наобщее обозрение.

Девушка, убитая под Илавой, не была единственной, умерщвленной таким способом. Впоследствии эту изощренную пытку Эржебет каждую зиму повторяла в обледенелых купальнях и во дворах замков, принадлежащих Батори, в Лека, стоявшем высоко на горных склонах, в Керечуре, в Чейте.

Потому-то и смотрел Турзо с таким пристальным вниманием на свою прекрасную кузину, невозмутимо восседавшую за праздничным столом. Ведь слухи о произошедшем у Илавы, по дороге в Бичевар, распространились среди соседей со скоростью лесного пожара.

Мажордом Эржебет Бенедик Дезео был надежен, как и вся дьявольская троица. Но слуги графини, каждый день пьянствовавшие под лестницей вместе с прислугой замка Биче, плели самые жуткие истории, чтобы скоротать долгие зимние вечера. Это происходило каждую ночь, когда Йо Илона и Дорко были заняты приготовлениями госпожи ко сну.