«Джамп» значит «Прыгай!» - Виктор Галданов

Барский раскрыл ее и вдруг напрягся, так как понял, что наконец напал на след. Текста в книге не было, так как Крюков осторожно вырезал и так же тщательно вшил свежие листы. Как и стены комнаты, страницы были заклеены вырезками из газет и журналов, но на этот раз то были не картинки, а тексты, полные записей о человеке, которого он собирался уничтожить.

Барский быстро пролистал эту книгу и с каждой страницей слышал, как шум пожара усиливался. Вырезки были подклеены без соблюдения хронологии и, повидимому, по группам. Одни были старыми и пожелтевшими, другие – явно новыми. Большинство ранних были фотокопиями с газет в библиотеках. Проглядев их, он увидел всю карьеру Корсовского:

– Назначение нового профессора… Заявление министра экономики…

Но примерно в середине книги появилось нечто, не имеющее ничего общего с Корсовским, как общественной фигурой. Три пожелтевших и сморщенных столбца с одним заголовком и датой. Барский вдруг припомнил слова самого Крюков:

«Цыганка родилась под Новый Год двадцать лет назад и в тот же день умерла».

Дата над столбцами была 29 декабря 1978 и заголовок гласил:

«Убийство на Новый год – детоубийца снова нанес удар. Милиция предупреждает, будьте бдительны».

Да, он был прав, когда так внимательно рассматривал фото Корсовского в кабинете Кравцова. Лицо этого человека предполагало какую-то личную трагедию, и вот эта трагедия смотрит на него с расстояния в двадцать лет. История была для него вполне ясной. В предпоследнюю ночь перед Новым годом во время сильного снегопада женщина везла коляску по оживленной улице и на секунду остановила ее, вспомнив про какую-то не купленную открытку или подарок и зашла в магазин, а коляска осталась одна на тротуаре и в ней находился младенец одного месяца от роду, сын местного высокопоставленного чиновника по имени Игорь Корсовский.

В это время кто-то мимоходом шел по улице и заглянул в коляску. Он, вероятно улыбнулся, запустил руку внутрь и приласкал дитя. Затем случайно глянув в витрину магазина, он вынул ребенка из коляски и пошел своим путем. Полагали, что на совести этого изверга уже имелись два убитых ребенка: девочка и мальчик.

Но и что же из этого? У Корсовского произошла вполне типичная личная трагедия. Его ребенок был убит маньяком. Печально, но каким образом это давало Крюкову власть над ним? Корсовский был объектом жалости, но не стыда. Еще одно падение штукатурки и прорыв дыма через коридор, Барский перевернул страницу и увидел единственную картинку в этой книжке. На ней карандашом была изображена женщина в длинном платье и такой же длинном платке на голове, у нее на руках был сверток, и несла она его так же как носят детей. Она собиралась сесть в автомобиль. Особенно тщательно был выписан номер автомобиля «19–78 мур».

«Иван Гостилин – виновен, но невменяем, – гласила очередная вырезка из газеты. – Суд сохранил жизнь убийце троих детей».

Держа книгу в смутном свете огня, Барский быстренько прочел копию судебного решения и в уме обобщил свои исследования. Все полностью изложено и, кажется, нет сомнений в виновности маньяка. Суд, было написано в решении, оставил маньяка в живых, поскольку тот был признан невменяемым и за действия свои не отвечающим.

Нет, здесь не было никакой тайны, но тем не менее теперь Барский читал более внимательно. Он должен был во всем быть уверенным. Несмотря на распространяющийся по коридору жар, он продолжал читать. Он читал свидетельство очевидца, который утверждал, что видел цыганку, увозившую коляску. Он прочел медицинское свидетельство и заявление в милицию, которую представлял некий следователь Вадим Буробин. Он начал читать свидетельство очевидца, который указывал против преступницы, и вдруг напрягся, увидев подшитый стандартный милицейский протокол допроса свидетеля. Вот оно, это связующее их звено. Вот, что говорило о том, что в этой истории есть нечто большее, чем мертвый ребенок и трагедия человека по имени Корсовский, а также свихнувшейся бедолаги.

«Я стоял на противоположном углу, – читал он. – Шел сильный снег и было плохо видно, но я заметил коляску из-за ее цвета – ярко-ярко синего. Я увидел, как женщина вся одетая в цветастое платье увезла коляску прочь, но только много времени спустя понял, что что-то не так. Да, я видел ее лицо и помню, что подумал об его странном выражении. Нет, я не могу точно сказать, что имею в виду, но в нем было что-то волчье, с обеих сторон, как экран, свисали волосы, зубы торчали наружу, и вся она сутулилась как горбатая. Нет, я не могу поклясться, но почти уверен, что это был подсудимый, если только он переоделся».

Имя свидетеля было Василий Крюков.

Барский перевернул страницу, но там не было больше ничего для него интересного, а только перечисление дальнейшего продвижения карьеры Корсовского и краткая история того, как его жена участвовала в церемонии открытия нового крыла госпиталя. Ничто не имело для него смысла, ничто не складывалось, но он по крайней мере установил связь между Крюковом и Корсовским. Крюков был свидетелем на суде (или не был?), а затем отправился в тюрьму сам. Долгие годы спустя он нарисовал картинку, примитивный рисунок той, которую он назвал Цыганкой. Когда Барский вновь посмотрел на нее, в голове его начала зарождаться идея. Так, всего лишь намек, но весьма отдаленный, совсем не пригодный для каких-либо конкретных выводов. Тем не менее это было всем, что у него оставалось, и он должен был проследить эту ниточку. Наконец-то он стоял на верном пути, ему надо было продолжать двигаться и повидаться с массой людей. В их число входили отставные милиционеры, маньяк, который мог быть опять выпущен на волю и некий до смерти запуганный богач. Был и еще один человек, к встрече с которым он еще не был готов. Но на пути его еще оставалось много препятствий, и в том числе трое бандитов, вероятно, ожидавших его снаружи.

Но теперь ему следовало уходить. Он надеялся найти гораздо больше, чем книжечку с газетными вырезками, но времени на это уже не было. Барский рванулся в коридор, ощущая, как его плотной пеленой охватывает жар. Увертываясь от него, он сумел добраться до центра гостиной. Тем временем огонь уже охватил комнату и обнаружились окна, ранее заклеенные обоями. Теперь они зияли пустотой.

Барский сделал три больших шага и, накинув на голову плащ и прикрыв ее руками, кинулся в горящее окно.

10.02

В комнате раздалась трель телефона, и Лена вынула из своей сумочки трубку и раскрыла ее.

– Да, это я, – сказала она своим мелодичным голо-сом. – Да, уже дома. Нет, еще не ложилась. А что это вы сегодня, Валерий Арнольдыч, на работе не были? Нет, никаких особенных новостей не было. А что на завтра? Где встречаемся? В ресторане? С утра? А разве работает? Ну, давайте встречаться. В десять так в десять, утра, так утра.

Она захлопнула крышечку телефона и выразительно посмотрела на Солдатова и Трубенкова.

– Я же вам говорила, что выпускников Вышки просто так голыми руками не возьмешь. Как я понимаю, мое задание продолжается.

– А может быть, нашей девушке завтра в этот ресторан не ходить? – предложил Трубенков. – Может, послать туда пару ребят со спецсредствами?

– Не в ресторан, а на квартиру, – уточнил Солдатов. – И не завтра, а прямо сейчас. И не пару, а тройку – один на крыше, а двое в подъезде покараулят. И на всякий случай магнитную мину под карбюратор.

– Если у него «жигули», то под сиденье водителя, – уточнил Трубенков.

– И чего вы этим добьетесь? – неожиданно резко заговорила Лена. – Откуда вы знаете, что он узнал на квартире у этого Крюкова? Откуда знаете, может быть, он в эту минуту звонит генералу Кравцову и рассказывает какие-нибудь ужасающие подробности? А вдруг у Крюкова есть сообщники? А вдруг они готовятся в случае его смерти нанести ответный удар? Я знаю, что сегодня Барский дважды побывал в морге и еще на квартире одной эстрадной певицы. А вдруг все это звенья одной цепи? Я категорически против того, чтобы производить зачистку до того, как дело по настоящему не раскрыто.

– Но милая девушка… – начал было с улыбкой объяснять ей Трубенков.

– Я вам не девушка, а товарищ младший лейтенант, – внезапно окрысилась та, – а вы, если не в состоянии заниматься оперативной работой, то идите лучше дворы метите – работа на свежем воздухе здоровье сохраняет и мозги проветривает!

– Спокойствие, давайте без дерзостей! – генерал Солдатов тяжело приложил пятерню к столу, и этот гулкий звук отдался эхом под потолком. – Спокойно, без скандалу во всем разберемся. Итак, Елена э-э-э…

– Андреевна, – тихо сказала девушка, опять превращаясь в маленькую школьницу.

– Елена Андреевна полагает, что дело еще не закрыто, рано его сдавать в архив, так? И я так думаю, что шеф наш этого так не оставит. Даже если мы нашего эксперта зачистим, то шеф от нас будет требовать продолжения раскрытия дела. Трое шантажистов отдали богу душу. А сколько всего голов у этого Змея Горыныча? Три? А не семь ли? А в газеты они не писали ли? А братьям своим, сестрам, дневников своих не оставляли ли? Всем известно, как наш народ писанину любит. И еще – кто тот таинственный доносчик из окружения шефа, который стукнул про него Кравцову? Шеф велел – из-под земли его достать.