Похититель снов - Мишель Жуве

— Муранелла, — прошептал я, — с этого момента мы будем встречаться в моих снах.

Но где? Куда летели мы на этом самолете? Снова всплыли первые картины моего сновидения. Солнце садилось позади самолета. То есть на западе. Значит, мы летели на восток. В Восточную Европу. В Чехию? Венгрию? Россию? А соболье манто у Муранеллы? Снова Россия! Круг замкнулся. Еще один кусочек загадочной мозаики — русский — возник в этом сне, и все потому, очевидно, что мурлыкание котов вызвало онейрическую картину самолета, уносящего Муранеллу. И куда же ей было бежать, если не в Россию?

Я нашел на дороге бечевку и попытался сделать из нее шнурки для кроссовок. Какое облегчение я испытывал, скинув эти шикарные туфли! Полицейский проводил меня подозрительным взглядом. Настоящие туристы находятся под защитой полиции, но я больше не был на них похож. Нужно соблюдать осторожность.

Я перешел по мосту Риальто, сверкавшему в отблесках восходящего солнца, отражавшегося в водах Большого канала, и, попав на правый берег, прошел вдоль Руга Орефичи до Фаббрике Веккье, где находятся фруктовые и овощные ряды. Туристы пока не попадались. Только старые венецианки расходились с полными сумками. Еще не наступили те вечерние и ночные часы, когда здесь появляются хорошенькие проститутки, которых я встречал во время моих прошлых приездов.

Наконец я добрался до Пескерии, она напоминала какой-то средневековый зал, хотя была построена в начале двадцатого века. По счастью, там было еще темновато. Армады кошек собрались вокруг рыбаков, заманивавших первых покупателей. Никто за мной не следил. Я не был ни венецианцем, ни туристом, ни настоящим хиппи. Отчего бы не прикинуться старым художником, одним из тех чудаков, кто скорее с голоду помрет на берегу канала, чем покинет Венецию. Так что оказалось не трудно наполнить мой пакет сардинами и какими-то неизвестными мне рыбинами с горгоньей головой.

Затем я вернулся на мост Риальто, перешел на другую сторону канала и пошел бродить по маленьким улочкам в поисках лавки, где продают маски для туристов. В конце концов мне удалось раздобыть довольно красивую маску в виде кошачьей головы, которую я сдернул с вешалки и спрятал под пиджаком. Мне показалось, что никто меня не заметил. Это была кража. Сначала кража сардин, теперь кража маски. Не пора ли с этим покончить? Но ведь у меня украли все деньги и паспорт! И перед церемонией покаяния я сам себе отпустил все грехи. Я-то ведь воровал ради кошек, это бескорыстное воровство!

Улочки, ведущие к Палаццо Контарини, стали наполняться туристами. Я приостановился у церкви Санта-Лючия, возле Дворца Гримани. Я так хотел есть, что проглотил половинку сырой сардины. Чтобы заглушить голод, я закурил было косячок, но закашлялся. Часы на башне Санта-Лючия пробили половину десятого. Пора было вернуться на мою винтовую лестницу, пока там не появились гаттаре — старухи-венецианки, ежедневно кормившие кошек. Мне хотелось провести эту церемонию покаяния по возможности без свидетелей.

Вдруг на маленькой улочке Санта-Лючия я заметил силуэт Муранеллы. Она быстрым шагом уходила от меня. Та же походка, те же джинсы, та же рубашка, те же светлые волосы. Я побежал за ней, неловко пробираясь среди туристов, и, прихрамывая, с бьющимся сердцем, догнал ее. Тут она остановилась, обернувшись к витрине магазина роскошных кожаных сумок, и я наконец-то смог увидеть ее лицо. Увы! Оно было банальным, невыразительным, безо всякого макияжа, и принадлежало какой-то женщине лет двадцати пяти — тридцати. Похоже, Людвиг Манн был прав. Мне теперь повсюду чудятся Муранеллы! Эта женщина с любопытством взглянула на меня и, несомненно, смущенная моим преследованием, презрительно пожав плечами, удалилась.

Когда я добрел до Скала Контарини дель Боволо, лестница уже была занята десятками кошек. Куки и его дружок поджидали меня, сидя на нижней ступеньке и покуривая косячки. Погруженные в свои грезы, они не обратили на меня никакого внимания.

Нужно было действовать решительно. Несколько старух-гаттаре уже семенили сюда с провизией для кошек; они несли молоко, остатки мяса, рыбы, паштета.

— Fissa, fissa[104], — позвал я хиппи.

Как ни странно, это заставило их очнуться.

— Please, Куки, найди свечи и зажги их. Церемония начинается.

Я надел кошачью маску и стал бросать сырую рыбу перед собой, на первые три ступени лестницы.

Что тут началось! Я и представить себе не мог, какая развернется титаническая битва, руководимая вожаками стай, среди которых Драный хвост играл одну из главных ролей. И только потом посмели приблизиться к рыбе другие кошки, в их числе: хромые, одноухие, одноглазые, трехлапые, облезлые, брошенные и истощенные котята, паршивые, беременные, недоношенные и полностью деклассированные; ангорские, персидские, эфиопские, сиамские и бирманские, и конечно же, несколько настоящих венецианских кошек из водосточных труб, сориани, чья генеалогия восходит, возможно, к эпохе Казановы. Мой запас рыбы был быстро уничтожен…

Я с трудом опустился на колени и начал низким голосом: In nomine Deus sive Natura… После этой ссылки на Спинозу я быстренько прочитал покаяние, начертанное мною на обратной стороне инструкции к презервативам, подобранной возле церкви Святой Анны.

— Кошки Венеции! Я обращаюсь к вам, представителям всего мирового кошачьего сообщества, чтобы приветствовать вас и покаяться перед вами от лица всех физиологов. Покаяться за все те несчастья, боль и лишение сна, которые мы вам причинили. За лишение сновидений. Все это делалось во имя науки и во благо человечества. Теперь, полагаю, с этим покончено. Отдохните под солнцем и примите эти сардины в знак нашего раскаяния, нашей дружбы и нашего покаяния.

Рыба кончилась, кошачьи драки прекратились, и на лестнице стало подозрительно тихо. Что-то необычное происходило за моей спиной. Я обернулся — на маленькой площади было черным-черно от народа. Старухи-гаттаре молча показывали на меня пальцами и грозили кулаками. Оба моих служки просто окаменели. Сняв маску, я сразу понял, в чем дело: трое полицейских, сержант и два унтер-офицера из Guardia Civile[105], с револьверами на белых ремнях, стояли за моей спиной на нижних ступенях лестницы. Они не улыбались!

В толпе я заметил туриста, которого уже как-то видел на сорок первом вапоретто. Он щелкал фотоаппаратом со вспышкой и снимал на видеокамеру. Следовало побыстрее выпутаться из этой истории. К счастью, сержант говорил и по-французски, и по-английски.

— Ваши документы, prego, — обратился он ко мне.

— Извините меня, господин офицер, но все мои документы, мой паспорт, мой бумажник и мои кредитные карточки у меня украли вчера утром на площади Сан-Марко. Вчера в полдень я даже отнес заявление в комиссариат.

В это время полицейские обыскивали обоих хиппи. Нашли косячки и, увы! — кокаин. Значит, это были мелкие дилеры, известные полиции! На запястьях у них уже были наручники.

— Prego.

Сержант внимательно меня обыскал, но остался ни с чем: недокуренный косячок, голова от сардины, купюра в десять тысяч лир и шкатулка!

— Она пустая, — сказал я ему.

Он недоверчиво посмотрел на меня и понюхал содержимое шкатулки.

— Кокаин? — спросил он.

— Отнюдь нет. Я приобрел ее вчера у антиквара на Дзаттере.

— Но ведь вчера у вас уже не было денег?

— Точно так. Я ее обменял на свои часы. На золотой «ролекс».

Похоже, он мне не поверил. Его больше заинтересовали мои новые туфли, болтающиеся на шее у Куки.

— Неужели вы думаете, что я вам поверю, будто вы обменяли эти изумительные туфли, совсем новые, на старые кроссовки? Какую услугу вы попросили у этих двух хиппи? Следуйте за мной, prego.

Он не надел на меня наручники, но мне пришлось следовать за обоими хиппи до полицейского мотоскафо, пришвартованного на канале Санта-Мария. Я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на старого бесхвостого кота и попрощаться с ним. Но он исчез.

Мы прибыли в центральный полицейский участок у вокзала, где меня заперли на ключ в маленькой комнатке. Я почувствовал первые признаки приближающегося состояния дежа вю, вызванного, несомненно, тем, что я просто умирал от голода. Нужно было найти Бьянку, которая сможет хотя бы частично подтвердить мои показания. Но, к несчастью, все касающиеся ее сведения записаны в украденном блокноте.

Французское консульство? Но я уже давно, при всех своих многочисленных путешествиях по белу свету, не испытываю ничего, кроме ужаса, от консульств и посольств разных стран.

Позвонить домой? Но как объяснить семье подобные приключения? Полицейские-то, конечно, с радостью расскажут домашним мою историю. Но я должен сделать все, чтобы сохранить в тайне неприятную сторону этой поездки — и от своей семьи, и от научной и медицинской общественности Лиона.

Я позвонил в отель «Теодорих»: профессор Манн вернется только к вечеру.