Русская Армения - Евгений Марков

Дом Аретюна — целый маленький замок своего рода. Со стороны подозревать нельзя, чтобы эти слепые и низенькие сакли, похожие скорее на сложенные груды камней и грязи, чем на жилище человека, могли заключать в себе столько простору и удобства. Огромные конюшни все сплошь крыты плитами из тесанного камня, может быть, даже извлеченными из развалин древней столицы Баграта; везде каменный покатый пол с желобами для скота, как у любого европейского фермера; просторные стойла; хорошие, прочные ясли. Скота много: лошади, коров штук 20, буйволы, телята; большая, чистая овчарня с овцами. Из овчарни проделано сквозь стену отверстие в дом, чтобы, в случае нападения грабителей или воров, пастухи могли сейчас же дать знать хозяевам. Такие же отверстия проделаны из дома одного хозяина в дом другого, чтобы в минуты опасности можно было быстро поднять на ноги все население.

Все хозяйство Тер-Матевосова — под одною крышею; хлева, конюшни, амбары, сараи, жилье — все соединено крытыми переходами, так что в самую скверную погоду люди и скотина защищены от дождя, грязи и ветра, и хозяйство может спокойно идти своим чередом.

Кроме дома с кунацкой и лавкой, где мы ночевали, у Тер-Матевосова есть еще другой, семейный дом, связанный в одно с хозяйственными службами. Две большие комнаты заняты женским отделением, — гинекеем своего рода. В каждой комнате — круглое сквозное отверстие в крыше, куда уходит дым очага, раскладываемого под ним. На ночь или в дождь отверстие это закрывается. Каменные стены не штукатурены, пол выложен камнем. По стенам — полки в несколько рядов, на полках — множество тарелок, мисок и всякой посуды; под полками вдоль стены опрятно уставлены целые дюжины огромных глиняных или, скорее, каменных не то кувшинов, не то кадушек, для зерна, капусты, картофеля и всякой съестной всячины. По другой стене вытянут ряд сундуков с разною хозяйскою рухлядью. Из первой хозяйственной комнаты — особый отдельчик, приподнятый несколько выше, для печения ловашей. Там особый очаг, особое отверстие в потолке. Под отверстием вкопана в землю громадная каменная кадка, в которой уместится человек. В кадке уже был разведен огонь. Две бабы сидели при нас над этой кадкой. Одна катала скалкою на низеньком деревянном столике тесто для ловашей; сделав проворно огромный круглый блин, она так же быстро передавала его другой бабе; та перекидывала блин с руки на руку, из круглого блин сразу делался длинный как холст, и тогда, взбрызнув его слегка водицею, баба шмякала его с размаху на очень грязную тугую подушку своего рода и ловко обмахивала ею горячую внутренность кадки; блин тонким слоем прилипал мгновенно к стенкам этой оригинальной печки и мгновенно же подсыхал; в ту же минуту баба подцепляла его маленькой кочергой и вышвыривала вон, на каменный пол. Ловаш был готов. Таким манером ловаши пеклись на наших глазах с поразительною быстротою. Обыкновенно их запекают разом месяца на три, на четыре. Тесто их сохраняет очень долго свою свежесть; стоит только взбрызнуть сухой ловаш водою, и он опять делается мягким.

Другая комната гинекея составляет собственно девичий терем. Нас, однако, свободно впустили в него. Эта комната отделана уже гораздо щеголеватее и богаче. Тахты с хорошими коврами, зеркальца, шкатулочки, сундучки. Целый букет разодетых молодых женщин и девушек набился в эту комнатку; очевидно, они ждали нашего визита и принарядились заранее; все они подходили к нам, протягивая руку, и низко нагибались к нашим рукам, с явным намерением поцеловать их, по своему обычаю. Почтенный Тер-Матевосов и слышать не хотел о плате за ночлег, и всезнающий Петр Николаевич посоветовал нам купить у него же в лавке несколько шелковых платочков и других подобных мелочей, чтобы одарить ими женщин. Жена раздала теперь эти грошевые подарки молодым хозяйкам, и они были от них в детском восторге. Нельзя не отнестись с глубоким сочувствием к истинно восточному гостеприимству армян, в котором мы имели случай убедиться не раз во время своего путешествия. К-н и Петр Николаевич уверяли нас, что у богатого поселянина армянина для гостей целый день кипит самовар и готовятся кушанья, и он счел бы за обиду, если бы гость предложил ему плату за угощение. Эти милые патриархальные обычаи, к сожалению, все более стираются с вторжением городской цивилизации и удерживаются пока только в более глухих углах.

Полная чаша хозяйства Тер-Матевосова произвела на нас самое утешительное впечатление. Хотя он и не простой крестьянин, а уже деревенский торговец своего рода, но все-таки быт его есть быт всех сколько-нибудь достаточных армянских поселян. Нельзя не сознаться, что этот быт во многих отношениях приличнее, опрятнее и удобнее, чем домашняя жизнь русского мужика наших черноземных губерний, поражающая своею грязью и неопрятностью.

На дорогу нам наготовили целую груду теплых ловашей и успели даже сварить настоящий армянский суп с кислым молоком и ячменем, к которому, однако, надо очень привыкнуть, чтобы он показался вкусным.

Когда коляска наша уже стояла под крыльцом, зять мой предложил хозяину сняться вместе с нами и со всею своею семьею на фотографической карточке. Армянский люд пришел в восторг от этого предложения. Импровизированный фотограф расставил всех нас в живописную группу, с 90-летнею бабкою в центре, с красавицей-невесткой около нее, не забыв ни глазастых черномазых детишек, ни воинственной фигуры вооруженного чепара. Фотография вышла чрезвычайно отчетливо, и зять мой послал потом из Александрополя один удачный экземпляр ее в подарок нашему гостеприимному хозяину, который, должно быть, был очень польщен столь искусным изображением всех своих старых и малых членов семьи и даже своих работников и собак, да еще в такой почетной, в его глазах, компании.

Окончание

По полям кровавых битв

Наша теперешняя дорога вся тянется черз гладкую равнину у подножия гор Аладжи кровавой памяти. Мы проезжаем теперь как раз мимо Уч-Тоба, что значит: три горы. На этих трех горах и разыгралась в 1877 г. та жестокая мвогодневная битва, которая началась рядом неудач для русских войск, а окончилась пленением всей армии Мухтара-паши. На одной из гор, где стояла ставка великого князя Михаила Николаевича, виднеется небольшой каменный памятник. На самом поле битвы, у этих трех гор, — армянское селение Тала, поголовно вырезанное турками после одержанной победы. Отсюда, впрочем, видны нам не одне исторические высоты Аладжи, а и Алагёз, обильно убравшийся снегами за эту холодную ночь, и далекая, почти воздушная пирамида Большого Арарата. Но Малый Арарат задвинут ближними горами и не в силах уже выглянуть из-за них, как его большой брат.

Равнина под Аладжею вся покрыта полями; жнивье очень (**** — текст поврежден в имеющемся у нас экземпляре. Thietmar. 2009) несмотря на мало урожайный год; в целое лето упало (**** — текст поврежден в имеющемся у нас экземпляре. Thietmar. 2009) дождя, да и то не во-время; почва здесь чрезвычайно плодородна, и один хороший год кормит за пять лет. Мы едем все еще бывшею турецкою землею, теперешнею Карскою областью; население тут большею частью татарское, но и армянских селений тоже не мало. Проезжаем село Гамза-Карак; мы засмотрелись на оригинальный замок «мухтаров», бывших сельских начальников, которых турецкое правительство сажало в крепких каменных башнях среди беззащитного армянского села, как коршуна, караулящего с своего недоступного гнезда куриное стадо. Мухтары, конечно, назначались только из мусульман и смотрели на подвластных им жителей как на свою крепостную вотчину, в жизни и смерти которых, в имуществе и чести — вольны они одни. Самая башня их, — так называемая «мухтар-кала», типический образец которой мы видели в Гамза-Караке, — строилась на счет жителей. Неуклюжая, но крепкая башня эта самым устройством своим с бесцеремонною откровенностью выдает свое истинное назначение — служить боевым оплотом против населения, если бы оно возмутилось против жестокостей и насилий мухтара, и осадным двором для него и его военной стражи. Узкие окошки пробиты высоко вверху; еще выше их висят со всех сторон каменные прикрытия бойниц, для стрельбы сверху вниз в осаждающих, которые вздумали бы приставить к башне лестницы или разбивать ее стены. Единственная дверь тоже поднята на половину высоты башни, и из нее опускается подъемный мостик на кирпичный столб с ступенями, стоящий в некотором расстоянии от башни. Когда мостик поднят, нет никаких способов проникнуть в башню. «Мухтар-калы», которые мы видели почти в каждом селении Карской области, — построены всегда около армянской или греческой церкви. Это соседство с христианским храмом давало возможность мухтарам следить из своих окон за праздничною толпою, узнавать, кто из жителей богаче других, у кого подороже конь или одежда, выбирать самых красивых девушек и молодаек, за которыми они потом без малейшего стеснения посылали своих вооруженных чепаров, отнимая их силою у мужей и отцов, и беспощадно наказывая тех, кто решался сопротивляться. Такое средневековое или, пожалуй, ветхозаветное отношение завоевателя к завоеванным сохраняется до сих пор во всех армянских местностях, принадлежащих Турции. Все и всё там взяты под строгий караул, всё у всех отнимается силою.