Соленая купель - Алексей Новиков-Прибой

Лутатини, вскинув голову, посмотрел на антенну. От фок- до грот-мачты горизонтально натянутые проволоки, как черные разграфленные линии, четко выделялись на голубом фоне неба. Больше он ничего не увидел. Вспомнилось, что сейчас в Аргентине — ночь, что все учреждения еще закрыты. Следовательно, ответ можно ожидать только после обеда, к вечеру. Ему даже предвиделось, какого характера будет телеграмма. Вероятно, сам директор пароходной компании даст в ней строгий приказ: находящегося на «Орионе» Себастьяна Лутатини немедленно освободить от всех судовых работ, временно предоставить ему каюту и с первым же встречным пароходом отправить его обратно в Буэнос-Айрес. Разве так не может случиться? Вполне. И что будет с капитаном, когда он получит такое распоряжение?

Из радиорубки часто выходил Викмонд, выбритый, одетый в чистое платье. Быстрым взглядом окидывал горизонт, а потом, заговаривая с матросами, угощал их папиросами и держался уверенно, как хозяин корабля. Заметив Лутатини, он первый поклонился ему, улыбаясь, как хорошему другу.

Весеннее солнце, имея в этот период года северное склонение, приближалось к зениту и расточало нестерпимый зной. Было полное безветрие. Бескрайно распластался океан, отливающий блеском, без единой морщинки, словно покрылся тонкой, прозрачной слюдой.

На мостик поднялся Сайменс. Он взял из рубки секстант и приготовился взять высоту полуденного солнца, чтобы точно определить местонахождение судна в этом обширном водном пространстве. До двенадцати часов оставалось еще минут двадцать. Значит, он вышел слишком рано. Пришлось ждать, и он устремил в сияющую пустоту задумчиво-рассеянный взгляд.

Матросы бросали работу и шли на корму. Там был устроен душ. Некоторые, быстро раздевшись, сейчас же становились под сверкающие струи забортной воды, довольные, фыркали, смеялись, толкая друг друга.

Лутатини оставалось проолифить еще часть брезента в какой-нибудь квадратный метр. Он торопился, думая скорее присоединиться к купающимся. Но в это время подвернулся боцман. Понюхав воздух из вентилятора, под которым сидел китаец, он поморщился и сердито заговорил:

— Вот пакость развели на корабле. Такая вонь, что нос затыкай… Что это? Матросы опять забыли почистить ведро? Ну что за эфиопы такие!

Он повернулся к Лутатини.

— А ну-ка, парень, займись этим делом.

Лутатини, поставив ведро на палубу, на мгновение растерялся.

— Я не могу, — решительно заявил он.

Боцман подошел к нему вплотную.

— Почему?

— Стошнит.

— А как же других не тошнит?

— Не знаю… Привыкли.

— Вам тоже пора привыкнуть. Кстати, покажите свою святость на деле. Это будет лучше, чем языком трепать.

— Оставьте мою святость! Сказал — не могу!

Оба замолчали, как бы обдумывая, что еще сказать, и несколько секунд стояли друг против друга, взъерошенные и непримиримые, с остановившимися взглядами. Каждый почувствовал, что это не может пройти даром, ибо и приказ одного и неповиновение другого были слишком категоричны. Из раструба вентилятора, всколыхнув тишину, донеслась сипящая ругань Чин-Ха.

— Значит, вы отказываетесь исполнить мое распоряжение? — спросил еще раз боцман, ощериваясь и показывая поломанные пожелтевшие зубы.

— Да! — окончательно отрубил Лутатини.

— В таком случае — закуси, церковная крыса!

Лутатини даже не понял, что вслед за этим произошло. Только цокнули челюсти и рванулась назад голова. Отступая, он закачался и опрокинул ведро с остатками олифы. В его черных глазах, сначала удивленно раскрытых, вдруг заплескались огоньки безумия. Он громко вскрикнул и, стуча деревянными башмаками, понесся по палубе в сторону кормы.

— Опять вздумал сопротивляться? — проворчал боцман. — Я из тебя выбью поповскую спесь.

С мостика, оторвав глаз от секстанта, глянул вниз первый штурман и спросил:

— Что случилось, боцман?

— Отказывается, ханжа, работать, сеньор Сайменс.

Он начал было подробно рассказывать о происшествии, как послышался приближающийся рев. Это мчался обратно Лутатини, угрожающе держа над собою тяжелый лом. Он был страшен в этот момент. Казалось, все звериное, что скрывалось в тайниках его души за искусственной преградой смирения, прорвалось в искаженных чертах лица. Ярости его не было границ. Не могло быть сомнения, что он раскроит череп своему противнику. Понял это и боцман. Побледнев, он в ужасе сорвался с места и заметался вокруг люка. Лутатини бросился за ним, заорав во все горло:

— Уничтожу, тварь продажная!

На шум прибежали матросы. Некоторые из них, только что вырвавшиеся из-под душа, были голые. Явились Прелат и поваренок Луиджи, задержались кочегары, собравшиеся было пойти на вахту. Все взволнованно смотрели на это столкновение двух человек, не зная еще, на что решиться самим.

С мостика раздался властный окрик Сайменса:

— Лутатини, стой! Ни с места больше! Убью!

Раздался выстрел. Пуля звякнула о железо у самых ног Лутатини. Он внезапно остановился, точно его дернули за плечи назад, и закрутил головою, растерянно оглядываясь.

А когда увидел, что с мостика направлено прямо в него револьверное дуло, он сделал шаг назад и застыл на месте. Лом выпал из его рук и загромыхал по палубе. Перед немигающими глазами завертелись огненные круги, а в уши падали свинцовые слова:

— Ты у меня узнаешь корабельные законы…

Боцман хотел перейти в наступление, но, увидев свирепые взгляды матросов, тоже остановился.

Никогда раньше капитан Кент не взбегал на мостик с такой быстротой, как на этот раз. Он был без фуражки и без кителя. Белая ночная рубашка, расстегнувшись, обнажала волосатую грудь. Он набросился на первого штурмана:

— Что за стрельба здесь, сеньор Сайменс?

Штурман, опустив руку с револьвером, твердо сказал:

— Матрос драться полез с боцманом, хотел ломом его ударить.

— А разве без револьвера нельзя было обойтись?

— Я предупредил убийство…

Капитан Кент перебил его:

— И все-таки вы должны были доложить мне, а не пускать в ход самовольно огнестрельное оружие. Я здесь хозяин, и только я один за все отвечаю.

Команда не верила своим ушам, слыша, что капитан принимает сторону матроса.

Первый штурман заявил:

— Вы с самого начала нашего рейса предоставили мне свободу действия.

— Да, но не такую, чтобы стрелять в матросов.

Сайменс, поколебавшись, поспешно выхватил из кармана своего кителя письмо и подал его капитану.

— Если вы так говорите, то извольте прочесть.

— Что это значит? — недоумевая, спросил капитан.