Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы - Элла Вашкевич

Психолог замер. Пальцы его, нервно ерошащие волосы, застыли, скрюченные паучьими лапами. И вдруг психолог начал хохотать. Он понял все. С едва слышным щелчком последняя деталька встала на строго отведенное только для нее место, и картина открылась во всей полноте.

Все еще смеясь, психолог схватил с полки книгу. Там был любопытный момент, подтверждающий его идею. Он резво зашуршал страницами, дошел до нужного места и сосредоточился: «Жаров вспоминал потом: “Началась репетиция, я вбегаю наверх — большой, одноглазый, в шинели, накинутой, как плащ, на одно плечо, вооруженный с ног до головы, — и наступаю на Зинку, которая, пряча мальчишку, должна наброситься на меня, как кошка. Я тоже волнуюсь, поэтому делаю все немного излишне темпераментно. Когда вбегал по лестнице, декорация пошатывалась и поскрипывала. Но вот я наверху. Раневская действительно, как кошка, набрасывается на меня, хватает за руку и перепуганно говорит: “Ми-ми-шенька! По-о-жалуйста, не уходите, пока я не отговорю весь текст! А-а потом мы вместе спустимся! А то мне одной с-страшно! Ла-адно?”».

Заикающаяся актриса! Нонсенс. Но Жаров точно передал заикание. То самое заикание, которое отравило детские годы Фани Фельдман. Получается прямо как по учебнику. Фаина Раневская не заикалась никогда. Заикалась Фаня Фельдман. Маленькая девочка, убежденная, что родители ее не любят, верящая, что она — лишний ребенок в семье. Заикалась от страха перед этой нелюбовью и гнева за недополученную по ее мнению нежность. Она заикалась, пока не придумала Фаину Раневскую. Это же классический метод борьбы с заиканием! Удивительно, что она освоила его самостоятельно.

А ведь Фаины Раневской никогда не существовало! Это вообще не человек! Это — всего лишь персонаж, очередная роль, которую сыграла талантливая девочка Фаня Фельдман. Она использовала эту маску не только для борьбы с заиканием, но — для избавления от всех своих комплексов. Заикающийся нелюбимый ребенок мгновенно превращался в грозную даму, которую боялись, любили и уважали. Экзальтированная восторженная девочка Фаня Фельдман — и суровая, требовательная Фаина Раневская… Небо и земля! Это же каким нужно было обладать талантом, чтобы настолько убедительно сыграть сложнейшую роль. И ведь это не просто несколько часов на сцене, а ежеминутное напряжение всех способностей на протяжении долгих лет.

Вот и объяснение всем разночтениям воспоминаний. Большинство из них — всего лишь части сценария, сочиненного Фаней Фельдман. А ведь она всегда любила импровизировать на сцене, и сценарий, конечно же, изменялся при каждой импровизации. Может быть, именно поэтому мемуары Фаины Раневской так и не были написаны? Да помнила ли она сама где подлинные события, а где части сценария, сочиненные ею для любимых своих персонажей?! Могла ли она через годы различить то, что было, от того, что ей рассказала фантазия долгими бессонными одинокими ночами, когда она вспоминала своих героев, украшала их разными добродетелями, подчеркивала эти добродетели подвигами, которые никогда не были совершены…

И подарки в сочетании с хамством… Подарки любила делать Фаня Фельдман, которая очень, очень хотела нравиться. А вот ругалась и хамила уже Фаина Раневская, которой необходимо было поддерживать грозную репутацию.

И вечный конфликт с режиссерами — оттуда же. Она сама была режиссером, талантливым режиссером, который ставил спектакль. А народная мудрость не зря гласит, что две хозяйки на одной кухне не уживаются.

И эпатажность… Ведь Раневская — это театральный грим, а он всегда немного «слишком». Человек, загримированный для огней театральной рампы, при обычном освещении выглядит странным, излишне раскрашенным. Но стоит только загореться волшебным огням — и картина изменяется. Обычные люди становятся бледными тенями, и лишь он один — настоящий. Конечно, Раневская могла жить только в ролях…

Не удивительно, что она за долгие годы так и не смогла оправиться после смерти Павлы Вульф, и до последних дней своих тосковала по умершей подруге. Ведь это была единственная подруга Фани Фельдман. У Фаины Раневской было много друзей и знакомых, врагов, недоброжелателей и обожателей. А вот у Фани Фельдман была только Павла Вульф. Единственный человек, который знал, кто прячется под маской уверенной в себе, хамоватой и грубоватой Фаины Раневской, первой матерщинницы Советского Союза.

Психолог задумчиво ткнул пальцем в кучу кассет. Мы все носим маски. Разве он сам не пользуется перед пациентами маской уверенного в себе профессионала, хотя зачастую за ней скрывается студент, панически боящийся экзамена? Разве это не он тщательно приспосабливает маску «У меня все хорошо», даже когда на душе кошки скребут и хочется взвыть от муторной тоски? Да-да, мы все носим маски по тем или иным причинам, личным или профессиональным. А некоторые маски используются настолько часто, что даже могут прирасти очень плотно. Бывает даже, что эти приросшие маски приобретают известность, становятся популярными.

Но какая же пустыня одиночества окружает такую маску! Особенно когда рядом не остается тех, кто помнил бы человека, а лишь те, кто знаком только с маской. И попытка снять маску вызывает недоумение и растерянность.

Психолог опять раскрыл книгу, пошуршал страницами, разыскивая нужное место. Вот тут это было, воспоминание Бориса Ефимова…

«Помню, как-то после спектакля «Дальше — тишина» мы с женой и внуком Витей зашли за кулисы с цветами для Фаины Георгиевны. Я захватил с собой и незадолго до того вышедшую книгу своих воспоминаний.

— Спасибо вам, Фаиночка, огромное. Вы играли потрясающе.

— А вы думаете, что это легко дается? — спросила Раневская и вдруг заплакала. — Ах, как я устала… От всего, от всех и от себя тоже».

Ефимов так растерялся при виде слез Раневской, что только и смог сделать, что сменить тему разговора. Он даже не сообразил, что это были слезы Фани Фельдман, девочки, которая устала все время прятаться и очень хотела, чтобы кто-то посочувствовал ей самой.

Растерянность Ефимова можно понять. Плачущая Раневская — это же нонсенс! Та самая Раневская, которая скомандовала детям, стремящимся выразить восхищение любимой актрисой и кричащим ей «Муля, не нервируй меня!» (ну откуда же детям было знать, как она ненавидела эту фразу!): «Пионэры! Стройтесь попарно и идите в жопу!» Та самая женщина, которая доводила до слез театральные труппы в полном составе, начиная от режиссера и заканчивая осветителями, резкая и бескомпромиссная, уверенная в себе и всегда знающая, чего хочет… и вдруг — слезы и усталость от жизни… Немыслимо!

Но ведь это была и та самая Раневская, которая как-то, увидев гримерку, полную цветочных букетов, грустно сказала: «Боже мой, сколько любви, а в аптеку сходить некому…» Та самая, которая читала по ночам стихи Пушкина дворняжке — потому что это была единственная родная душа. А ведь это по-настоящему страшно, когда единственная оставшаяся родная душа — собака…

Бедная Фаня Фельдман! Она настолько не доверяла этому миру, считала его таким жестоким и несправедливым, что была вынуждена спрятаться за широкими плечами, громким голосом и папиросным дымом Фаины Раневской. Спряталась так надежно, что не смогла выбраться даже когда захотела.

Психолог сел за стол, привычным жестом взъерошил волосы и вдруг расплакался, как в далеком детстве, когда впервые увидел на экране громогласную Лялю. Он знал, что больше никогда не увидит свою пациентку, разве что опять на телевизионном экране, и между ними будет это проклятое стекло, разделяющее окончательно и бесповоротно… А ему так нужно было ее увидеть! Хотя бы на минуту. Увидеть, чтобы сказать — не знаменитой актрисе Фаине Раневской, нет! — маленькой потерявшейся девочке Фане Фельдман…

Сказать, что она вовсе не была неудачницей и нелюбимым ребенком. Сказать, что ее любили и ценили. И что она — настоящий талант. Именно она, Фаня Фельдман, а не придуманный ею персонаж. Ведь она смогла стать знаменитой актрисой не вопреки, а благодаря своим комплексам! Она научилась их использовать! И роль, которую она играла более шестидесяти лет, принесла многим людям радость, а у многих вызвала такие движения души, которые никогда не состоялись бы, не увидь они Фаину Раневскую — чудесного персонажа, придуманного Фаней Фельдман.

Как психологу хотелось бы объяснить Фане Фельдман, что она гениальна! Автор пьесы, режиссер спектакля, актриса — все в одном лице. Добавим еще гримеров, декораторов, рабочих сцены и прочую театральную публику, участвующую в создании спектакля… И все это была она одна — Фаня Фельдман. И спектакль ее не имел антрактов и продолжался десятилетиями. И никто не догадался, что, общаясь с Фаиной Раневской, тоже становится частью спектакля, разыгрываемого Фаней Фельдман…