Железный Сокол Гардарики - Владимир Свержин

Глава 13

Проблемы любят тех, кто умеет их решать.

Обоз с царскими дарами остановился и тут же ощетинился, точно еж, пищалями, саблями и пистолями. Сороки, с интересом наблюдавшие за проезжими, увидев воинственные приготовления, сорвались с насиженных веток и понеслись стремглав по лесу с новостями на хвосте. Лес напряженно стих, только шорох листьев да сорочья трескотня нарушали его гнетущее молчание. Песчинка за песчинкой падали секунды в часах вечности, однако на дороге, ведущей из Москвы к Серпухову, ничего не происходило.

– Ну-тка, – скомандовал атаман Гонта. – Вы, пятеро, направо. Вы – налево. Гляньте по округе, кто тут шуткует.

Мы с Лисом видели, как, подчиняясь команде, сопровождающие обоз всадники скрылись в лесных зарослях, ища притаившегося врага.

– Ну шо, капитан. Как думаешь, это у Джанибека внезапный приступ острого пацифизма случился, или мы какой местный праздник прощелкали? Может, кто на Ивана Купала хворост заготовил?

Между тем Гонта шагом направил своего коня к преграде, оглядываясь поминутно и не опуская пистолетного ствола.

– От же ж бисове лайно! Тут ще и ям хтось накопав!

– Видишь ли, лесная дорога – не самое удачное место для татарской засады. Крымчаки – прекрасные наездники и, насколько я помню, предпочитают сражаться верхом. В лесу же для атаки лавой места нет. Мало того что не развернешься, так еще неровен час коням ноги переломаешь, – задумчиво проговорил я, наблюдая, как присоединившиеся к атаману казаки пытаются растащить поваленные деревья.

– Эт-то верно, – согласился Лис. – Сдается мне, Джанибек под московские стены ходил с небольшим отрядом, а где-нибудь здесь поблизости у него основные силы заныкались. Поэтому он на дороге намусорил, а сам за ними ушпарил. Так что главное наливайло еще впереди.

– Вероятно, так и есть.

– Роспрягайте, хлопцы, коней. Руками тут и до зорьки не управыться, – раздраженно скомандовал Гонта.

– Ну вот и славненько, – прокомментировал Сергей. – А я тут на всяк случай гляну, чем нынче московские цари гетманов жалуют. Шо-то этот кот в мешке подозрительно смахивает на мышеловку.

Между тем часть стражи бросилась выпрягать тягловых лошадей. Прочие, в немалом числе, остались в карауле. Лис повернул коня к ближайшему возу. На месте кучера сидел Гнат Чапеля, держа в одной руке кнут, в другой – обнаженную саблю.

– Вояка! – напустился на него мой напарник. – Герой-подводник, слезай с подводы! Чего сидим? Кого ждем? Я не разглядел, это у тебя шо, телега или ковер-самолет?

– Телега, – после минутного раздумья сообщил казак.

– Редкая сообразительность в столь юном возрасте, – всплеснул руками Лис. – Как, по-твоему, груженая телега по ямам скакать будет?

– Так ведь того… – задумался Чапеля. – А кто его знает.

– Да-а-а, – протянул Сергей, – такая голова болеть не может. Сплошная кость от чела до затылка. Мой близкий, не побоюсь этого слова, недалекий друг! Вынужден сообщить тебе, шо если мы щас эту тачанку не разгрузим, то перетаскивать ее на ту сторону ты будешь самотужки.

– Так атаман же ж не велел, – попробовал возразить опешивший от Лисова напора возница.

– Гнат, ты, часом, не сбрехал, шо горшок с кулешом в лесу оставил? Может, ты его вместо своей бестолковки приделал? Велел – не велел… Разуй глаза, – мой друг соскочил с коня, – давай берись за сундук. Токо ж аккуратненько.

Как и многие прочие, бежавшие на Сечь от холопьей доли, Гнат Чапеля мог безоглядно рубиться в бою, но стоило ему услышать резкий командный окрик – и в душе его что-то переворачивалось, точно и не был он вольным казаком. Сам, вероятно, не понимая, что творит, он бросил кнутовище, вернул в ножны отточенный клинок и схватился за ближайший сундук.

Насколько я мог видеть, сундуки действительно весили немало. Гнат был из породы «сила есть, ума не надо», а в Лисовой силе я был уверен не менее, чем в своей.

– Шо ж они туда поклали-то? – кряхтел запорожец, подавая очередной сундук моему другу.

– Вроде как чернополый говорил, шо меха, – принимая груз, ответил Лис и тотчас словно невзначай разжал пальцы.

Сундук рухнул наземь и развалился.

– Да как ты подаешь, – притворно напустился на казака Сергей и тут же умолк.

Среди разбитых досок, меж собольих шкурок валялись аккуратные двухфунтовые мешки из тех, что используются для засыпки пороха в крепостные мортиры.

– Это ж какого такого зверя мех? – растерянно почесывая затылок, пробормотал Чапеля.

– Это, друже, соболь, – поднимая шкурку, с видом знатока проговорил Лис. – А в мешках… Полный песец.

– Тю-у, – протянул возница. – Ото да…

– Какой «тю», – рявкнул Лис, – атамана зови!..

Если в армии Вишневецкого имелись проблемы с порохом, то по приходе этого обоза они должны были решиться надолго. Две трети всей поклажи, считая провиант и нехитрый скарб казаков, составляло именно огневое зелье.

– Это шо ж такое получается, – возмущался Гонта, потрясая зажатым в кулаке перначем. – То ж, по всему, зрада[29] выходит!

– Выходит, выходит, – успокаивал его Лис. – Это тебе от царя за монастырское сидение гостинчик. Неровен час налетели бы татары, экий бы здесь чертопляс вышел!

Слушая Лиса, я живо представил себе, как могли бы развиваться события в случае возможного боя. Первая же пуля, угодившая в сундук с царскими дарами, устроила бы такой фейерверк, что любой выживший должен был благодарить Всевышнего за чудесное спасение.

– Да ладно, атаман. Не горюй. Порох все же, не пыль с дороги. А такого еще не было, чтоб нам чужое добро не пригодилось!

Как обычно, Лис нашел верный подход к казачьей душе. Слова о чужом добре тут же успокоили Гонту, и обоз продолжил путь по расчищенной дороге, едва освещенной алым закатным солнцем.

При таком раскладе выходило, что в щедрости своей Генрих Штаден приготовил богатый сюрприз не только для казачьей вольницы, но и для Джанибека. Впрочем, насколько я помнил турецкую манеру боя (а татарская, вероятно, мало от нее отличалась), мурза не мчал на лихом коне впереди атакующего войска. Лишь когда победа казалась несомненной, он бросался во главе мюридов[30], чтобы поставить эффектную точку в выигранном сражении. А уж то, что татарских всадников при штурме обоза поляжет несметно, так это ж кому какое счастье. Что среди прочих грузов не окажется пороха, никто никому не обещал.

Дороги Московской Руси в эти годы были, пожалуй, самыми пустыми в Европе. Еще полвека назад, при суровом деде нынешнего царя, Иване III, по ним шла оживленная торговля, нынче же – за все время стояния здесь не появился ни один возок и ни один всадник. Лишь несколько пешцев, бредущих в Москву на богомолье, озадаченно глядя на занятых делом казаков, с опаскою прошествовали мимо.

По их словам, дорога впереди была свободна аж до Серпухова, где сейчас располагался лагерь гетмана Вишневецкого.

Наконец лес кончился, открыв взорам казачьей вольницы широкий заливной луг, поросший высоким разнотравьем. Луг тянулся от леса до горизонта, где, судя по туманной дымке, катила воды какая-то река.

– Далее не пойдем, – повернувшись к возам, скомандовал Гонта. – Здесь лагерем станем.

– Точно, точно, – поддержал его Лис. – Место славное – и коней в ночное выгнать есть куда, и самим привольно.

– Лис, – вмешался я на канале закрытой связи. – Пожалуй, не стоит здесь останавливаться. Темень густая, высокая трава. Татарам несложно будет подобраться к спящему лагерю.

– Правильно мыслишь, стратег, – с какой-то мурлыкающей интонацией в голосе проговорил Сергей. – И Джанибек, если он, конечно, тут, небось так же шурупает. А оно ж, как говорят в боксе, близок локоть, да кулак ближе. Ладно, не отвлекай, мне тут еще с Гонтой почирикать надо, а там вон уже заждались.

Лис перевел взгляд на одно из деревьев, красовавшееся на опушке. Среди листвы двумя зелеными маяками высвечивали огромные кошачьи глаза.

– Схожу прогуляюсь на сон грядущий…

Связь исчезла. От происходящего на Серпуховском тракте мысли обратились к делам московским. Картина пыток и казней не шла из головы, а в ушах звучали последние слова, брошенные растерзанным полководцем: «Благодарю тебя, Господи, что умираю безвинным!»

Жалкий свечной огарок, не доеденный милосердными крысами, едва освещал притаившийся в углу образ Спаса. Из узкой щели бойницы тянуло ночным ветром, и колеблющееся пламя бросало мрачную тень далекого пожара на высокое божье чело. В коридоре послышались тяжелые шаги и чьи-то голоса. Я напрягся, предчувствуя недоброе. Здравый смысл подсказывал, что, покуда царю есть нужда во мне, опасаться нечего, но рассчитывать на здравомыслие этого государя, увы, не приходилось.