Гладиатор - Филипп Ванденберг

— Он будет заморен голодом в темнице, — сказала Мариамна.

— Нарцисс поставил не на ту лошадку, — сказал Ферорас, — но кто бы мог подумать, что Агриппина станет когда-нибудь править государством! Хотя Нерон и император, бразды правления Агриппина держит в своих руках. Император еще слишком молод, он еще не оторвался от материнской груди… тем более что он, к тому же, ее любовник.

— Любовник собственной матери? — изумленно переспросил Вителлий.

— Да, собственной матери, — кивнул Ферорас. — Сенека и Буррус, его воспитатели и советники, подыскивают сейчас женщину, как можно более похожую на Агриппину, чтобы отвлечь чувства императора от этой противоестественной связи. К Октавии, на которой Нерон женился в шестнадцать лет, у него нет вообще никаких чувств.

— Неужели среди сотен тысяч римлянок трудно найти похожую на Агриппину? — насмешливо улыбнулась Мариамна.

— Тем не менее это так. Агриппина ведь не отвечает классическому идеалу красоты римлянок, чуть ли не с детства начинающих зашнуровывать себе грудь, чтобы она оставалась маленькой и как бы не вполне развитой. У Агриппины материнское тело и грудь, словно у шлюхи из лупанария.

— Похоже, что император во всем любит округленность, — заметил Вителлий. — В его новом цирке на Марсовом поле тоже сплошные закругления и дуги там, где вполне можно было бы обойтись прямой стеной.

— Мне бы следовало послать к нему Мариамну, — засмеялся Ферорас. — По-моему, она как раз того типа женщина, которую смог бы оценить наш юный император.

Вителлий не без удовольствия глядел на возлежавшую напротив него Мариамну, которая совершенно спокойно восприняла замечание мужа. Ее алые губы касались сейчас роскошной черно-синей грозди винограда. Взгляд Вителлия остановился на ее пышном, уже так хорошо знакомом ему теле. Мысленно он сорвал тунику с ее плеч и с наслаждением прижался лицом ко впадинке на груди.

Голос Ферораса вернул его к действительности.

— Мне сообщили, что римлянки буквально осаждают твой дом!

Вителлий смущенно улыбнулся, отпил большой глоток из своего кубка и промолчал.

— Все они хотят увидеть мужчину, ради которого пошла на смерть весталка Туллия, — продолжал Ферорас.

— Замолчи, Ферорас, — прервала его Мариамна. — Ты же знаешь, как больно слышать об этом Вителлию. Зачем бередить старые раны?

— Я вовсе не хотел причинять тебе боль, Вителлий, но я человек деловой. Драма жрицы Весты, как бы ни была она огорчительна, заметно повысила твою рыночную стоимость. Гладиатор, на победу которого делают ставки мужчины, — хороший, несомненно, гладиатор, но еще лучший гладиатор — тот, кто снится по ночам римлянкам. Потому ты должен орудовать своим членом так же ловко, как и своим мечом. Если ты хочешь стать идолом толпы, тебе нужны победы не только на арене, но и в постели. Запомни только одно: никогда не влюбляйся в женщину, с которой спишь, потому что это станет началом твоего конца. Любовь означает зависимость, а гладиатор должен быть свободен. Жена богатого сенатора должна ощущать, что шансов добиться твоей взаимности у нее столько же, как у бедной вольноотпущенницы. Так что давай женщинам то, что они от тебя хотят, а потом расставайся с ними.

Мариамна вскочила на ноги.

— Чудовище! — гневно выкрикнула она и выбежала из комнаты. Тертулла последовала за матерью.

Ферорас указал большим пальцем себе за плечо.

— У нее уже взрослая дочь, а душа десятилетней девчонки. Для нее Венера остается богиней чистой любви, а для меня это богиня торговли чувствами. Все в жизни сводится к торговле, и любовь — древнейший вид ее. Или ты придерживаешься другого мнения?

Да, охотнее всего ответил бы Вителлий, да, я другого мнения. Я любил девушку, прекрасную, как цветок, а ее изгнали, словно собаку со двора, только лишь потому, что она принадлежала к другому народу. У Вителлия, однако, не хватило мужества возразить своему покровителю, и он ответил:

— Нет, конечно же, я согласен с тобой.

— Что тебе необходимо, так это любовная связь с какой-нибудь красавицей, — продолжал Ферорас, — связь, о которой будет говорить весь Рим.

Вителлий с трудом сглотнул, молча глядя на Ферораса.

— После твоего выступления в цирке Нерона я устрою праздник, на который будут приглашены красивейшие женщины Рима. Возможность встретиться с мужчиной, убившим льва, доведет их до полного экстаза. Тебе надо будет только улыбаться — все остальное можешь предоставить мне.

— Отцы… — консул Гай Випстан изо всех сил старался добиться внимания. — Отцы отечества! — начал он снова, но шум, стоявший в курии, заглушал его слабый голос. С Форума также доносились возбужденные возгласы толпы, собравшейся несмотря на ненастную весеннюю погоду. Снова и снова над мраморной роскошью площади звучало одно и то же имя: «Агриппина».

— Отцы отечества! — повторил консул и, хлопнув в ладоши, начал выкрикивать: — По случаю смерти Агриппины император прислал нам следующее послание. «От Нерона Клавдия Цезаря Августа сенату и римскому народу. Я, Нерон Клавдий Цезарь Август, оповещаю вас о смерти моей матери Агриппины. Вчера вечером Агриппина покончила с собой после того, как потерпело неудачу замышленное ею покушение на мою особу. Агерин, вольноотпущенник и ее доверенное лицо, был схвачен, когда с мечом в руке пытался приблизиться ко мне. Агриппина желала стать моей соправительницей и заставить преторианскую гвардию принести присягу на верность ей. Подобный же позор был уготован сенату и всему римскому народу. Когда же ей было в этом отказано, она начала в злобе своей отвергать положенное ей содержание и подталкивать многих видных граждан к необдуманным и опасным поступкам. Скольких трудов мне стоило не дать ей проникнуть в курию и начать излагать свои бредни иностранным посланникам. Вы помните, разумеется, о многих мерзостях, совершенных при моем предшественнике Клавдии, мерзостях, в которых повинна опять-таки одна Агриппина. По этой причине я, Нерон Клавдий Цезарь Август, полагаю, что смерть Агриппины является благом для нашего государства».

— Так! — хором закричали сенаторы. — Воистину так!

— Во всех храмах следует принести жертвы богам, избавившим страну от страшной катастрофы.

— День рождения Агриппины следует объявить несчастливым днем.

— Праздник Минервы, в день которого были раскрыты умыслы Агриппины, следует ежегодно отмечать проведением игр!

Сенатор Оллий, не любивший оставаться в стороне при обсуждении любого вопроса, потребовал установить в курии золотые статуи Минервы и Нерона.

Хотя по всему городу ходили самые диковинные слухи о смерти Агриппины, причем многие утверждали, что Нерон лично убил свою мать, все эти предложения получили одобрение сената. Тем самым положение императора укрепилось еще больше, а римляне могли теперь спокойно вернуться к своим любимым развлечениям.

Расположенное за городом Марсово поле напоминало сейчас огромный муравейник. Весь Рим был на ногах. Жаждущие развлечений римляне с напряжением ожидали, что же предложит им молодой император. Ведь теперь народ оценивал своих владык не по успехам на поле боя, а по тому, какие они устраивали зрелища.

Цирк, который Нерон ценой невообразимого количества жизней рабов сумел воздвигнуть всего за один год, имел пятьсот девяносто метров в длину, сто метров в ширину и вмещал сто тысяч зрителей. По обеим сторонам расположенного в торце здания главного входа высились словно устремленные в небо башни. Над входом возвышалась пятиметровая колесница-квадрига, на которой правил четверкой лошадей отлитый из чистого золота император. Золотисто-желтый песок арены приятно контрастировал с темным деревом галерей, находившихся за последним рядом каменных трибун. Доставленный из Египта огромный обелиск, которому насчитывалось уже не менее полутора тысяч лет, был помещен в центре арены таким образом, чтобы ее можно было использовать и для состязаний колесниц. Служил он также и сценой для представлений совсем особого рода.

На самых верхних башенках огромного здания прозвучал сигнал труб — на почетной трибуне появился император. Народ, собравшийся в цирке и вокруг него — для сотен тысяч римлян мест вокруг арены все-таки не хватило, — восторженными криками встретил своего повелителя. Игры начались.

Под ритмичные звуки музыки на арену вышли шесть глашатаев. Их длинные огненно-красные одеяния и покачивающиеся перья на шлемах резко выделялись на желтом фоне песка. С серьезными, почти благоговейными лицами они несли перед собой золотые блюда с лежавшими в них белыми шарами. Римляне на трибунах тянулись к шарам руками, словно пытаясь схватить их. И тут средний из глашатаев бросил миссилий, как назывались эти шары, высоко на трибуны. Другие глашатаи тоже начали швырять шары в толпу. За несколько секунд цирк превратился в подобие ада. Каждый хотел схватить шар. Люди сталкивали друг друга с трибун, били кулаками, топтали ногами. Те, кому удалось поймать миссилий, держали его обеими руками или засовывали в рот, чтобы никто не мог отобрать его. На счастливцев смотрели с завистью, потому что каждый такой шар означал выигрыш в лотерее.