Хранители времени - Янина Жураковская

— Ну-ну… Ой. — Удивлённо. — Эй, смотри! — Восторженно. — Нет, ты смотри!

— Я и смотрю. — Уныло.

— Она была права! Там деревня!..

— Невероятно. Саша признал, что я права, — проворчала я вполголоса, титаническим усилием разлепила глаза и испытала небольшой шок при виде искренней тревоги и глубочайшего раскаяния на Сашином лице. — Спасибо, Идио, можешь отпускать.

— Уверена? — с сомнением спросил он. — А голова не болит?

— Хоть сейчас на неё встану, — заверила я. — Отпусти. Только не бросай.

Он осторожно поставил меня на ноги и я, придерживаясь за его плечо, развернулась к брату. Медленно, потому что у меня все еще было ощущение, что если двигаться резко, то голова свалится с плеч.

— Ну, Саша…

— Что? Что Саша? — вдруг взъерепенился он. — Разве это Саша заявил, что с места не сдвинется? Саша чуть не учинил постыдную истерику? Или это Саша…

— Спасибо.

— Я… э-э-э… — растерялся он.

— Но при всём моём расположении… Не смей бить меня по голове, червяк! Пальцы переломаю! И кстати, — я с усилием сфокусировала взгляд и дала ему щелбан, — ты проиграл. Деревня! — я, не глядя, ткнула пальцем.

— Не припомню, чтобы мы спорили, — проворчал он, потирая лоб. — И она в другой стороне, кстати.

— О! — я оглянулась.

Вокруг раскинулся огромный луг, поросший ромашкой, клевером и желтыми цветочками, названия которых я не знала. Кое-где из цветущего разнотравья выглядывали маленькие холмики и торчали каменные плиты, испещренные непонятными надписями, между ними вилась узенькая, но вполне различимая тропинка, а за лугом, на пригорке над озером, стояла та самая деревушка с не слишком благозвучным для моего слуха названием — Гадюкино.

— Ян, ты точно в порядке? Не тошнит? В глазах не двоится? В ушах не звенит? — с подозрением уточнил брат. Меня всё ещё пошатывало, но головная боль схлынула, и, запинав мысль о мести как недостойную, я пожала плечами. — Да? Чудно.

Он сунул мне мешок, схватил за руку и энергично потащил вперёд.

— Сашка, совсем что ли?!

— Окончательно и бесповоротно, — подтвердил он, волоча меня за собой. — Хочу к людям, хочу в баню, хочу суп, кашу, а к ним много-много хлеба. И пива.

— Да вы, гражданин, алкоголик! — возмутилась я, хотя с пунктами со второго по пятый была полностью согласна. — И к тому же забыли, что у нас ни копейки.

— У Идио есть, — отмахнулся он. — У него всё есть.

— А ты его спрашивал?

— Сейчас спрошу. Идио… — Саша повернул голову направо. — Идио? — Он повернул голову налево. — А где он?

Идио всё ещё стоял на месте и, опустив голову, рассматривал грязь на своих сапогах так, словно ничего интереснее в жизни не видел.

— Так. Приехали, — пробормотала я и потащила Сашу обратно. — Ну сейчас я ему покажу вздохи, слезы и старые карты…

А ещё судьба любит стоять за спиной, чтобы злорадно похлопать тебя по плечу в самый неподходящий момент. Я знал, что не смогу скрывать свой секрет вечно, но сам признаться не мог. Боялся. Боялся посмотреть им в глаза и увидеть там презрение и ненависть.

«Когда-нибудь я им скажу, — обещал себе я. — Когда-нибудь, но не сейчас. Хранителям нужен проводник. Болтливый и трусоватый, помешанный на книгах мальчишка, а не…»

Даже в мыслях я не мог произнести этого слова.

— …оборотень? — я присела на ближайший холмик. — Природный оборотень, ипостась — лесной волк, нецикличный, насколько я понимаю…

— И давно ты знаешь?! — Сашина челюсть неэстетично отвисла, а брови поставили рекорд по подъёму вверх.

— Со вчерашнего дня.

— Почему же мне не сказала?

— Думала, ты уже догадался и молчишь из вредности.

— Представь себе, нет! — язвительно сообщил брат. — Да и как мне такое могло в голову прийти? Оборотень! Ликантроп, вервольф, перевёртыш… да, это все объясняет. Но если ты оборотень, почему серебро на тебя не действует, а на вурдалаков — да и даже очень? Срок жизни, понятное дело, увеличен… а какова скорость регенерации? Ты можешь восстанавливать утерянные части тела? Укус оборотня заразен? Ты сохраняешь разум человека в волчьей форме? Превращаешься в одежде или без? Можешь трансформироваться частично? Смена фаз луны как-нибудь на тебя влияет? Эй, что молчишь как пришибленный?

«…Джабос, где наш сын? Я тебя спрашиваю, ГДЕ НАШ СЫН?! Ах, ты не знаешь? Тогда я тебе скажу: он опять в зале Славы! Опять стоит и смотрит на эту проклятую картину! На твоего достославного предка, чтоб ему навозным жуком переродиться! Почему ты не сжёг её давным-давно?

Жалко? Ему, видите ли, жалко тряпку раскрашенную! А сына тебе не жалко? Отец называется! Не видишь, что с малышом творится? Ему уже пятнадцать зим, а он ни разу со стаей не бегал, паршивого человечишку задрать боится, сидит, обложившись книжками… зачем вообще было учить мальчика читать? Или ночи напролёт смотрит на эту мазню…хорошо, пусть бесценную, но всё равно мазню… кисти самого… КОГО?! Торро Хелависского? Что ж, у мальчика хотя бы есть вкус. Мэтр Торро! Десять тысяч золотых, не меньше! Ланка Озерянская от зависти удавится…

А ну назад! Назад, я кому сказала! Сейчас же пойдешь к сыну и… Почему ты? А, в самом деле, почему? Ты свою работу сделал, род славный продолжил, теперь пусть мать растит, воспитывает, заботится, чтобы малыш, не дай Тень, к людям не переметнулся, волхвом не сделался, чтоб не подцепил где-нибудь Хранителя… ну, что зубы скалишь?! Забыл, как дядюшка твой из дома сбежал, и как от подвигов его вся земля стонала? Если сейчас упустим мальчика, пойдёт он по той же дорожке, что и тот отщепенец, устои семьи поправший, гнилой сучок на нашем древе, Фингал, будьонпроклятвовекивеков!..

Нет, не «может»! Нет, не «обойдётся»! Иди, я сказала! И пока Идио не возьмётся за ум, ты — да-да, ты! — спать будешь на полу!

О Мать Тьма, я вышла замуж за дебила…»

Бедная мама. Будь ты жива, может, и сложилось бы всё по-другому. Но уже полсотни лет, как тебя не стало, и все эти полсотни лет иначе, как тварью неблагодарной, гнилым суком на фамильном древе и — не забыть бы — отщепенцем, устои семьи попирающим, меня не называли. И я постарался не разочаровывать родичей, сменив веру и отказавшись бегать со стаей и нападать на людей.

А прадедушка Фингал, чей портрет до сих пор висит в зале Славы, говорят, был похож на меня. Такой же тупой (читай «отважный»), мерзкий (добрый) и трусливый (благородный) предатель (герой). А ещё он был спутником Хранителей. В общем, таким предком мог гордиться только я.

И я гордился. А ещё мечтал когда-нибудь обрести таких же друзей, обойти с ними полмира и совершить великие подвиги. Эти мечты и дедовский дневник — единственное, что скрашивало мне безрадостные серые дни в отцовском замке и помогало сносить насмешки и упрёки родичей. К ста годам они меня уже порядком забодали, а Та-Самая, приглядевшись, стала настойчиво советовать отцу меня зомбировать. Так бы и кончилась, не начавшись, история Идио Де Вила, если бы в пустую голову папки не забрела случайно мысль заняться магией.