Мой ласковый и нежный мент - Валентина Мельникова

Банзай хмыкнул и, обернувшись, усмехнулся:

– Что, шибко богатой стала, если пятерками разбрасываешься? Или начальник твой расщедрился, вместо бензина на овес деньгу стал выдавать?

– Как же, дождешься от него! – Людмила слегка прищурилась, вглядываясь в набегающие огни Вознесенского. – Все из собственного кармана, дорогой Федор Яковлевич. Правда, обещают оплатить... когда-нибудь, если деньги в кассе появятся.

Но и то не все, а сколько там на командировочные расходы приходится. А они ведь не предусматривают, что возчику не терпится «Поле чудес» посмотреть!

– Знаешь, Людмила, девка ты, конечно, хорошая, работящая и даже красивая, когда бушлат свой скинешь, – посмотрел на нее из-за плеча Банзай. – Будь я лет на двадцать моложе, не ушла бы от меня, как пить дать, не ушла бы. Но вот язык твой… Пошто ты ругаешься со всеми? Бабка моя говорит: замуж тебе пора! И злость твоя оттого, что мужика рядом нет! Мой тебе совет: выходи замуж поскорее, а то недолог час еще и хворь какую подцепишь от недостатка мужского внимания.

– Ну, дядя Федор, ты и даешь! – поперхнулась от неожиданности Людмила. – Что же ты меня в такую стерву превращаешь? Я ведь без дела ни на кого не ругаюсь. И только, если это касается заповедника.

– В том-то и дело, что из-за этого. Свирепствуешь ты без меры. Совершенно от тебя мужикам житья нет по этому поводу. Что ж такое получается?

Испокон века по тайге зверя били, шишковали, рыбу ловили, а теперь – накася выкуси, кругом кордоны понаставили, не успел ружьишко в руки взять, как тут же тебя в браконьеры зачисляют. Этак вскоре в собственном огороде картошку только по лицензии будем копать. – Он крякнул и добавил еще более сердито:

– Вот разрешили пасеку вывезти летом на границу заповедника, а ружье, дескать, ни-ни. А если медведь? Он ведь только прознает, что пасечник без оружия, все ульи позорит в одночасье. И матом его не проймешь. Зверь он серьезный, и когти тоже будь здоров! – Банзай горестно вздохнул. – Не обессудь, что я тебе это высказываю!

Мы ведь с твоим отцом в приятелях ходили. – Он перекрестился. – Пусть земля ему пухом будет.

Так и не нашли Алексея-то Николаевича, так и не нашли…

– Не надо об этом, дядя Федор, – ответила Людмила глухо и вновь легла на дно саней, укрывшись с головой тулупом. Слезы набежали на глаза, и она смахнула их ладонью. Давно уже ей так не хотелось плакать, как сегодня. И упреки Банзая стали тем клапаном, который открылся вдруг, выпустив на волю целый поток слез.

В мае будет два года, как исчез в тайге ее отец, начальник оперативной группы заповедника. На глухой таежной дороге нашли его «Ниву», разграбленную, со следами крови на пробитом выстрелом стекле. Дробот собственной головой поклялся найти убийц. Но таежный ливень размыл все следы и унес с бурными дождевыми потоками и тайну гибели отца.

До сих пор он числится без вести пропавшим, потому что тела гак и не нашли. И вряд ли найдут. В бескрайней сибирской тайге живой потеряется запросто.

А захоронить убитого в таких буераках, куда сроду нога человека не ступала… Да и зачем хоронить: оставь труп на звериной тропе, и через пару дней даже воспоминаний о нем не останется.

Она плакала, зарывшись лицом в старую овчину, и старалась дышать открытым ртом, чтобы не всхлипнуть ненароком и не выдать собственную слабость перед зловредным стариком. А то подумает, что она и вправду о ком-то страдает.

В августе она выйдет замуж за Вадима и уедет отсюда навсегда. Через год уже о ней забудут, и это чудовище в милицейских погонах в первую очередь.

Она вновь представила его неприветливый взгляд, который так странно действовал на нее, словно прожигал насквозь, и от этого так чудно подрагивали пальцы, а ноги будто примораживало к полу…

Людмила чертыхнулась про себя, перевернулась на спину и вытерла лицо концом пуховой шали.

Луна спряталась за низкими снеговыми тучами, наползавшими с запада, и сразу же резко стемнело.

Внезапно Банзай прикрикнул на лошадь, натянул вожжи, принуждая ее остановиться. Потом освободил одно ухо из-под шапки и прислушался:

– Чтой-то собаки сильно брешут… – Он повернулся к девушке. – Кажись, загнали кого-то, уж не зверя ли?

– На зверя они так не лают! – Людмила привстала на колени и приказала:

– Гони, дед, да поживее! Как бы эти бродячие псы на бича какого не напали! Загрызут ведь, сволочи, если тот сам уже в снегу не окочурился.

– Не-е, живой, на мертвяка они разве бы лаяли, – успокоил се Банзай и раскрутил кнут над головой. – А ну, тудыть твою мать, волчья закуска, давай, давай, шибче, шибче!

Дорога взлетела на крутой обрыв и запетляла между прибрежных кустов. Собачий лай приблизился, но был уже не таким остервенелым, как прежде. Псы как будто устали и лишь изредка побрехивали, словно напоминая, что отступать не собираются.

Людмила продолжала стоять на коленях, вглядываясь в темное пятно соснового бора, подходившего вплотную к селу. Она пододвинула к себе карабин, по прошлому опыту зная, что озверевшая свора бродячих псов порой страшнее волчьей стаи. Выстрелов, в отличие от диких собратьев, они не боятся, кажется даже утраивают силы и злобу.

За спиной осталось сельское кладбище. Уже был различим не просто общий лай: он распался на несколько голосов, и стало ясно слышно беспокойное поскуливание наиболее нетерпеливых из нападавших. А то, что собаки напали на кого-то, вернее держат его в осаде, Людмила поняла по тому, что затихшие было псы взрывались вдруг неистовым лаем: вероятно, человек предпринимал очередную попытку улизнуть от обложившей его своры.

– Смотри, Людка, кажись, и вправду кого-то стерегут! – крикнул вдруг Банзай и, вытянув вперед руку с зажатым в ней кнутовищем, показал па одиноко стоящую кривобокую сосну, чей ствол изгибался коленом метрах в двух над землей. Вот на этом колене и виднелось черное пятно – сжавшаяся фигурка человека.

Людмила на ходу соскочила с саней и, подхватив карабин, бросилась к дереву.

– Людка, шальная! – крикнул Банзай и, наскоро привязав лошадь к кусту на обочине, устремился следом.

Глубокий снег мешал им бежать быстро. Дед пыхтел за спиной и, задыхаясь, матерился сквозь зубы. Людмила, не оглядываясь, прибавила шагу.

Псы уже заметили бегущих, повернулись головами в их сторону и глухо заворчали. Самый крупный приподнялся на лапах и предупреждающе зарычал, показывая в оскале мощные клыки.

Людмила остановилась, огляделась по сторонам.

Собак было не меньше десятка. Если ей удастся пристрелить даже парочку этих бродяг, остальные успеют вцепиться ей и деду в горло.

– Серьезные зверюги! – прошипел за се спиной подоспевший Банзай. – Так, с лету, их не возьмешь!