Мечников - Семен Резник

Но Сеченов не собирается сидеть сложа руки. Он спешит уведомить ректора, что готов освободить государственный бюджет от бремени непосильных расходов: перейти в Одессу экстраординарным профессором и даже доцентом.

«И эта попытка, — пояснял он Мечникову, — будет иметь, конечно, отрицательный результат, но, когда выдумают новый предлог, можно будет найти и против него средство».

Сеченов соглашался пустить в ход любые средства, кроме одного — искательства. «Мне несравненно приятнее получить место в Одессе с боя, чем по протекции», — писал он Мечникову, прося и его не прибегать к обходным маневрам. Даже к своему другу профессору Е. В. Пеликану, занимавшему крупный административный пост, Сеченов за помощью не обращался.

Случилось, однако, так, что Пеликан остановился в Одессе — он ехал в Константинополь на международный съезд, посвященный борьбе с холерой.

Пеликан нанес визит попечителю учебного округа С. П. Голубцову, и у них зашел разговор о Сеченове; на вопрос, действительно ли он так опасен, Пеликан расхохотался… Голубцов был личным другом Делянова. Этим и решилось дело.

Итак, победа. Полная и окончательная!

Но тот, кто участвует в борьбе, должен быть готов не только к победам, но и к поражениям. К этому Мечников готов не был.

…Талантливый ученый Александр Вериго, доцент химии, защитил докторскую диссертацию и получил формальное право на звание профессора. В факультете его единогласно избрали экстраординарным, но некоторые профессора на заседание не явились, а в совете стали оспаривать правомочность избрания. Ценковский, считавший, что интрига затеяна оттого, что Вериго поляк, и бывший сам поляком, тот самый Ценковский, что так заботливо учил Илью Ильича осторожности, вспылил, тут же подал прошение об отставке и в знак протеста покинул заседание.

Вместе с ним ушел и Мечников. Он был в числе тех, кто выдвигал Вериго; остаться безучастным он не мог да и не хотел. Илья Ильич горячился, говорил, что тоже подаст в отставку. Покинуть университет грозился и профессор химии Н. Н. Соколов.

Скандал становился слишком громким; о нем заговорили газеты.

Подобного оборота дела противники не ожидали, и поскольку нападение — лучший вид обороны, то они стали обвинять Соколова, Ценковского и Мечникова, что, угрожая оголить ведущие кафедры естественного факультета, они шантажируют совет.

В разгар событий пришло разрешение министерства командировать Мечникова на год за границу. Ценковский уговаривал его задержаться, но Илья Ильич рвался к больной жене. Перед отъездом он оставил Ценковскому чистые бланки со своей подписью, дабы тот в зависимости от обстоятельств подал нужную бумагу от его имени.

В Монтре Илья Ильич увидел, что Людмиле отнюдь не стало лучше. Он решил везти ее на Мадейру — принадлежавший Португалии остров, климат которого считался целительным для чахоточных. Тут ему показалось, что, оставив Ценковскому бланки со своей подписью, он поступил опрометчиво. Вести из Одессы приходили с большим запозданием. Как там идут дела? Может быть, бумага от его имени уже подана!.. А если отставку примут? Куда он денется? Чем будет оплачивать лечение Людмилы на дорогих заграничных курортах?

Он бросился на телеграф и послал ректору депешу: не давать хода прошению, если таковое получено.

То была минутная слабость. Ценковский не думал распоряжаться его судьбой и, узнав о телеграмме, сильно обиделся.

Самого Ценковского из-за «оскорбительного тона» заставили взять прошение обратно, но потребовали извинений и окончательно провалили Вериго. Ценковский подал другое, «приличное» прошение.

Кроме него и Н. Н. Соколова, никто в отставку не вышел. Даже пострадавший, Вериго, о котором Ценковский писал, что он «ни под каким предлогом не останется в университете», остался. Тому, правда, способствовали особые и неожиданные обстоятельства.

Профессор славянских законодательств Богишич был крупным ученым, членом академии в Загребе. Он, однако, плохо знал русский язык, лекции читал по запискам, написанным русскими словами, но латинскими буквами. Студенты его косноязычных лекций не любили, часто пропускали их; Богишич злился, лютовал на экзаменах, а однажды стал выгонять с лекции студента только за то, что тот сидел развалившись.

На следующую лекцию студенты не явились, а когда разъяренный профессор выскочил из пустой аудитории, освистали его. Проректор пытался их утихомирить, но студенты потребовали, чтобы Богишич публично принес извинения. Занятия временно прекратились. Об «истории» узнали в Петербурге. Граф Дмитрий Толстой слал грозные циркуляры, требуя прекратить беспорядки, виновных исключить из университета и выслать из Одессы. Спешно собравшийся университетский суд, рассмотрев дело, исключил трех главных зачинщиков — в их числе Андрея Желябова, будущего народовольца, организатора покушений на Александра II. Этим, однако, приговор не исчерпывался. В состав суда, как писал Сеченов Илье Ильичу за границу, входили «все противники теперешнего начальства, то есть ректора и проректора, желающие занять их места». Не удивительно поэтому, что причину «беспорядков» суд усмотрел не в грубости Богишича, а в «нераспорядительности начальства». Сеченов с этим не согласился, благодаря чему оказался «заодно» со сторонниками ректора, имевшими в совете большинство. Недолго думая, он вновь выдвинул кандидатуру Вериго, и тот был избран…

Мадейра поразила супругов своей непохожестью на курорты Южной Европы. В главном городе острова Фуншеле, разбросанном среди зелени на большом пространстве, не было скученности, не слышалось резких выкриков уличных продавцов, заунывных мелодий шарманок, тревожного колокольного звона…

Но здоровье Людмилы Васильевны не поправлялось. «Внешняя сторона жизни, — пишет в связи с этим Ольга Николаевна, — была в полном контрасте с душевным состоянием. Чудная, ни с чем не сравнимая красота природы, благоухание цветов, симпатичная среда (они подружились с поселившимся в мезонине их дачи немцем Мартенсом. — С. Р.), удобство для жизни — такова была рама, в которой разыгрывалась трагедия одной гибнущей молодой жизни и другой — напрасно выбивающейся из сил, чтобы спасти ее!..»

Остров наводняли чахоточные, стремившиеся сюда со всех концов Европы.

Но спасения не было…

И вдобавок ко всему у скалистых берегов Мадейры почти не оказалось живности. Меж тем за командировку предстояло отчитаться, и не только перед университетом, но и перед Московским обществом испытателей природы, в котором Мечников взял субсидию… Конечно, все эти отчеты были пустой формальностью, но нам уже известна склонность Ильи Ильича непомерно преувеличивать стоящие перед ним затруднения.