Истребитель драконов - Сергей Шведов

Заблуждение на мой счет Ираклия Моравы в других обстоятельствах я счел бы забавным, но сейчас мне было не до смеха. Исчезновение Аркадия Петровича Закревского встревожило не на шутку. Как-то уж очень не вовремя пропал актер.

— У Закревского есть машина? — спросил я у Моравы.

— Нет. На кладбище мы поехали на Петькиных «жигулях».

— Вишневого цвета?

— Кажется, да. А в чем дело-то? Я Шилову этой подлянки не прощу. Привез, гад, ночью на кладбище живого человека и бросил.

— А где живет этот Шипов, ты знаешь?

— Знаю, конечно, — пожал плечами Ираклий. — Мы же у него пили.

— Поехали, — распорядился я.

— А коньяк, товарищ чекист? Неужто так и оставим на столе без присмотра?

— Допивай, — махнул я рукой. — Только с копыт не слети.

Однако допитый коньяк никак не сказался на самочувствии Ираклия Моравы, разве что добавил ему живости. Он без проблем скатился вниз по лестнице, проигнорировав лифт, который, впрочем, не работал. Мы с Марком с трудом поспевали за расшалившимся драматургом. И догнали его только у автомобильной стоянки.

— Богато живешь, товарищ, — сказал Морава, с удобствами устраиваясь на заднем сиденье моего «форда». — Знал бы, что бойцам невидимого фронта столько платят, бросил бы, к черту, литературу и пошел бы записываться в добровольцы.

Несмотря на разъедающие мозги алкогольные градусы, Ираклий Морава не потерял ориентировку в городском пространстве и уверенно исполнял обязанности штурмана автомобильных дорог. Не прошло и пятнадцати минут, как мы притормозили у панельной пятиэтажки, облагораживающей своим фасадом довольно неприглядный пейзаж в виде обнесенного забором завода металлоконструкций. Завод, если верить тому же Мораве, простаивал ввиду отсутствия заказов, зато вокруг заслуженной хрущобы кипела жизнь. Четверо распалившихся мужичков, невзирая на свежий осенний ветер и накрапывающий дождь, с упоением забивали козла как раз напротив столь нужного нам второго подъезда.

— Эй, Семеныч, — окликнул Морава одного из них, — ты Шилова давно видел?

— Спит твой Петька, — сипло отозвались от стола. — Нажрался вчера ночью как свинья, до сих пор не очухался.

Столь продолжительный сон господина Шилова нас насторожил. Конечно, вчерашний загул мог сказаться на его здоровье, но не настолько же, чтобы он проспал время законного опохмела. Все-таки Петр Шипов, если верить Ираклию, не был застенчивым юношей, вступающим в жизнь, и разумная доля алкоголя не могла надолго выбить его из жизненной колеи. Мы покинули «форд» и поднялись на третий этаж, где проживал бывший музыкант, ныне перебивающийся случайными заработками. Дверь была заперта, на наши звонки никто не отреагировал, Морава попытался было стучать в дверь ногами, но я его придержал. Незамысловатый замок никак не мог послужить причиной для отмены визита. Открыл я его без труда, чем привел в восторг одаренного драматурга, который первым ввалился в открывшиеся двери.

— Внимание, полиция, — крикнул он с порога. — Прошу всех оставаться на своих местах.

Призыв впавшего в веселое настроение Ираклия был услышан, — во всяком случае, никто не вышел нам навстречу, дабы поприветствовать незваных гостей. Пройдя в комнату, мы обнаружили там двоих граждан, спящих в живописных позах. Аркадия Петровича Закревского, обосновавшегося в кресле, я опознал сразу. Зато его партнер по предосудительному времяпрепровождению не был мне знаком. И не оставалось ничего другого, как поверить драматургу Мораве, что перед нами не кто иной, как Петр Филиппович Шипов, довольно известный в городе музыкант, сорока двух лет от роду, разведенный алиментщик со стажем.

— Вот нажрались! — осудил коллег по искусству Морава. — Да разве ж можно столько пить!

На столе в обрамлении селедочных хвостов стояли четыре опустошенные до донышка бутылки водки. Судя по всему, вернувшись с кладбища, Закревский с Шиповым продолжили прерванное мероприятие и упились до бессознательного состояния. Ираклий зачем-то обнюхал бутылки и, не обнаружив в них ни капли спиртного, горестно вздохнул. На его вздох отреагировал Аркадий Петрович Закревский, который сначала открыл один глаз, потом другой. Вся процедура обретения себя в реальном мире заняла у заслуженного артиста никак не менее пяти минут.

— А где вампир? — спросил он у Ираклия Моравы.

— А вы уверены, Аркадий Петрович, что он был? — вежливо полюбопытствовал Ключевский.

— Да я его как вас сейчас видел, — слегка оживился Закревский. — Вот и Петька не даст соврать.

Господина Шилова пришлось будить мне. Музыкант оказался крепким орешком, и, если бы не помощь драматурга, который без церемоний вылил за шиворот хозяину полстакана воды, мне вряд ли удалось бы привести его в чувство.

— Где машина? — спросил я Шилова.

— Какая машина? — захлопал глазами музыкант. — Сроду у меня машины не было.

— Да ты что, Петя, совсем свихнулся? — укорил Шипова Закревский. — А на чем мы с тобой на кладбище ездили?

— Ах, машина! — дошло наконец до хозяина квартиры. — Так бы сразу и сказали. Слушай, Ванька, у тебя выпить есть?

На Петра Филипповича страшно было смотреть. Похмельный синдром настолько явно давал о себе знать, что вышеозначенный гражданин никак не мог попасть ногой в штанину. Соображал он тоже с большим трудом и в ответ на наши заковыристые вопросы только хлопал покрасневшими, как у вампира, глазами.

— Слушай, чекист, — обратился ко мне со слезной просьбой Ираклий, — дай денег на лекарство, ведь пропадет человек!

— Только пиво, — предупредил я драматурга, отсчитывая купюры.

— Век не забуду тебя, благодетель, — крикнул мне Морава, срываясь с места.

Чтобы не терять время даром, Ключевский заварил чай. Аркадий Петрович следил за манипуляциями Марка с напряженным вниманием, словно видел эту процедуру первый раз в жизни. Что касается Шилова, то он, похоже, опять впал в спячку.

— Так что случилось, Аркадий Петрович? — попробовал я расшевелить артиста.

— Стресс, — неожиданно икнул Закревский. — И тихий ужас. Это все Ванька виноват. Взбрело же ему в голову среди ночи отправиться на кладбище.

Видимо, воспоминания минувшей ночи негативно отразились на самочувствии Аркадия Петровича, поскольку он пребывал в сомнамбулическом состоянии и почти не реагировал на мои вопросы. Ожил он только после того, как явился Ираклий Морава с тремя двухлитровыми емкостями пива. Надо отдать должное драматургу, он проявил свойственный всем интеллигентам гуманизм и незаурядную прыть, а принесенное им лекарство до такой степени подействовало на страдальцев, что они заговорили наперебой.