Штормовое предупреждение - Чжу Шаньпо

тайфун и наводнение, он, вероятно, и правда смог бы успешно прорыть туннель до зернохранилища, так чтобы ни одна живая душа не узнала, а у нашей семьи появился бы неиссякаемый запас еды, и мы могли бы каждый раз есть белый рис. Но он не успел закончить работу до прихода тайфуна, внезапно нахлынуло наводнение, и недокопанный туннель превратился в подземный резервуар для воды. Жун Яо не смог выбраться и чуть не утонул. К счастью, он был обвязан длиннющей веревкой, за которую отчаянно тянули Жун Чуньтянь, Жун Сятянь, Жун Цютянь и Жун Дунтянь. Хотя мы с Дунтянем были тогда еще маленькие, нам не хватало силенок и мы не знали, что творится внутри, мы с ним тоже тянули за веревку, выбежали наружу, падали во весь рост и снова вставали. По сию пору это был единственный раз, когда мы, четверо братьев и сестра, сплотились воедино и объединили усилия, чтобы сделать общее дело.

Эти старые истории о том, как Жун Яо добывал еду, реальные подробности нашей жизни были все еще свежи в нашей памяти, вызывая бурю эмоций. Мы были друг для друга опорой и вместе испытали горечь жизни в крайней нужде и болезненных мук. И это же было причиной, по которой наша семья до сих пор не развалилась на части. Однако жить с врагом и благодетелем в одном лице – дело все-таки трудное и противоречивое.

Вскоре Чжао Чжунго также стал считать Жун Яо врагом. Потому что Жун Яо раскрыл его личность.

– Он мой брат! – уверенно и смело говорил иногда Жун Яо, когда горячился.

Опасаясь, что другие могут не понять, он добавлял:

– Мы на поле боя побратались.

Жун Яо говорил это вовсе не из малодушия, напротив, как будто еще и бахвалился.

– Ну тогда он из какой армии, Гоминьдановской или Народно-освободительной? – стали как-то допытываться жители Даньчжэня.

Жун Яо смешался, не ответил и, толкая Чжао Чжунго перед собой, поспешно вернулся домой и закрыл дверь. С тех пор Чжао Чжунго больше не выходил на улицу, как пойманный зверь, потерявший свободу и достоинство.

Несколько дней подряд Чжао Чжунго в ярости швырял на землю железную плошку, полную еды, чтобы выразить свое недовольство Жун Яо. Жун Яо же пытался объяснить:

– Да не страшно же… Не будет больше никаких движений!

– Да с хера ли б ты понимал еще! Ты все такой же, как сорок лет назад, свинота тупая! – высказался Чжао Чжунго. – Я столько лет скрывался под чужой личиной, никто на всем белом свете, кроме тебя, не смог бы меня узнать, не узнал бы моей истории, а ты меня сдал!

Жун Яо вовсе не считал, что все настолько серьезно, и думал, что Чжао Чжунго немного нагнетает панику.

– Раз уж ты не хотел раскрывать свою личность, зачем тогда таскал с собой эту плошку сорок с лишним лет? – спросил он.

– Это моя душа! – воскликнул Чжао Чжунго. – Неужели даже ты не понимаешь?

Жун Яо и пикнуть больше не смел. На самом деле у него самого была похожая железная плошка, но он всегда использовал ее как миску для собачьей еды, и сейчас она все еще валялась в конуре, толстый слой грязи на ней зазеленел и порос грибами и мхом.

– Я из Коммунистической армии! Скажи им, что я из Коммунистической армии! Я сдался! – проревел Чжао Чжунго, словно отдавая Жун Яо приказ.

– Понял, понял, – сказал Жун Яо.

Чжао Чжунго действительно на старости лет выжил из ума. Как могли Жунь Чуньтянь и Жун Цютянь, которые тоже были солдатами, не распознать, кто он такой? Они узнали железную плошку, которую Чжао Чжунго ни на мгновение не хотел выпускать из рук. Национально-революционная армия была переформирована в 74-ю дивизию. Войско Чжан Линфу[19]. Жун Яо смог его узнать, потому что сам служил именно в 74-й дивизии. Даже если бы плошка полностью облупилась, будь она испещрена дырами, погнута и деформирована, да даже если бы ее скатали в шар – он все равно смог бы ее узнать. На самом деле Жун Чуньтянь и Жун Цютянь давно опознали Чжао Чжунго, просто не посчитали этот факт чем-то важным, они не собирались сообщать о нем или относиться к нему с предубеждением. Напротив, они испытывали к нему некоторое уважение. Однажды Жун Чуньтянь подошел к Чжао Чжунго и, мило улыбаясь, спросил:

– Ты ноги не на снаряде ли подорвал? Я разглядел, с твоими то же, что и у меня с правой.

Чжао Чжунго уставился на него с подозрением. Жун Чуньтянь показал свою ногу. Это был протез. Чжао Чжунго пощупал протез, засмеялся и сказал:

– Действительно, холодновата малость.

Жун Чуньтянь проговорил предельно хитрым тоном:

– Мы все думали, что ты из Коммунистической армии, а ведь это не так.

Чжао Чжунго открыть было рот, чтобы возразить, но Жун Чуньтянь сделал жест «тс-с»:

– Не оскорбляй мой ум.

Чжао Чжунго перестал спорить и стал умолять его не раскрывать секрет. Жун Чуньтянь пообещал, что, пока тот будет честен, проблем не возникнет. Жун Цютянь при входе и выходе даже отдавал Чжао Чжунго честь. Чжао Чжунго, казалось, снова воспрял духом, намеренно принимая суровый и недосягаемый вид. Однако однажды Жун Дунтянь швырнул ему в лицо лягушку с дыркой в животе и назвал «еще одним гоминьдановцем». Чжао Чжунго побелел от ужаса, скатился с инвалидного кресла и поспешно выполз за дверь. Жун Яо перехватил его, утешил и с большим трудом успокоил, но с тех пор Чжао Чжунго стал в нашем доме вести себя по правилам. Видя, что мы смиренны, как нищие, он неизменно держался с большим почтением, даже есть не смел и жил теперь в вечном страхе.

Конечно, Жун Яо не знал, что на самом деле в мыслях у Чжао Чжунго. Он считал, что Чжао Чжунго теперь не нужно было скитаться и убегать, по крайней мере, ему не придется рыться в мусоре в поисках еды и спать на улицах – и теперь, зажив стабильной и достойной жизнью, он должен был быть доволен. Каждый раз, когда он возвращался и видел Чжао Чжунго, мирно дремлющего в инвалидном кресле, он и сам был доволен собой.

Порой Жун Яо снова и снова задавал ему один и тот же вопрос:

– Старик, ты сегодня хорошо поел?

– Хорошо, – не открывая глаз, машинально отвечал Чжао Чжунго.

– А хорошо ли в Даньчжэне? – снова вопрошал Жун Яо.

– Хорошо, – отвечал Чжао Чжунго.

– Так оставайся в Даньчжэне до конца дней, – говорил Жун Яо. – И мы, братья, вместе умрем.

Тогда Чжао Чжунго, пробудившись, выпрямлялся, немного раздумывал и отвечал:

– Хорошо.

Однажды Жун Цютянь на глазах у Жун Яо отдал честь Чжао Чжунго