Алый Крик - Себастьян де Кастелл

сознанию, обретающему границы лишь тогда, когда мы загоняем эти бесконечные значения в рамки слов.

Теперь я остановила Квадлопо. Конь бросил на меня взгляд, подразумевающий, что пора определиться: покидаем мы в конце концов эту гору или нет.

– Синяя Птица, когда ты закричал… – Я осознала, что он, возможно, даже не понимает, что значит это слово, хотя жест был знаком нам обоим. – Когда ты издал громкий звук ртом, монахини сказали, что твой голос…

Я снова попыталась сформулировать то, что они говорили мне в тот момент.

– Они думали, что ты используешь особый язык. Не такой, на котором изъясняюсь я или любой другой человек.

– Да, – сказал он, расслабив плечи – словно испытал облегчение от того, что я наконец поняла. – В монастыре Сад Безмолвия мой отец изучал… – Мальчик снова помедлил, ища правильные знаки. – Язык-под-языком. Понимаешь?

– Думаю, да.

Бинто бросил на меня недоверчивый взгляд, однако продолжил:

– Мой отец не мог сам научиться говорить на этом языке, потому что его речь уже была испорчена. Чтобы говорить на одном языке, ты не должен говорить на других. Понимаешь?

– Синяя Птица, хватит спрашивать, понимаю ли я.

– Прости.

– И какова цель изучения этого языка-под-языком?

Бинто постучал себя по виску, затем вытянул руку и обвёл окружающий нас пейзаж.

– Когда ты видишь мир, Добрая Собака, ты видишь его через свой язык. Ты видишь только то, что можешь описать словами. А когда я смотрю на мир, я… вижу всё.

Я проследила за его пальцем, которым Бинто водил, указывая то туда, то сюда.

– Я вижу деревья, скалы, горные вершины и облака. А ты видишь что-то, чего не вижу я?

Некоторое время он покусывал губу.

– Я знаю, что означают эти слова, но это всего лишь слова. Я вижу единое целое. – Его палец очертил в воздухе круг – жест, который означал «мир».

Бинто тряхнул головой, словно отгоняя жужжащее насекомое. Мне пришлось похлопать его по плечу, чтобы он посмотрел на меня.

– Синяя Птица, с тобой всё в порядке? Тебе больно?

Он слабо улыбнулся мне.

– Нет. Просто когда я пытаюсь удержать то, что вижу в своей голове, оно исчезает. Всё становится запутанным. Мне не хватает слов, чтобы описать это… Или, возможно, дело в том, что у меня слишком много слов, и они мешают сформулировать мысль, которая охватывает весь мир. Мой отец объяснил: это потому, что я ещё маленький. Когда я вырасту, я овладею языком-под-языком. Однажды я скажу то, что никто другой никогда не говорил.

– И что тогда произойдёт? – спросила я.

Бинто пожал плечами:

– Откуда я знаю? Мне девять лет.

Квадлопо, не потрудившись спросить разрешения, снова затопал по каменистой тропе. Пока мы приближались к перевалу, где оставили Рози, я попыталась найти какую-нибудь связь между этим загадочным «языком-под-языком» и тем фактом, что крик Бинто (самая примитивная форма того, что настоятельницы называли «базисом») смог разорвать причиняющую боль цепочку слов, которую матушка Сплетница вложила мне в голову. Плюс ко всему, именно из-за крика Бинто я не стала жертвой Алых Виршей в Тинто-Рее.

Всё выглядело так, как будто Бинто и его язык-под-языком были ключом к избавлению от словесной чумы, созданной Странницей. Неужели его отец каким-то образом предсказал появление Алого Крика – только затем, чтобы стать его первой жертвой? Но если Странница обманула монахов в Саду Безмолвия – так же, как обманула монахинь в монастыре Алых Слов, почему она не убила Бинто? Неужели просто решила, что мальчик умрёт от рук собственного отца? И если да, то как она поступит, узнав, что Бинто выжил?

– Ну и медленная же ты! – крикнула Рози, когда мы приблизились к перевалу. – Я уже целый час слушаю, как ты спускаешься с горы. Хотя ничто в твоей шаркающей походке вроде бы не указывает на ранение.

Мы обошли изгиб скалы и увидели аргоси, сидящую на камне. Вещи из её рюкзака были разложены на одеяле, а Рози точила своё оружие с четырьмя лезвиями, которое она называла сдвоенным полумесяцем. Всё имущество Рози выглядело безупречно чистым, напоминая мне о том, как небрежно я отношусь к собственному снаряжению.

Квадлопо негромко фыркнул. Посмотрев на него, я не могла отделаться от мысли, что он намекает на мои обязанности в плане чистки его зубов.

– Ну и? – спросила Рози, убирая сдвоенный полумесяц в необычно широкие и плоские кожаные ножны, которые она носила пристёгнутыми к спине. После этого аргоси принялась паковать вещи в рюкзак. – Узнала что-нибудь от монашек? Алые Вирши пришли от них?

– Похоже на то.

– А как насчёт Странницы? О ней они что-нибудь рассказали?

Рози не смотрела на меня. Она была слишком занята, размещая каждый предмет своего снаряжения в определённом месте рюкзака.

– Добрая Собака, – жестами сказал Бинто, – почему ты скорчила такую рожу?

– Какую рожу?

– Такую же, какую сделала в городке, когда дралась с теми людьми.

– Ну так что? – спросила Рози, глянув на меня снизу вверх. – Узнала ты что-нибудь или нет?

Льняные полосы ткани, которыми она обычно прикрывала голову и лицо, свободно свисали с плеч. Рози расчесала свои длинные блестящие каштановые волосы, красиво обрамлявшие лицо. Её приятная внешность удивительно не сочеталась с гадким поведением.

– Сколько тебе лет? – спросила я.

Рози прищурилась.

– Какая разница?

– Просто интересно. Так сколько?

– Семнадцать.

– О.

Она выгнула бровь. Это лишь подчеркнуло удивительную красоту черт её лица.

– Есть ли причина для твоего вопроса?

Я пожала плечами:

– Да просто мы провели в пути две недели, а я почти ничего о тебе не знаю.

Надо сказать, это была не совсем правда. Я знала, что Идущая Тропой Шипов и Роз побывала в Саду Безмолвия. Она сама мне призналась, хотя и не объяснила, когда именно там была и как узнала, что нужно ехать в Тинто-Рею. И почему она скрывала своё присутствие, пока горожане не сошли с ума от Алых Виршей? Была ли она действительно настолько осторожна – и цинична – что потратила это время на обследование городка и установку взрывчатки? Потратила ещё до того, как узнала, что люди заразятся чумой? Или же она пряталась, потому что кто-нибудь из горожан мог её опознать? Не потому ли Рози отказалась идти со мной в монастырь Алых Слов? Может, дело не в том, что монахини не желали видеть очередную наглую аргоси? Что, если они узнали бы в ней женщину, о которой забыли всё, кроме трёх простых слов?

– Ты ужасно молчаливая, Рози.

Она закинула рюкзак на плечо.

– В отличие от тебя, большинство аргоси открывают рот только когда им есть, что сказать. Так ты разузнала в монастыре о Страннице – или нет?

Я вытащила на поверхность свою арта валар, спрятав тревогу так глубоко, что даже сама не могла её ощутить.

– Ты ведь встречалась с этими долбанутыми монахинями, да?

– Да.

Я дёрнула Квадлопо за поводья и повела мимо Рози, по тропе, ведущей обратно в пустыню.

– Тогда ты знаешь: они говорят очень мало такого, что имеет смысл повторять.

Это