Однажды разбитое сердце - Стефани Гарбер

Это не должно было заставить кровь в ее жилах бурлить сильнее. Бог Судьбы даже не столько одарил ее взглядом, сколь праздно скользнул по Эванджелине глазами, а затем вернулся к срезанию кожуры цвета блестящего серебра со своего яблока, наполняя воздух сладостью с нотками приятной кислинки.

Эванджелина решила сразу перейти к делу.

– Мне нужно, чтобы ты исправил то, что сделал с принцем Аполлоном.

– В чем дело? – Еще одна долька полетела вниз. – Он причинил тебе боль?

– Нет, я не думаю, что Аполлон смог бы навредить мне. Он практически боготворит меня – вот в чем проблема. Он только обо мне и думает. Дарит ванны с драгоценностями, говорит, что я – единственное, что ему нужно.

– Не понимаю, в чем проблема. – Угрюмый рот Джекса искривился, создавая на его лице выражение, граничившее между мрачностью и усмешкой. – Когда ты впервые пришла в мою церковь, твоя любовь покинула тебя. Теперь я подарил тебе новую.

– Так это твоих рук дело?

Глаза Джекса, вновь обратившись в лед, встретились с ее взглядом.

– Уходи, Лисичка. Возвращайся к принцу и своему «долго и счастливо» и больше не задавай мне этот вопрос.

Другими словами: да.

Один за другим крошечные пузырьки надежды лопались внутри Эванджелины. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Она знала, что все это слишком идеально, чтобы быть правдой. Эванджелина чувствовала, что живет в иллюзиях, и если бы присмотрелась внимательнее, то она увидела бы: ведь все, что она считала звездной пылью, на самом деле было лишь тлеющими угольками злобного заклинания. Аполлон не любил ее, и, насколько ей было известно, она ему даже не нравилась. Однажды он сказал, что она – его мечта, ставшая явью, но на деле Эванджелина оказалась его проклятьем.

– Я не выйду из этой кареты, пока ты не исцелишь Аполлона.

– Ты хочешь, чтобы он разлюбил тебя?

– На самом деле Аполлон не любит меня. Чувства, которые он испытывает, ненастоящие.

– Для него они кажутся вполне реальными, – протянул Джекс. – Возможно, он счастлив, как никогда в своей жизни.

– Но жизнь – это нечто большее, чем счастье, Джекс! – Эванджелина не собиралась повышать голос, но бог Судьбы умело выводил ее из себя. – Не притворяйся, что ты не сделал ничего плохого.

– Плохо, хорошо… слишком субъективные понятия. – Джекс вздохнул. – Ты говоришь, что то, что я сделал с Аполлоном, – плохо. Я говорю, что оказал ему услугу и оказываю ее тебе. Я предлагаю тебе принять подарок: выйти замуж за принца и позволить ему сделать тебя принцессой, а затем и королевой.

– Нет, – ответила Эванджелина. Это было не столь ужасное деяние, как тот случай, когда Джекс обратил всю свадебную процессию в камень, но она не смогла бы жить с Аполлоном, пребывающим в подобном состоянии. Она хотела стать для кого-нибудь истинной любовью, а не их проклятием. И если бы Аполлон знал, что с ним сделали, то он бы, вероятно, тоже не захотел так жить.

Эванджелина ни на секунду не поверила, что это была услуга. Джекс хотел, чтобы свадьба состоялась. Она до сих пор не ведала причин, но Мойра приложил немало ради этого усилий.

– Исправь Аполлона, или я отменю свадьбу.

Джекс ухмыльнулся.

– Ты не станешь разрывать помолвку с принцем.

– Испытай меня. Ты также не верил, что я выпью из кубка Отравы, но я сделала это.

Джекс стиснул зубы.

Она торжествующе улыбнулась.

Затем карета с грохотом покатилась вперед.

Эванджелина вцепилась в подушки, чтобы не рухнуть на колени Джекса.

– Подожди… куда мы идем?

– На твое следующее задание. – Взгляд Джекса упал на ее запястье, и два оставшихся шрама в форме разбитых сердец начали пылать в ответ.

Клац. Щелк. Словно раскаленные зубы впились в ее плоть.

Эванджелина крепче вцепилась в подушки, почувствовав внезапный прилив дурноты. Она все еще переживала последствия предыдущего поцелуя. Она не была готова к еще одному. К тому же Эванджелина была помолвлена, по крайней мере сейчас.

Голубые глаза Джекса блеснули, будто он находил ее беспокойство забавным.

– Не волнуйся, Лисичка. Это будет совершенно другой поцелуй. Я не собираюсь просить тебя сделать что-то, что поставит свадьбу под угрозу.

– Я же сказала. Свадьбы не будет, если ты не исцелишь Аполлона.

– Если я исцелю Аполлона, свадьбы тоже не будет.

– Тогда я отменяю помолвку.

– Сделай это, и именно ты погубишь его, а не я. – Джекс вонзил кинжал в свое яблоко. – Если не выйдешь замуж за Аполлона, то его сердце будет разбито сильнее, чем ты можешь себе представить. И его никогда не излечит время, боль будет лишь расти и гноиться. Если я не пожелаю иного, то Аполлон никогда не оправится от своей безответной любви к тебе. Он проведет остаток своей жизни, поглощенный ею, пока она, в конце концов, не уничтожит его.

Джекс закончил свою исповедь с улыбкой, граничащей с откровенной веселостью, как будто мысль оставить кого-то с разбитым сердцем навек подняла ему настроение.

Он был ужасен. Не сыскать было другого слова, чтобы описать его, – разве что бессердечный, развращенный и прогнивший. То, как Джекс, казалось, наслаждался болью, пробирало до дрожи. Яблоко в его руке, вероятно, вызывало больше симпатии, чем он сам. Это был уже не тот молодой человек, который практически залил сочащейся из разбитого сердца кровью всех лжецов своей церкви. Что-то внутри него было сломано.

ЛаЛа говорила, что ходят слухи, будто Джексу разбила сердце младшая сестра императрицы. Эванджелина сперва не поверила в это. Ни тени грусти не промелькнуло на лице Джекса в первую ночь в Валорфелле, – он просто стал более жесток и холоден. Но, может, именно так влияло разбитое сердце на богов и богинь Судьбы? Может, от неразделенной любви Мойры не становились страдающими, одинокими или ужасно несчастными? Может быть, боги и богини Судьбы с разбитым сердцем становились более бесчеловечными? Может, это и произошло с Джексом?

– Ты жалеешь меня? – Джекс рассмеялся, грубо и насмешливо. – Не стоит, Лисичка. С твоей стороны глупо уверять себя, что я не чудовище. Я – Мойра, а ты лишь инструмент в моих руках. – Он поднес кинжал ко рту и начал водить острием лезвия по своим губам, пока на них не выступили капли крови.

– Если ты пытаешься напугать меня…

– Осторожнее с угрозами. – Джекс перемахнул через всю карету и прижал окровавленный кончик кинжала к ее рту.

Эванджелина бы ахнула, если бы не боялась, что он просунет лезвие меж ее губ. Голубые глаза Джекса вновь засияли, когда он дразнил ее лезвием, прижимая металл к ее закрытому рту, пока она не почувствовала будоражащую сладость его крови.

– Единственная