Операция снег - Лев Куклин

- Утонул?!! - вздрогнул я.

- Зачем же? Саша прекрасно плавал, вытащил он мальчишку, сам вылез, синий совершенно, вода с него течет, дрожит он. И таким он был некрасивым и родным в ту минуту, что у меня ноги подкосились, в глазах потемнело, я одного боюсь - как бы самой в обморок не брякнуться.

Люди стоят вокруг, как я, совсем обалдевшие. Никто помочь не догадается. Саша с мальчишки пальтишко срывает, в свой сухой пиджак кутает. Тот совсем уже как неживой. Наконец опомнилась я, бросилась машину искать. Да место такое - как назло, ни стоянки, ни магазина. Пытаюсь машину остановить, руку подымаю - все мимо проскакивают. Разозлилась я, руки расставила да прямо на мостовую под какую-то машину кидаюсь - думаю, пускай собьет, а остановится. Тормознула она с визгом, толстяк в шляпе дверцу распахнул, побагровел весь.

- Нахалка! - кричит. - Чего хулиганишь? В милицию захотела?

Я внимания, конечно, не обращаю. Чуть не плачу. - Товарищ, - прошу. Тут человек тонул. Его домой скорей нужно... Довезите, пожалуйста...

Толстяк еще от удивления рот закрыть не успел, а его в спину сзади какая-то накрашенная гадина толкает:

- Ах, Миша, - да томно так гнусит. - Поезжай скорее, не ввязывайся. Разве ты не видишь - девица совершенно невменяемая, и наверняка какой-нибудь пьяный окажется. Еще напачкает нам в машине. А вам, девушка, стыдно должно быть! Молодая такая...

Я чуть не задохнулась от бешенства. Оборачиваюсь, а Сашенька мой рядом стоит, аж побелел весь. Хрипит:

- Перестань перед всякой сволочью унижаться! На трамвае доедем...

А на самом только брюки. Плащ он прямо на голое тело надел, в ботинках хлюпает. У меня под пальто тоже осталась одна сорочка да лифчик. Кофточку свою шерстяную я на мальчишку напялила. Хорошо, какая-то женщина взялась его домой доставить.

- Ну, тогда - бежим! - говорю Саше.

Вскочили мы у Дворцового моста в трамвай. Все нас сторонятся, у меня в руках белье Сашино мокрое. Чуть нас не ссадили...

Все же доехали кое-как. Представляете, сколько времени прошло? В квартиру поднялись. Сашеньку моего трясет, а лоб горячий - так пальцы и обжигает. Он и вообще-то был здоровья далеко не богатырского, а тут... Короче, ночью у него температура за сорок, бред. Врачи головами качают: двустороннее воспаление легких. Потом осложнение на сердце. Так уж глупо дальше некуда. Я несколько недель от не отходила, учебу бросила. Да только ничего не помогло.

Умер мой сказочник...

И надо же такому совпадению случиться, - Ирина Васильевна всхлипнула, в день похорон как раз - заметка в "Вечернем Ленинграде": "Героический поступок". Кончается такой безразличной фразой: "Фамилия молодого человека, спасшего школьника такого-то, остается неизвестной".

Да вора или бандита непременно бы разыскали! Весь угрозыск на ноги бы подняли. А человек, спасший кому-то жизнь на глазах у разинь и растяп, подумайте только! - остается неизвестным! Любимый мой...

Она совсем замолчала. Только руки ее вздрагивали на коленях, как крылья подбитой птицы... Внизу прозвенел поздний трамвай, и светлый прямоугольник окна переместился по потолку комнаты справа налево.

Я сидел тихо-тихо и думал о чудаках и сказочниках, о людях, остающихся неизвестными, о справедливости жизни и любви, высоко возносящих таких людей за их щедрую и светлую душу, и о несправедливости смерти, которая, как молния, ударяет охотнее всего в самые высокие деревья...

ВЕЛОСИПЕД

О, велосипед был великолепен!

Пронзительно алого цвета, словно маленький заносчивый родственник пожарной машины, он слепяще отражал жаркое солнце всеми своими никелированными трубчатыми частями и во время движения словно бы разбрызгивал вокруг себя быстрых солнечных зайчиков. Мало того что в положенных местах - на заднем и переднем крыльях - у него были укреплены крупные котафотные отражатели, это еще не все! П кружочки, упрятанные между спицами, крутились еще и на каждом колесе с тугими красными шинами.

Весь его заграничный облик вызывал, конечно, восторг и восхищение местных мальчишек, упоительно цокавших языками и провожавших машину быстрыми завистливыми взглядами.

Да, велосипедик был что надо и мог поразить любое воображение! Вдобавок это было не просто двухколесное приспособление для передвижения. Нет, велосипед, несмотря на свой вызывающе яркий вид, исправно работал и безотказной вьючной скотинкой, подобно старорежимному ишачку: в намертво закрепленной перед рулем глубокой корзинке он возил всяческую снедь и потребные пляжные принадлежности.

Встречи с этим... не хочется говорить - транспортным средством! - с этим почти одушевленным существом вот уже в четвертый раз происходили у меня примерно в одно и то же время у начала довольно крутой каменистой тропы, сбегающей к морю.

Сзади великолепного велосипеда на обычном и весьма потрепанном "Орленке" катился симпатичный мальчишка лет девяти-десяти, а впереди с монументальной непроницаемостью доморощенного будды восседала его мама.

Лица молодой женщины я никак не мог разглядеть: сверху ее лоб замысловатыми воланами прикрывали поля гигантской шляпы, а остальное пространство заслоняли темные очки.

Она неловко сходила с велосипеда, несколько путаясь в складках длинной струящейся юбки, и осторожно, как горная козочка на копытцах, начинала неуклюже семенить по каменистой осыпи тропы на своих "платформах".

Мальчишка застывал наверху.

И всякий раз повторялась одна и та же сцена.

- Слезай... - даже не оборачиваясь, начинала твердить мать. - Слезай сейчас же! Дальше мы идем пешком.

- Ну, мамочка... Можно, я съеду? - просительно тянул мальчишка, дочерна загорелый и с лупящимся носом, на котором фонариком просвечивала нежная розовая кожица, как на молодой картофелине. - Мамочка...

И он добавлял неоспоримый технический аргумент:

- У меня же тормоза хорошие...

- Слезай с велосипеда... - ровным голосом невозмутимой классной руководительницы продолжала мать, глядя не на сына, а вниз, чтобы не подвернуть ногу на своих каторжных колодках. - Это опасная, крутая тропа. Дальше ты должен идти пешком...

Я понимал, как мальчишке хотелось съехать! Но он, видимо, очень любил свою мать и был весьма дисциплинированным сыном. Он мучительно сопел, снедаемый тайным желанием нарушить этот запрет и испытать себя на спуске, который казался ему головокружительным цирковым аттракционом. Он горестно вздыхал, с силой втягивая воздух, отчего его ребрышки сильнее обрисовывались над трусиками, а после... Он начинал спускаться следом за молодой женщиной, придерживая свой велосипедик одной рукой за раму.

Мелкие камешки, подымая сухую белую пыль, струйками сыпались из-под его основательно раздолбанных кроссовок.