Пять сердец Сопряжения. Том 1 - Мария Александровна Ермакова

температуры, что хотелось провести в них вечность. Если здесь шел дождь – ты плакал вместе с ним, но это были бы слезы светлой грусти, а не отчаяния. Однако солнце здесь светило чаще, порождая абсолютно нелогичное ощущение постоянной радости. Ученые утверждали, будто местный свет имеет особый спектр, который благоприятно воздействует на нервную систему живых существ.

«Берилловая армилла» неспроста носила такое название. Подвесной мост-отель между берегами лазоревой реки, делящей столицу Фримма – Квазимон – на две неравные части, издали выглядел, как наборный браслет из изумрудных бусин, оброненный красавицей-великаншей. Каждая бусина представляла собой отдельные апартаменты, в центральном «кабошоне» располагались ресторан, СПА-комплекс и офисы администрации. Холлы и стойки информации были размещены в «застежках».

Компания вышла на улицу, щурясь на яркий свет. Несмотря на предшествующие события, в душе Изабеллы веселым щенком скакала легкость бытия, вообще-то ей не свойственная. Это чувство впервые появилось в Фартуме, когда она ощутила Прорыв и поняла, что действительно может носить гордое звание рекурсантки. Позже она сблизилась с Монти, и это чувство окрепло, питаемое вниманием и нежностью землянина. И вот, спустя долгое время, появилось снова. Ей хотелось смеяться без причины, заходить во все встречные магазины, говорить глупости и ослепительно улыбаться спутникам. Опасное состояние для того, кто в любой момент может получить письмо со словами: «Ты за все ответишь!»

Кальмеранка упрямо махнула рыжими локонами, словно вытряхивала из головы легкомыслие, и кинула испытующий взгляд на тайерхога. Тот успокаивающе улыбнулся, мол, отдыхай, у меня все под контролем. Она не сомневалась, что под рубашкой на размер больше у него спрятано оружие, а планер работает в режиме «выявление потенциальной опасности».

– Национальная галерея откроется через два часа, так что предлагаю прогуляться по городу, позавтракать и потом отправиться туда, – произнес Рианон. – Если вам интересно, я буду рассказывать о достопримечательностях.

– Нам интересно! – расшалившаяся Белка подскочила к нему и взяла под руку. – Веди!

– Вам, ноэль, лучше взять под руку кого-то из ребят, – наклонившись к ней, прошептал Риан, – иначе на нас будут коситься.

– Если ты не перестанешь обращаться ко мне на вы, я тебя еще и поцелую на глазах у всех! – рассердилась Изабелла, но руку убрала, ругая саму себя: расслабилась до такой степени, что забыла о строгих правилах этого мира, продиктованных сосуществованием двух рас, больше похожим на скрытую войну.

– Вот ведь бред! – воскликнул Уоллер, которому звериный слух позволял прекрасно распознавать даже самый тихий шепот.

Фриммец спокойно улыбнулся и прижал палец к губам.

– Тш-ш-ш, не надо быть таким экспрессивным, мой друг! Таков этот мир, таковы его законы!

Тайерхог передернул плечами. На Тэльфоллере аборигены-властители относились к колонистам из других миров требовательно, но справедливо. Унижение любого разумного существа каралось по всей строгости закона, вплоть до изгнания из мира. Наверное, поэтому хитросплетения местной социальной этики сводили Виллерфоллера с ума, и Фримм, несмотря на свою природную красоту, вызывал у него ассоциацию с прекрасным спелым яблоком, изуродованным червоточинами.

Наблюдающий за ними Анджей, не говоря ни слова, переставил Изабеллу к Уоллеру, словно она была табуреткой, а сам занял место рядом с Рианом и принялся задавать вопросы по истории и архитектуре.

Тайерхог и кальмеранка переглянулись и одинаково надулись, как школьники, сурово наказанные за невинную шалость. Впрочем, магия Фримма скоро подняла им настроение. Солнце светило, каждый проезжающий экипаж вызывал бурю восторга, Уоллер пускал слюни на проходящих мимо фриммок, которые были одна красивее другой, но не забывал поглядывать по сторонам, преследуя совершенно иные цели.

Изабелла, уже позабыв о разговоре с Рианом, просто наслаждалась прогулкой. Из пятого сувенирного магазина ее выводил Уолли, из десятого – он, но уже вместе с Анджеем, а в пятнадцатый не пустил ТаТерон, вставший в дверях, раскинув руки крестом, и заявивший, что галерея, в которую благородные господа так стремились, уже час как открылась, а они не прошли даже половины пути!

Изабелла посещала Национальную галерею Фримма один раз, вместе с Монтегю. Тогда ей, влюбленной по самые уши, было не до картин, а до полотен Роуза они вообще не добралась. В воспоминаниях остались огромные белые купола выставочных павильонов, покрытые живым растительным ковром из пушистых травинок, напомнивших Белке одуванчики – цветы, которые, кажется, поработили Землю, поскольку росли там повсюду! – и хаотичные мазки на холстах, слившиеся в один гигантский калейдоскоп.

Территорию вокруг галереи украшали розы, источающие дивный аромат. Над ними порхали бабочки, так любимые фриммцами: изумрудные, бирюзовые, оранжевые. И тем более странным был контраст природной пасторали со строгими круглыми павильонами, словно укрытыми пуховыми платками. Под картины Наймиса Роуза был целиком выделен самый маленький из них. Поскольку во времени друзья были ограничены, ТаТерон сразу привел их сюда, оставив бо́льшую часть композиции на потом.

На входе, перед порталом, позволявшим миновать защитное поле, располагался дополнительный пост охраны. От белизны мундиров охранников ломило зубы.

Изабелла зашла в павильон, затаив дыхание. Отчего-то он казался ей несущим не менее сакральный смысл, чем храмы Спасителя на родине. Внутреннее, поделенное на сектора пространство подсвечивали висящие в воздухе овальные светильники. Здесь свет сам по себе представлял искусство, поскольку сплетение его лучей и пятен, в конце концов, приводило смотрящего на них к полной дезориентации. Спустя несколько мгновений посетители переставали ощущать направление, и двигались хаотично, застывая то у одного, то у другого полотна, и едва не сталкиваясь. Однако Риан, похоже, отлично ориентировался в этих художественных джунглях, потому что поинтересовался у сопровождающих:

– Что вы хотите увидеть в первую очередь?

И получив неожиданный и лаконичный ответ Джея: «Собаку!», развернулся и уверенно двинулся в левое крыло.

– Эта часть посвящена раннему Роузу, – заговорил он негромко, когда они шагнули в ярко освещенную сферу, образованную световыми столбами, внутри которых находились картины, как оригиналы, так и репродукции. – Он всерьез увлекся рисованием лет в двенадцать. Его угольных и графитовых набросков на этой выставке нет. Большинство, кроме тех, что находятся в частных коллекциях, хранится в его Доме-музее, куда мы заглянем позже. А здесь представлены работы, написанные им в возрасте примерно от пятнадцати до двадцати шести лет, когда он только начинал изобретать свойственную лишь ему манеру письма – без четких контуров объектов, с использованием непрозрачных красок. Наносимые рядом друг с другом, они дают удивительный эффект свечения, явно заметный в его более поздних работах. Обратите внимание, картины заключены в силовые сферы, которые не позволяют приблизиться. И это не только мера безопасности! Граница сферы обозначает то расстояние, с которого следует рассматривать полотна, дабы их содержимое не превратилось в размытое разноцветное пятно. Дальше можете отходить сколько угодно, но ближе – не стоит.