Русское Средневековье - Антон Горский

Одна из них — «Повесть о Темир-Аксаке». В ней рассказывается о подходе к русским пределам в 1395 году монгольского правителя Средней Азии Тимура (громившего тогда Тохтамыша) и его отступлении благодаря заступничеству чудотворной Владимирской иконы Божьей Матери. Другая — написанная Пахомием Сербом «Повесть о убиении Батыя». В ней, вопреки исторической реальности (основатель Орды умер своей смертью в середине 1250-х годах), утверждалось, что Батый был убит в 1247 году во время похода в Венгрию православным венгерским королем Владиславом. Целью обеих «Повестей» было показать, что при условии крепости веры можно одерживать победы и над непобедимыми «царями»: Батыем, разорившим Русь и установившим ее зависимость от Орды, и Тимуром — победителем разорителя Москвы Тохтамыша.[73]

Таким образом, сторонники независимости Москвы от Орды в окружении Ивана III вели активную «идеологическую» подготовку к отражению нового нашествия Ахмата, целью которой было убедить колеблющихся — против «царя» можно сражаться и можно «царя» одолеть.

Летом 1480 года Ахмат, наконец, двинулся на Москву, и произошло двухмесячное «стояние на Угре», реке, отделявшей московские владения от литовских, противостояние, в ходе которого ни одна из сторон не предприняла решительных действий. Но Казимир IV так и не пришел на помощь Ахмату, и в начале ноября, с началом холодов, хан увел войска в степь.

Таким образом, фактическое прекращение отношений зависимости с Ордой произошло в 1472 году, после первого похода Ахмата на Москву. В 1480 году имело место не «свержение ига», а попытка хана Большой Орды восстановить власть над Московским великим княжеством, к тому времени уже не признаваемую. Поход хана был на сей раз основательнее подготовлен, но все равно не принес успеха. После отступления Ахмата и его скорой (январь 1481 года) гибели в результате нападения сибирских татар и татар Ногайской Орды Большая Орда была уже не в силах претендовать на сюзеренитет.

Непризнание ордынской власти произошло в условиях, когда уже начала действовать идея перехода к московскому великому князю из павшей (в 1453 году) Византийской империи царского достоинства, несовместимого с подчинением ордынскому «царю».[74] Таким образом, освобождение совершилось тогда, когда начала преодолеваться прочно укоренившаяся «ментальная установка» о законности верховной власти хана Орды над Русью, причем совершилось почти бескровно (хотя Орда в 1470-е годы переживала последний всплеск своего военного могущества).

В мировой практике обретение страной независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает «угнетающая сторона» (так, в США годом обретения независимости считается 1776, хотя война за освобождения продолжалась после этого еще семь лет, причем с переменным успехом, и Англия признала независимость своих северо-американских колоний только в 1783 году). Поэтому, если ставить вопрос о дате начала независимого существования Московского государства (с конца XV столетия получившего названия Россия), предпочтение следует отдать не 1480, а 1472 году.

Таким образом, освобождение от ордынской власти было не одномоментным, а растянулось на период с 1472 по 1480 год. Решение о прекращении отношений зависимости было принято в Москве после отражения похода Ахмата 1472 года. Неудача второго похода хана, 1480 года, положила конец претензиям Орды на восстановление этих отношений.

Теперь настало время подвести итог представленному в четырех главах рассмотрению узловых событий в русско-ордынских отношениях.

В исторической литературе при рассмотрении проблемы образования Московского государства бытуют два тезиса: 1) Москва поднялась благодаря поддержке московских князей Ордой; 2) Московское государство складывалось в упорной и все нарастающей борьбе с ордынским игом. Оба суждения, в принципе вроде бы противоречащие друг другу, могут даже уживаться под обложкой одних и тех же книг: до Дмитрия Донского-де была «поддержка», а боролись с игом другие князья (тверские), а с Дмитрия Донского уже Москва возглавляет борьбу за освобождение. Историческая действительность была очень далека от такого рода схем.

В последние два десятилетия XIII века молодое Московское княжество пользовалось, наряду с рядом других, поддержкой одного из противоборствующих правителей Орды — Ногая, и соответственно находилось в конфронтации с соперниками последнего — сарайскими ханами. В начале XIV века после восстановления единовластия в Орде, московские князья до 1317 года не пользовались ханским благоволением (им обладали как раз князья тверские, которым приписывают «борьбу с игом»), а обретя его, очень скоро (1322 год) утратили. Лишь с конца 1320-х годов последовал 30-летний период, когда Орда лояльно относилась к деятельности правителей Московского княжества. Этот отрезок времени, безусловно, многое дал в плане накопления экономического и политического потенциала Москвы. Можно сказать, что традиционная ордынская политика недопущения чрезмерного усиления кого-либо из вассальных правителей, которая не позволила в конце XIII века подняться в Юго-Восточной Руси Брянску, а в начале XIV в Руси Северо-Восточной — Твери, в данном случае не сработала. И последовавшие затем, в 1360–1370-е годы, попытки ордынских правителей отнять великое княжение у московского князя не дали результата. А хану Тохтамышу пришлось в 1383 году фактически признать верховенство Москвы в северных и восточных русских землях как необратимую реальность. С конца XIV века соперников среди русских княжеств у нее уже не было, поэтому и рассуждать об «ордынской поддержке» невозможно.

Что касается борьбы за освобождение, то нарастающая борьба против «ига» не прослеживается — ни со стороны князей, ни со стороны народных масс. И дело не в какой-то свойственной нашим предкам покорности, а в особенностях положения Руси по отношению к завоевателям-монголам. В отличие от, скажем, Китая и Ирана, территориями которых монголы завладели непосредственно, и где потомки Чингисхана сменили местных правителей, Русь осталась под властью своих князей. Она не входила непосредственно в состав Орды.[75] Новым было то, что в Восточной Европе появился центр верховной власти, находившийся вне русской территории. И эта власть имела более высокий ранг, чем власть русских князей, — она была царской. Со временем подчинение ордынскому «царю» вошло в традицию, и русским князьям крайне сложно было ее преодолевать.

В результате сознательная борьба за ликвидацию сюзеренитета ордынского хана — «царя» — не прослеживается вплоть до княжения Ивана III. Ранее можно говорить об актах сопротивления представителям ордынской власти, о случаях неподчинения князей конкретной ханской воле, о конфронтации с Ордой, возглавляемой фактическим узурпатором власти (Мамаем и Едигеем[76]), об обороне своих территорий от походов ордынских войск — но за всем этим не стояло стремление полностью покончить с зависимостью. В глазах московских правящих кругов «царь» (если он реально правил в Орде) являлся легитимным сюзереном великого князя.[77]

Только к концу правления Василия II и в начале правления Ивана III, когда начала действовать идея перехода к московским великим князьям из павшей Византийской империи царского достоинства, несовместимого с признанием власти ордынского царя, стали происходить сдвиги. В результате после успешно отраженного похода Ахмата 1472 года в Москве возобладало (и то не без борьбы) мнение о возможности непризнания вассальных отношений с «царем», и выплата дани была прекращена. Отражение нашествия 1480 года закрепило суверенный статус Московского государства.

Непосредственные рычаги сдвигов в отношениях с Ордой кроются, таким образом, не столько в изменениях соотношения сил, сколько в переменах в восприятии иноземной власти общественным сознанием (другое дело, что эти перемены происходили, разумеется, под влиянием событий в политическом развитии Орды, Руси и Восточной Европы в целом). Как имевшие место периоды длительного фактического непризнания ордынской власти (при Мамае и Едигее), так и само освобождение от ордынской зависимости были инициированы не ослаблением Орды, а неприятием, по тем или иным причинам, ее правителей в качестве законных сюзеренов московских князей. Пока легитимность власти ордынских «царей» не подвергалась сомнению, даже крупная военная победа (на Куликовом поле) не означала ее свержения; но стоило этой легитимности оказаться под сомнением, как падение «ига» стало неизбежным, причем произошло почти бескровно.

Таким образом, хотя объективно противостояние Орде было одним из ведущих факторов формирования Московского государства, субъективно для осознанной борьбы за полное освобождение от зависимости потребовалось преодоление прочно укоренившейся «ментальной установки» о легитимности верховной власти хана Орды над Русью.