Лекции о Шекспире - Уистан Оден

Пьеса "Юлий Цезарь" начинается с изображения толпы. Начальные сцены имеют особую важность для всех пьес Шекспира. Существует три типа объединений людей: коллектив, сообщество и толпа. К коллективу я могу принадлежать, в сообщество я могу вступить, в толпу я могу влиться. Коллектив определяется его назначением. Так, струнный квартет представляет собой коллектив с конкретным назначением — исполнять музыкальные произведения для струнного квартета. У квартета строго определенный размер, который невозможно изменить не нарушив структуры коллектива. У каждого члена коллектива свое особое назначение, его нельзя заменить другим.

В сообщества людей объединяет общая любовь к чему-либо. Если перед вами группа людей, которые любят музыку, то такие люди образуют некое общество любителей музыки. Виолончелист в струнном квартете, который ненавидит музыку, но вынужден играть, потому что ему надо добывать хлеб насущный, а все, что он умеет — играть на виолончели, принадлежит к коллективу. Однако он не принадлежит к обществу любителей музыки. У сообщества нет строго определенного размера. Если то, что любят члены сообщества, есть добро — например, Бог, оптимальный размер сообщества стремится к бесконечности. Если же то, что они любят, есть зло — например, марихуана, оптимальный размер равен нулю. Кроме того, в сообществе понятие "я" предшествует понятию "мы".

Третья разновидность объединений людей — толпа. Образующие толпу люди не состоят и не вступают, а вливаются в нее. Их не объединяет ничто, кроме их совместности. Личность противоположна толпе. В толпе "мы" всегда предшествует "я". У толпы как таковой нет назначения. В результате чего складывается толпа, масса или народ? Первое: толпа возникает при нехватке в общественном пространстве коллективов, то есть в условиях, когда личность не может обрести свое, значимое назначение, а потому ощущает себя винтиком в механизме; или же когда личность не может стать частью коллектива, например, в случае безработицы. Второе: если исчезают сообщества, люди перестают любить что бы то ни было и утрачивают способность выбирать свои пристрастия. Почему они неспособны делать выбор? Выбор предполагает наличие определенных ценностей, в ко! Цгексте которых он становится значимым. Утратив эти ценности, личность теряет способность выбирать свои пристрастия. Добавьте к этому условию отсутствие коллективов, и личность станет частью толпы или народа. Образование тут ни при чем. Обширные познания не заставят человека во что-то поверить. Знания не заставят людей поверить в общество и не обеспечат их общественно значимой функцией. Частью толпы или народа могут стать и образованные, и богатые.

Кьеркегор так характеризует народ в "Современном веке":

Реальный момент во времени и реальная ситуация, совместные с реальными людьми, каждый из которых есть нечто: вот что защищает личность. Но существование народа не приводит к возникновению ситуации или совместности. <…> Человек, у которого нет мнения в отношении происшедшего в данный момент времени события, принимает мнение большинства или, если он несговорчивый, меньшинства. Но следует помнить, что и большинство, и меньшинство состоит из реальных людей, и вот почему присоединение человека к первой или второй группе помогает личности. Напротив, народ — это абстракция. <…> Люди, совокупность людей или отдельный человек могут измениться до такой степени, что позволительно будет сказать: они уже не те, что прежде. С другой стороны, народ может превратиться в свою полную противоположность и остаться тем же — народом. <…> Народ — это не нация, не поколение, не сообщество, не общество, не эти конкретные люди, ибо все люди есть то, что они есть благодаря конкретному; ни один человек, принадлежащий к народу, не связывает себя настоящими обязательствами; несколько часов в день человек, возможно, принадлежит народу — в то время, когда он не есть что-либо другое, ведь когда он представляет собой личность, он к народу не принадлежит. Состоящий из таких личностей — личностей в ту пору, когда они суть ничто, народ представляет собой гигантское нечто, абстрактную и зияющую пустоту, которая есть всё и ничто. Но исходя из этого каждый может присвоить себе право говорить от имени народа, и точно также как католическая церковь химерически расширяет собственные владения, назначая епископов in partibus infidelium[79], так и народ может быть присвоен кем угодно, и, с точки зрения диалектики, пьяный матрос имеет на народ абсолютно те же права, что и величайший из людей.

Кьеркегор говорит, что если бы он попытался вообразить народ в облике одного человека, то "вероятно представил бы себе одного из римских императоров, крупного, обрюзгшего мужчину, изнывающего от скуки и ищущего лишь чувственного опьянения смехом, ведь божественный дар остроумия для него недостаточно мирской. Так он слоняется в поисках развлечений, скорее ленивый, чем злой, но обуреваемый негативной тягой к господству. Всякий, кто читал античных авторов, знает, сколько всего мог испробовать Цезарь, чтобы убить время". Затем Кьеркегор обращается к взаимоотношениям народа с прессой, этим "цепным псом" народа: "Точно так же народ ради забавы держит собаку. Этот пес — бульварная пресса. Если возникает человек, возвышающийся над большинством, может, и великий человек, пса спускают с цепи, и потеха начинается". В конце концов народ пресыщается забавой и приказывает прессе остановиться, однако "народ не умеет раскаиваться, ведь пес им не принадлежит — они только подписчики".

Человек, обладающий определенными способностями, может превратить толпу в чернь или, иными словами, в неистовую толпу. Бушующая толпа — это псевдоколлектив, который намеревается что-то предпринять, однако природа этих действий негативна и вместе с тем универсальна. Замечательный пример этого — эпизод с Цинной-поэтом в "Юлии Цезаре".

Третий гражданин

Как зовут тебя, — правдиво.

Цинна

Правдиво — меня зовут Цинна.

Первый гражданин

Рвите его на клочки: он заговорщик.

Цинна

Я поэт Цинна! Я поэт Цинна!

Четвертый гражданин

Рвите его за плохие стихи, рвите его за плохие стихи!

Цинна

Я не заговорщик Цинна.

Второй гражданин

Все равно, у него то же имя — Цинна; вырвать это имя из его сердца и разделаться с ним.

Третий гражданин

Рвите его! Рвите его! Живей, головни, эй! Головни. К дому Брута и к дому Кассия. Жгите все!

Акт III, сцена 3.

Назначение толпы — разрушать, и оно универсально. Толпа неспособна воспринимать различия, на которых основан коллектив.

Оратору проще внушить толпе негативный импульс. Толпа пассивна и известна своим непостоянством. Во второй части "Генриха VI", во время бунта Джека Кеда, настроение толпы меняется и после речи Клиффорда, и после речи Кеда ("Генрих VI" Часть вторая, акт IV, сцена 8). В "Юлии Цезаре" толпа рукоплещет Бруту. И толпа же откликается на речь Антония: "Мы слушаем его, мы пойдем за ним, мы умрем с ним!" (III.2). Сравнив эпизоды из двух этих пьес, мы увидим, как развивался драматургический талант Шекспира. В "Генрихе VI" Клиффорд и Кед говорят одинаково. В "Юлии Цезаре" речи Брута и Антония очень разные, так что мы не только убеждаемся в непостоянстве толпы, но и видим, что Брут не понимает, как ее увлечь, ибо пытается утихомирить ее страсти, в то время как Антоний знает, как повести за собой людей, ибо старается возбудить их страсти — это очень удачный прием. В массовых сценах с участием горожан сторонников Брута и Антония должны играть разные актеры.

В сообществе людям, не имеющим подлинных пристрастий, нужны политические вожди. У Шекспира успех сопутствует Генриху IV, Генриху V, Ричарду III, Цезарю, Антонию. Его неудачливые вожди — Ричард II, Генрих VI, Брут. Для достижения успеха вождь должен обладать театральным даром возбуждать эмоции, убеждать и увлекать других, сохраняя при этом внешнюю безучастность и незаинтересованность. Перед самым убийством, когда Артемидор упрашивает Цезаря прочесть его письмо, ибо "оно тебя / Касается…" Цезарь отвечает: "Что нас касается, пойдет последним" (шл). Вспомним, что Ричард III вначале отказывался от короны. Цезарь, как сообщает Каска, дважды отвергает корону, которую подносит ему Антоний, — правда, неохотно, все же корона ему небезразлична. Генрих V и Антоний разыгрывают прямодушие. Антоний говорит толпе:

Свершившие убийство благородны;

<… >

Я не хочу вас отвратить от них.

Я не оратор, Брут в речах искусней;

Я человек открытый и прямой

И друга чтил.

Акт III, сцена 2.

Чтобы казаться безучастным, президент Рузвельт использовал улыбку и мундштук; Черчилль — в тех же целях — прибегает к помощи жестов и держит руки в карманах. Не стоит осмеивать такие приемы. Честный политик понимает, что эмоции предшествуют действиям. Чтобы искоренить расовые предрассудки, не следует начинать с изучения антропологии, — сперва в людях необходимо разбудить искреннее желание возлюбить ближнего, как самого себя. Учитель должен быть клоуном и пробуждать в учениках любовь к знаниям: чем сильнее в ученике тяга к знаниям, тем меньше работы учителю — ему не следует докучать или расхолаживать ученика. "Неискренняя угодливость", — как говорил доктор Джонсон. Властолюбие в хорошем политике — в том, кто достоин уважения, — подчинено его стремлению к справедливому обществу. Для плохого политика, демагога, нет ничего важнее власти. Последний подобен писателю, который пишет для того, чтобы прославиться, а не потому, что хочет писать хорошо. Хороший политик и хороший учитель стремятся упразднить свою профессию.