Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна

— И-и-и?..

— Что, и? Аля с тобой в номер пришла добровольно. Целовалась. Зачем, спрашивается?

— Зачем? — переспрашиваю, уже мало что соображая.

— А вот это пусть попробует объяснить своему подполковнику чокнутому, если продолжит упираться. Я лучше в мясорубку суну палец, чем в обручальное кольцо!

— Стоп. Подожди, какая Аля? Я другую привёл…

— Какую? — хмурится Амиль.

— Вторую…

— Макс, ты олень!

— От оленя слышу, — ржу, стекая по стене. Смысла-то шифроваться теперь нет.

Ну серьёзно. Как можно было так тупо встрять?

Акустика в ванных комнатах всегда на высший балл. Вот и сейчас звук наших голосов привлекает виновницу конфуза. Леди в вишнёвом совсем не деликатно распахивает дверь. Останавливается в проёме, упирая руки в изящные бока: лицо пышет жаром, веко дёргается, носок туфли отбивает похоронный марш…

— Ахметов! Ты можешь хотя бы в мой день рожденья не чудить? Опять против Альки козни строишь?!

— Иди мужу пожалуйся. — Закатывает он глаза, протискиваясь мимо неё в комнату. — Рядышком будем красиво лежать. Живым-то я с тобой даже на одном гектаре больше не присяду.

— Ярина, ты здесь? Тебя ищут…

Я выглядываю на так трогательно оборвавшийся женский голосок.

— Амиль? — настороженно смотрит на него девушка в синем. — Кто тебя так, Игорь?

— У него бы я не выжил. — Морщится, потирая переносицу мой будущий шурин.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — Её взгляд останавливается на мне.

— Жених перенервничал. — Развожу руками.

— Парни решили тебя подставить… — Ярина насмешливо крутит у виска. — Но так как они идиоты, то здорово облажались. Будете разводиться, непременно обери его до последней рубашки.

— А знаешь, я передумала разводиться, — зло выпаливает она в лицо Амиля.

— Нет, это я женюсь на тебе, поняла? — грозно надвигается на неё Ахметов. — По-настоящему.

— А я… — пищит девчонка, но запинается, когда он прижимает её к стене.

— А ты никуда от меня не денешься!

А я? А у меня улыбка до ушей. Их перепалка по накалу так напоминает ту нашу с Мари последнюю ссору у забора. Эх, молодёжь… Так или иначе, но свою часть задания я как сумел, выполнил. И теперь с чистой совестью иду устраивать личную жизнь.

— Поздравляю, брат, — Хлопаю Амиля по спине. Он с трудом отрывает горящий взгляд от губ своей невесты. — Один вопрос, зачем тебе секатор?

— В машине валялся, отец просил купить, — бросает Ахметов, удерживая руками девичьи плечи. — Не доехали…

— Пошли, отдашь его мне. Завтра сам девчонок отвезу, заодно передам.

— Идём, — Кивает и обращается уже к полыхающей как помидор Але. — Кольцо заберу и вернусь. Жди. Будет тебе замуж…

— Вот такой пацан. — Подмигиваю скривившейся невесте, показывая ей большой палец за спиной Амиля.

Тёмные дела за спиной у аиста

Пожалуй, стоит начать с того, что я просыпаюсь не в своей постели. Неродной потолок, мелкий цветочек на чужих шторах, приятная нега в мышцах… ну, и облако женских волос. Так и проспал всю ночь, зарывшись в него носом.

Странные ощущения. Обычно я испытываю дискомфорт уже от одной мысли о совместном с кем-то пробуждении. Проще говоря, тело готово домогаться, а мозг требует убраться, пока домогаться не начали его. Как правило, побеждает второе, потому что я в принципе не люблю быть снизу, но женщинам непременно хочется наутро тебя подмять и желательно сразу под каблук.

Ясно, что все нюансы обговариваются на берегу — я такой товарищ, который сам по себе. И не скажу, что это много кого останавливало. Одних всё устраивало, другие притупляли бдительность. И только Мари всегда выбивалась из общего строя. Отобрала покой, а дальше — делай что хочешь. Я справлюсь сама.

Но я-то хочу вместе!

И это «что хочешь» до того соблазнительно, что вчера я немного «перепутал» двери, воспользовался «не тем» ключом и, задом чувствую, услышу, что в придачу нехило попутал берега.

Кстати, ритм её дыхания подозрительно изменился…

Эй, Ахметова, не вздумай просыпаться! Давай, попозже вынесешь мне мозг. Ещё чуть-чуть, совсем недолго, полежим вместе. Просто полежим, пожалуйста…

Сгребаю Мари поудобнее, кайфуя от её сонной податливости. Обвожу кончиком носа линию шеи. Нестерпимо хочу расцеловать её всю — от макушки до пят. Картинки в моей голове опьяняют похлеще любого вина.

От этих фантазий и сам окончательно просыпаюсь.

— Мартышев! — голос Мари спросонья ломкий и хриплый. У меня от него мурашки по телу табунами бегут. — А ну, кыш!

Она приподнимается с подушки, опираясь на согнутую руку. Сонная, с наэлектризованными волосами, такая трогательная в своей растерянности. Восхищение разливается теплом по телу, чистой эйфорией, жаждой присвоить. Зависимостью, требующей безгранично много и оседающей битым стеклом за рёбрами в том месте, где положено быть сердцу.

Молчу. Наблюдаю за сползающим по плечу одеялом.

Одно дело знать, что на ней нет футболки и совсем другое воочию видеть, насколько она хороша при свете дня. Дыхание учащается, вынуждая облизывать пересохшие губы.

Мари спохватывается, ложится на спину, обнимая себя руками. На меня больше не смотрит. Обиделась. Я проиграл её внимание неровностям на потолке.

— Что ты делаешь в моей кровати?

Никогда не позволял себя игнорировать. Вот и теперь нависаю на ней, упираясь кулаками в жёсткий матрас. Собеседнику нужно смотреть в лицо, если уж открываешь рот.

Я же впервые смотрю на Мари сверху. От этого зрелища дух захватывает. Мы всегда, во всех смыслах были на равных, а вот так — в подчинённом положении, она острее всего будит во мне животные инстинкты. Мне даже сложно сообразить, что ответить на этот… этот… справедливый, в общем-то, вопрос!

— Спал, — говорю как есть.

— Я тебя не приглашала.

— Прискорбный факт. Но, видишь, я непривередливый.

— Ты хотел сказать — наглый.

— Не без этого, — соглашаюсь, позволяя себе тонуть в карем бархате её глаз. — Мари, не надо выпускать колючки. Я просто очень сильно хотел тебя увидеть. Больше ничего.

— Хорошо. Если только увидеть хотел… — как-то нехорошо ухмыляется Ахметова, лениво закладывая руки за голову. — Смотри и выметайся.

В голове моментально простреливает осознание, что она сейчас раскрыта по пояс.

Чистой воды провокация!

Самый простой способ показать, что мои слова ничего не стоят — это её пунктик, да. Пунктик, которым мне тычут при каждом удобном случае.

И по-хорошему, сейчас надо бы мужественно убраться. На худой конец невинно считать её реснички, медовые крапинки в радужках… Да даже просто считать в уме!

Не поддаваться.

Я же мужик. Кремень. Хозяин своему слову.

Но это тоже будет лицемерием.

Потому что «увидеть» можно по-разному. Я сам прекрасно понимаю, где нам остановиться.

— Точно разрешаешь?

— Ты заслужил поощрение, — Смеётся немного натянуто. — Ночью мне было тепло и уютно. Давно так не высыпалась.

Ах, поощрение!

— Только я с утра немного близорукий, — нарочно грею выдохом покрытые мурашками ключицы. Пытливо всматриваюсь в порозовевшее лицо. — Ты так зарделась, потому что тебе неприятно или от удовольствия?

— Потому что смущаюсь. Никто ещё не видел меня вот так… При свете дня.

Я сглатываю, быстро осматривая всё то, что мне позволяют.

— А не при свете дня?

Упираюсь взглядом в пульсирующую венку на её шее.

— Был один. Давно… Думаю, ему не особо понравилось, раз сразу сбежал.

— Ему очень понравилось, — стараюсь выражать мысли связно. В груди колотится и жжёт. — Настолько, что забыл у тебя своё сердце. И даже этого не заметил. Не понял. Слонялся как неприкаянный, а потом, когда снова встретил…

Не удержавшись, прижимаюсь ртом к пульсирующей жилке. Биение под моими губами ускоряется.

Мари сложно расслабить. Зажимается и манит одновременно.

— Ты меня тогда сразу узнал?

Задерживает дыхание.