Гений АвтоВАЗа (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

— Ты не прав. Брак — это вроде клятвы, освящённой государством. А раньше ещё и церковью.

— И в чём разница по сравнению с тем, что мы начали часто встречаться? Как для порядочных людей нам очевидно — мы вместе очень надолго и не ходим налево, принадлежим только друг другу. Заботимся один об одном, тот же стакан воды — мелкая, но типичная деталь. Что не так?

— Если бы мы были женаты, я бы не жила в общаге, бегая к тебе как бы тайком и только на одну ночь, а перевезла бы вещи и осталась.

— Вернёмся в Тольятти — переезжай, в чём проблема?

Круглая рожица моей подружки нахмурилась. Лиза отрицательно мотнула головой.

— Меня не поймут. Нас не поймут. Встречаться с парнем — нормально. Переспать до брака — тоже как бы не страшно, вроде все делают вид, что этого нет, скрывают беременность невесты, если срочно женятся по залёту. А вот длительное внебрачное сожительство противоречит… ну, например, Моральному кодексу строителя коммунизма.

Что угодно готов был услышать, но это. В текущей ситуации его величество Моральный кодекс применим так же, как и Библия. То есть просто мешает.

— Дражайшая! И в каком пункте кодекса прописан запрет на сожительство без брака? Нет, я тебя не склоняю навсегда остаться нерасписанными, живя вместе. В ЗАГС сходим, детей проще регистрировать, чтоб никто не дразнил их нагулянными и спрашивал: а кто отец? Но в кодексе — что там?

— Если честно, я его не читала, — призналась Лиза. — Как и Программу КПСС. Но такова мораль. И есть проблема, о которой сказал папа. Пока я с тобой встречаюсь, а мама вроде как не подозревает, что у младшей дочки началась бурная личная жизнь, это одно. Съехались — другое, это уже грех смертный и геенна огненная. На бракосочетание не пригласить родную мать — форменное свинство. А брак без церкви…

— Если так, пошли в церковь. Покривляюсь. Расскажешь заранее, что говорить, в какую сторону креститься.

— Э, нет. Там целая процедура. Ты должен причаститься, исповедоваться духовнику. Всем своим телом и духом показать, что веришь в бога и святую православную церковь, соблюдаешь заповеди, посещаешь службы. Ложь не прокатит. Мама мигом тебя раскусит и проклянёт, меня заодно.

— А ты посещаешь службы?

— Только когда приезжаю в Нижний. Но я с детства приучена. Приспособилась. Ты — нет, и не захочешь.

— Слушай… А если в Минске пожениться, обвенчаться и приехать сюда готовенькими? Неужели поп из Минска позвонит твоей маме по межгороду, чтоб настучать: сестра во Христе, твой зять — еретик и безбожник?

— Очередной раз себя выдал. Еретик — исповедующий религию или учение, отличающиеся от канонического. Безбожник — вообще неверующий. Или — или. Одновременно никак.

— Уговорила. Безбожник. Сдал зачёт в институте по научному атеизму. Тебе, кстати, тоже предстоит.

— Знаю. Православные священнослужители смотрят на это сквозь пальцы. Говорят: лицедействуйте на радость богопротивным коммунистическим идолам сколько хотите. Главное, чтоб в сердце жила любовь к Иисусу Христу.

— Ого! Так и говорят: «богопротивным»?

— Только среди узкого круга. В проповедях и беседах с обычными мирянами им запрещено хулить Ленина, Коммунистическую партию и прочих священных коров СССР.

Лиза, признаюсь, раскрылась мне с неожиданной стороны. Мы вообще никогда не говорили о политике. Она, оказывается, нигилистка! Ни в грош не ставит ни марксистскую, ни православную религию. При этом умудряется жить, не выделяясь, как среди святош, так и среди ударников социалистического соревнования. Может, потому чувствует близость со мной — таким же скептиком?

В защиту РПЦ ни слова не скажу, у неё хватает своих адвокатов. А вот Коммунистическая партия в этом мире однозначно лучше, чем в покинутом, что КПСС, что КПРФ. Здесь забота о труженике чувствуется. Всё познаётся в сравнении.

Конечно, ничего идеализировать нельзя. Одни дороги чего стоят! Может, чуть лучше, чем в памятном мне СССР 1974−75 гг., но и рядом не лежали с федеральными трассами России-2025. Здешние отлично годятся в качестве трасс для ралли и испытаний автомашин в режиме stop and go, то есть гнать, пока не развалится.

И в аппарате управления сохранился тот же тип коррупции, именуемый блатом, с высоких трибун и из уст товарища Гагарина проклинаемый, в теории — выжигаемый калёным железом. Та же история с товарищем Гринбергом, которому тамбовский волк товарищ. Влип же в пренеприятную историю, узнав, что Оксана переспала со мной, наделал ненужного шума, опозорился на весь город. И что? Не сняли, продолжал работать. С той же секретаршей модельной внешности. Только потом куда-то перевёлся, уверен — не на понижение, а по блату на не менее тёплое место. Пока система не перестроена в корне, такие львы гринберги неистребимы, независимо от национальной и гендерной принадлежности. Перед блатом все равны, важнее уровень блата, а не личные качества.

Чёрт возьми, о чём серьёзном ни задумываешься, как-то всё равно натыкаешься на занозу о прошлогодней разовой интрижке. Надо избавляться. Или просто время пройдёт…

С этими мыслями провалился в сон, а когда продрал глаза, в квартире гудел баритон Семёна Петровича. Он заметил, что я проснулся.

— Сергей! Выспались?

— Спасибо. Готов дальше шуровать.

— Не торопись, у тебя ещё одна ночь отдыха. Лизу забираю и тебя не приглашаю, прости.

— Да всё понятно, — я вылез из постели, сам в одних трусах, это Лиза полностью одетая — в платье до щиколоток и под горло, косметика смыта, в руках платок. — Вы — мировой мужик! Было приятно познакомиться.

Поскольку мне не оставили ключей, провалялся на тахте, поужинал консервами и хлебом, обнаруженными на кухне, бросил на стол два рубля в возмещение ущерба и записку с извинениями за объедалово.

Наутро Прошины подняли меня в начале восьмого. Плеснул воды на лицо, взял чемоданчик Лизы и спустился к «Победе» Семёна Петровича. Пока ехали к автобазе, отец и дочь о чём-то тихо переговаривались, когда вышли — обнимались долго-долго. Наконец, я бросил её чемодан в подкапотное пространство гибрида «жигулей» и «запорожца», после чего мы отчалили.

— Штурман! Штурмануй. Я Нижний Горький совсем не знаю. Нам нужен выезд на Москву.

Подруга ехала какая-то отрешённая, целиком в своих мыслях. Безучастно кивнула, односложно подсказывала повороты. В восемь улицы только просыпались, катили поливалки, рассыпая воду перед наступлением летней полуденной жары.

На выезде из города моя спохватилась.

— Ты завтракал?

— Не успел. Вы же меня разбудили. Не волнуйся, я чуть раскулачил запасы хозяина, кинул ему пару рублей, в общем, не особо голодный. Вот кофе бы…

Это в новом тысячелетии какие-то точки придорожного общепита плотно облепляют выезд из каждого крупного города, далее повторяются каждые тридцать-сорок километров, да и почти на каждой бензоколонке можно пожрать. Единственная харчевня была плотно уставлена дальнобоями, в том числе понтовыми «Совтрансавто», я прикинул, какая скопилась очередь, и притопил педаль газа.

— Кофе нет, — огорчила Лиза. — Чай из термоса будешь? Хочешь — прямо на ходу.

— Остановимся у лесочка, нам ехать в пределах пятисот километров. В спортивном режиме уложился бы в четыре часа.

А в 2025 году — без проблем и гораздо быстрее, особенно если забить на камеры скорости. Но там столько выбоин нет.

— Хорошо. Я переоденусь.

Она дёрнула пальцем ворот платья, словно он её душил.

Начались леса. Как говорят военные — зелёнка. Я свернул на дорожку к очередной деревне, пока Лизетта шарилась в кустах, разложил газетку на капоте. Пища была безыскусная, варёная курица познала только соль и никаких специй, но в походе придираться к мелочам смешно. Вот пирог к чаю испёкся у святоши весьма достойный.

Подруга вышла, снова в джинсах клёш, майке и босоножках на каблуке. Платье и сандалики, напоминающие детские, несла в руках. Вдруг размахнулась и зашвырнула сандалии в кусты. Глаза, лишённые косметики, переполнились слезами. Лиза выглядела некрасивой и очень несчастной.