Генерал Доватор (Книга 2, Под Москвой) - Павел Федоров

Зина, видя изменившееся лицо Доватора, насторожилась.

- Мне кажется, всю затею с разведкой придется отставить.

- Почему?

Голос девушки зазвенел и дрогнул.

- Видите, какое дело...

Лев Михайлович, застегнув верхнюю пуговицу генеральского кителя, порывисто встал и прошелся по комнате.

- Учиться вам надо, - проговорил он решительно. - Вы не имеете права... - Он хотел сказать "губить себя", но, спохватившись, поправился: - Не имеете права не учиться. Вы очень способны. Поезжайте в Москву. Хотите, я напишу куда следует?

- Правильно! - горячо подхватил Атланов. - Вы будете выступать по радио для всей Красной Армии! Для всего народа! Вы же знаете, что такое хорошая музыка и песня. У меня кавалеристы воюют с песней, кашу варят с песней. Спать ложатся - поют, а встанут и снова запевают: "И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет..." Хорошие слова!

Зина не моргая смотрела на левый носок туфли, точно капризный ребенок. Уговаривали ее все наперебой, но она упорно молчала.

- Я ей тоже все время толкую. Даже слушать не хочет! - кипятился Ковалев.

- Погоди, Валя, - не вытерпела Зина и досадливо замахала рукой.

Подняв на Доватора умные, строгие глаза, она спросила:

- У вас, Лев Михайлович, есть дети?

- Да. Сын Саша и дочь Рита, - ответил Доватор.

Шубин прищурил правый глаз, нарочно громко кашляя, склонился к столу. Он понял, что, отмалчиваясь, Зина готовилась к меткому удару. Вот она обдумала все и хочет что-то сказать.

- Если бы ваша дочь Рита, - твердо и медленно начала Зина, - в тысячу раз имела больше способностей, чем я, и вдруг решила идти воевать. Вы, член партии, генерал-майор, запретили бы ей или нет? Или бы уж, на худой конец, взяли в штаб, под свое крылышко? Она бы вам по вечерам на гитаре тренькала или, как я, на скрипке играла? Как бы вы поступили, интересно мне знать?

- Вот это, я понимаю, соль-мажор! - Шубин широко развел руками. - Что я тебе говорил, генерал Доватор, не умеет быть почтительной, не умеет! А еще артистка, художник! - Шубина распирало от восторга, казалось, что у него треснет на спине туго затянутый китель.

- Да у нас, Михаил Павлович, таких художников, - звонко крикнула Зина, - половина колхоза! Вот если бы сейчас кто-нибудь из нас новый порох придумал или какую пушку, тогда другое дело! Можно было бы такую девушку отправить в глубокий тыл, в лабораторию или на завод. За вами, Лев Михайлович, ответ!

- Брось, Доватор, - снова вмешался Шубин. - Ее все равно не переспоришь. А то, чего доброго, тряхнет своими кудряшками и улетит в штаб армии, а там - будь здоров! - на самолет - и в твою Белоруссию. Оттуда еще привет отстукает.

Вместо ответа Доватор взял Зину за руки и поцеловал в губы.

- Молодец! Это я так поступил бы с моей дочерью, - сказал он взволнованно и, оглядев присутствующих грустным, задумчивым взглядом, тихо добавил: - Пора по коням!..

Когда вышли, на дворе стояла глубокая ночь. Редкие выстрелы рвали тишину и вспугивали мигающие на небе звезды.

- Ну как, комиссар, разведчица? - садясь на коня, опросил Лев Михайлович.

- Геройская, - ответил Шубин коротко.

ГЛАВА 6

Автоматчики противника подходили к оставленному завалу с большой осторожностью. Сначала разминировали подступы к нему, за этим последовал обычный для немцев круговой обстрел леса. Но в ответ не последовало ни одного выстрела. Казалось, густой Шишковский лес вымер, только сороки кружились над деревьями и беспокойно выщелкивали свои немудреные назойливые песенки.

Построчив из пулеметов, фашисты наконец решились подвести к завалу бронетранспортер и начали растаскивать деревья. Сперва батарейцы слышали звук работающего мотора, треск ломающихся сучьев, затем гитлеровские солдаты, успокоившись, обнаглели, подняли галдеж и принялись действовать в открытую.

Наблюдавший за ними сержант Алексеев, сидевший у пушки, чувствовал себя как на иголках. Его подзадоривали Луценко и Попов, находившиеся у другой пушки.

- Да якого же черта мы дивимось на цю поросячью породу? Бачь, волокут корягу, щоб тоби, сукину сыну, на мину наступить лапою и полететь вверх тормашками. Ну что ж, товарищ сержант? - молящими глазами посматривая на Алексеева, спрашивал Луценко.

- Нельзя, - шептал Алексеев. - Без приказа комбата нельзя.

- Дай, товарищ сержант. Я с первого снаряда у этой серой черепахи кишки выну, - говорил Попов, потирая от нетерпения руки.

И в самом деле, для того чтобы стоять у заряженного орудия, видеть перед собой врага и молчать, надо было иметь адскую выдержку и терпение.

Алексеев это хорошо знал, имел достаточную выдержку, но все равно у него сейчас руки зудели и невольно тянулись к пушке. Он то и дело бегал к связистам в их снежное укрытие, где сидел у телефона Ченцов, и докладывал:

- Во весь рост ходят, товарищ комбат. Что мы на них любуемся?

- Иди и наблюдай, сто раз тебе говорить! Скажу, когда будет нужно.

Алексеев пробирался обратно к пушкам и молча садился за щит. По лицу его все догадывались, что стрелять не разрешено, но все-таки надоедливо лезли с расспросами:

- Ну как?

- Идите к шутам! Надоело. Сто раз вам говорить, да? Суетятся, пристают, а потом промажут. Я вам промажу... Я вам так промажу - до самого Берлина будете ехать, не забудете. Марш по местам! Когда будет нужно, дам команду. Да не выглядывать из укрытий, а то пулю проглотишь, - ворчал Алексеев.

К полудню с большим трудом немцам удалось сделать в завале небольшой проход. Затем они вновь начали методически обстреливать подступы ко второму завалу с намерением взорвать мины и выявить огневые точки русских. Убедившись, что просека не заминирована, они решили пустить для разведывательных целей около сорока автоматчиков.

Орава подвыпивших молодчиков, строча на ходу из автоматов, двинулась вдоль просеки.

Командир эскадрона Сергей Орлов и Ченцов немедленно донесли об этом Осипову. Второй взвод эскадрона Орлова находился за завалом, два других расположились вдоль просеки и, выдвинувшись правым флангом почти к центру завала, прикрывали батарею Ченцова. Таким образом, оборонявшийся эскадрон представлял собой уступ влево в виде буквы "Г". Впустив автоматчиков в глубь просеки, Орлов имел полную возможность истребить их продольно-лобовым огнем второго взвода, а также фланговым огнем первого и третьего взводов, имевших в распоряжении, кроме батареи Ченцова, восемь пулеметов и до тридцати автоматчиков. С левого фланга его мог поддержать хорошо укрепившийся эскадрон Биктяшева. Однако Осипов отдал неожиданное распоряжение: второй взвод от завала отвести и впустить туда немецких автоматчиков.

- Да ведь они зайдут в тыл Биктяшеву! - говорил Орлов в трубку.