Дон Иван - Алан Черчесов

План созрел в один миг.

С моим цыганским прошлым взломать чужой шкафчик в бане труда не составило. Осложнения возникли, когда я не смог попасть в нужный размер. Лишь третья попытка моя увенчалась успехом: помимо льняного костюма, рубашки и туфель, я разжился полутора сотнями долларов. Кроме денег, были еще ключи от машины, водительские права, валидол и презервативы. Поразмыслив, я позаимствовал только контрацептивы, а ключи и права запихнул в свои грязные тряпки, припрятав их в том же шкафу, – все будет чем прикрывать наготу бедолаге после того, как слопает валидол. Совесть меня не измучила: я рассудил, что лишиться тряпья, получив сдачей собственный автомобиль, – где-то даже удача.

Туфли жали в подъеме, но костюмчик сидел как влитой. Правда, внутри у него сидел голод, что несколько портило праздник.

Заметая следы, я воспользовался метро. Вышел я на “Таганской”, где минут пять колебался между закусочной и забегаловкой, а предпочел ресторан – тот, что неподалеку от театра.

Моему костюму здесь были рады служить. Я выбрал столик в углу и, пока ждал свой заказ, размышлял, как мало присутственных мест отпущено человеку без документов. Почти все я уже посетил. К вокзалам, подвалам, товарным дворам сегодня добавились баня и этот вот ресторан. Присовокупить сюда милицейский участок, тюрьму, крематорий – и список, по сути, исчерпан.

Альфонс был при мне. Он разлегся в проходе и даже прильнул головой на колени какой-то особе. Та что-то писала в блокноте, отставив в сторонку бокал. Почувствовав взгляд, она подняла на мгновенье глаза, коротко мне улыбнулась и вновь зашуршала пером. Дежурная вежливость метрдотеля в отношении этой изысканной посетительницы обретала подчеркнутую обходительность. Вот он согнулся над нею в поклоне и тихо о чем-то сказал.

– Да, за мой столик, – ответила дама, вздохнула, сунула в сумку блокнот и скользнула глазами по мне, застряв на секунду в моем свежем шраме. В зал вошла высокая стерва с красивым стервозным лицом. – Нам того же вина, салат “Ришелье” и каких-нибудь фруктов. Ты голодна?

– На диете, – шепнула подруга, но так, что услышали все. – Мы с Виолеткой выводим токсины под наблюдением Ли Шу. Эффект обалденный. Поздоровайся, милая, с тетей Наташей.

На стол прыгнуло существо. “Тетя Наташа” едва успела спасти свой бокал. С радостным тявканьем тварь кинулась к ней и стала лизать в нос и в губы.

– Извините, у нас не поло… – встрял было официант.

– Чепухи не мелите. – Стерва взвеяла палец: – Блюдце сухариков, минералки в пиалу и замешать на гусином паштете двадцать пять граммов вот этого корма. Стоит собака три тысячи баксов. Пострадает от вашей стряпни, я найду вам, чем застрелиться. Повара предупредите.

Официант попятился на кухню.

– Вы ничего не забыли? – спросила дама с Альфонсом на юбке, когда подавальщик вернулся, неся на подносе заказ. – По-моему, тот господин, – перевела она взгляд на меня, – пришел раньше нас.

– Сейчас я его обслужу. Вот только накормим собачку. Как говорится, детишкам вне очереди.

Вторая ошибка! Стерва встряхнула прической, закинула ногу на ногу, не спеша закурила, полюбовалась на свой маникюр, покрутила часы на запястье и пыхнула халдею в манишку:

– Ей восемь лет. По человеческим меркам – пенсионерка… Скажи, хам, а кто твой хозяин?

– Брось, Стелл. Расслабься.

Официант немедля ретировался. Когда он доставил сделанный мною заказ, руки его заметно тряслись. Пока женщины оживленно беседовали, он томился в проходе и следил за каждым их жестом. Физиономия его изображала ту предынфарктную стадию счастья, что, словно перчатку, натягивает на лица отсроченный приговор.

Между тем тварь освоилась и засновала от стола к столу, собирая сюсюканья и восторги. Снедь предлагать ей никто не решился. Не имею понятия, что то была за порода, но смотрелась она как грызун-альбинос, облаченный в шкуру хамелеона с пятнами от волдырей. Когда Виолетка сунула морду в салат, подругу хозяйки перекосило.

– Очень мило. Угощайся, пуся-лапуся, – заворковала она, совладав со своим отвращением.

– Ты что, Натали! Ей нельзя. Капля холестерина для нее смерти подобна.

– Бедная девочка.

Тон был искренний, но выдавали глаза. Так смотрят на жертв отравительницы, укатав мышьяк им в пирожное.

Женщина сделала знак. Официант подлил в бокалы вина. Загородившись его спиной, я постарался поддеть с блюдца масло. Стоило мне коснуться лезвием замороженного кругляша, как он катапультировал из-под ножа, шлепнулся в стену и срикошетил под лавку с цветами. Я покосился по сторонам. Похоже, никто не заметил. Бог с ним, с маслом! У меня без него было работы невпроворот: французский салат, суп из белых грибов, венский шницель, пузатый графинчик вина… Расправившись с ними, я заказал капучино и под дым сигареты лениво разглядывал посетителей. Дама что-то строчила в блокноте. Она была снова одна.

Я все еще изучал ее профиль, когда она, не отрываясь от писанины, подняла свободную кисть и обернула ладонью ко мне, прося потерпеть. Потом положила руку к себе на колени и стала поглаживать Альфонса по голове. Глаз от бумаги женщина не отвела, но в уголках ее губ заиграла улыбка.

Минуту спустя, поманив меня пальцем, она указала на место перед собой, но удостоила взглядом только после того, как поставила точку, убрала блокнот и глотнула вина.

– Эти руки не от этого пиджака, – сказала она. – Я права?

Глаза у нее оказались такого холодного цвета, что я не сразу нашелся с ответом.

– Я права, – повторила она, и я понял, что дама давно научилась всякую паузу трактовать в свою пользу. – Продолжим?

Я не возражал.

– Хотите вина? Не стесняйтесь. Ваше здоровье! – Мы выпили. Она положила локти на стол, сцепила в замок свои пальцы и уперлась в них подбородком. – Лицо. С ним тоже загвоздка. Слишком дальний родственник этим рукам. Полагаю, носить вам их вместе не просто.

– Не сложнее, чем по отдельности. А вы, собственно, кто?

Она рассмеялась.

– Я так и подумала. Наверняка вы единственный, кто задается здесь этим вопросом.

– Еще как задаюсь. Вы звезда?

– В лучшем случае, отражение глянца. Уже года два. Вы свалились с луны лишь вчера?

– Если быть точным, сегодня.

– Чем же вы там занимались?

– Метался из кратера в кратер в поисках свежего воздуха. На луне с ним напряг.

– Вы что, прямиком из тюрьмы?

– Пока еще нет, – сказал я. – Не беспокойтесь, я не убийца.

– Не зарекайтесь.

Она кивнула на лавку с цветами. Масла под ней уже не было.

– Снаряд настиг цель.

– Виолетка?

– Стелле я вас не выдала. Хотите узнать почему?

– Могу угадать.

– Вот как? Интересно услышать.

– Вам интересно услышать.

– Ну да. Говорите.

– Я только что это сказал. Повторяю: вам интересно услышать. Это и есть мой ответ. Могу поручиться, я уже поселился в вашем блокноте. Теперь вам желательно выяснить, заслуженно или нет.

Не сводя с меня глаз, она допила вино, облизнула медленно губы, взяла сигарету, дождалась огня и предложила сгустившимся в хрип теплым голосом:

– Удивите еще чем-нибудь.

– Фокус сойдет? – спросил я.

– Смотря что за фокус.

Выбор был невелик: передо мной лежали только бутылка, приборы и пара бокалов. Я засучил до локтей рукава, повертел пустыми руками, взял в одну нож, другой поднял вилку и, пожонглировав ими, сунул обе в карман пиджака. Потом вылил в фужер остатки вина и осушил одним махом.

– Это все? – спросила она. – Вы что, вор? Банальный вор – и все?!

– Не судите да не судимы будете. Поищите ответ в своей сумке.

Она схватила за ручку и потрясла. Сумка предательски зазвенела. Женщина покраснела и надавила защелку. Пошарив внутри, достала приборы и выложила на салфетку.

– Не понимаю!

– Возвращаю вам комплимент: сейчас уже ваше лицо совсем не от вашего платья.

– Как ты это сделал? Сейчас же мне покажи, а то я сгорю со стыда.

– Если ты так настаиваешь. – Я их вытащил из пиджака – сперва нож, потом вилку. – Теперь поняла?

От холодной начинки в глазах не осталось ни льдинки. Взгляд заблестел, приобрел новый цвет. Будь у взгляда этого запах, он пах бы фиалкой и был бы на вкус как морская волна, думал я.

– Издеваешься?

– Произвожу впечатление. Это был тест на внимательность. Ты так волновалась, что не заметила, как вместе с блокнотом и ручкой смахнула в сумку приборы.

– Ну и дура же я!

– Сформулируем так: это я не дурак.

В сумке опять ожил звон.

– Стелла, – шепнула она.

С четверть часа я слушал ее возмущенные ахи и лицемерные охи сочувствия. Отключившись, она принялась хохотать.

– Докладываю: понос начался прямо в машине. А у Стелки новенький “додж” с кожаными сиденьями. Она – в скорую, а в скорой никто не торопится. Подруга мечет баксами и требует хирурга. Тот с интересом смотрит на деньги, и чем больше смотрит, тем охотнее соглашается на операцию, потом вдруг возьми и спроси: а кого резать-то? Стелка глядь – а Виолетки и нету. Впопыхах в машине забыла. Срочно туда. Собачка сама не своя: как-никак впервые с хозяйкой рассталась. Та с ней даже к любовнику ездит. У него в спальне клетка от попугая. Попугай окочурился, а клетка осталась. Виолетка оттуда за ними всегда и присматривает… В общем, подруга дверь открывает, а собака ее цап за ухо! Кровь, паника, слезы. Говорит, если б не жемчуг в серьге, мочку бы отхватила. Стелка несется обратно в приемное. Врачи видят кровь на одежде и понимают, что дело серьезно. А хирург любопытствует: “Ну и где же больная? Похоже, у вашей собаки кровавый понос. Лучше поторопиться”. До подруги доходит, что опять прибежала одна. Она в рев, тычет хирургу доллары в грудь и мычит, таращась глазами на выход. А оттуда вдруг визг тормозов. Стелка при смерти. Думает, точно моей Виолетке камбец. Но камбец угрожал не ее Виолетке. Водитель на скорой вовремя затормозил, и теперь, и теперь…