Паруса над волнами - Николай Андреевич Внуков

подать до родного Плимута. Но жестокие ветры не дают передышки. Люди на борту мрут один за другим. Еще месяц невероятных страданий и отчаянья. Природа словно мстит Кэвендишу за удачу первого плаванья. И настает час, когда смерть обрывает путь адмирала и пирата королевы Елизаветы. 20 мая 1592 года серая, холодная вода Атлантики сомкнулась над завернутым в парусину телом сэра Томаса.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Паллада

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Четыре прибора дали возможность морякам плавать по всем морям земного шара и выбирать любой курс в океане.

Это — секстан, компас, лаг и часы.

Компас люди изобрели примерно в 2600 году до нашей эры.

Лаг для измерения скорости корабля появился, вероятно, еще в Древнем Риме.

Песочные часы для отсчета времени стали применять тоже римляне.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А вот на вопрос «где мы находимся?» моряки долго не могли дать ответа. Определить точное место корабля в море стало возможным только тогда, когда знаменитый Меркатор начертил первые географические карты с меридианами и параллелями.

Достаточно было измерить высоту солнца или какой-нибудь яркой звезды над горизонтом, чтобы сказать, на какой широте находится корабль. И математики многих стран стали изобретать морские угломерные приборы.

В конце XV века в руках моряков появилась астролябия, потом ее сменило астрономическое кольцо. В XVII веке знаменитый мореплаватель Джон Дэвис изобрел квадрант. И наконец, в 1731 году англичанин Гадлей изобрел прибор, названный октаном. Октаном можно было измерять углы до 90°.

Двадцать шесть лет надежно прослужил октан морякам, пока в 1757 году капитан Кампелл не усовершенствовал его, увеличив шкалу (лимб) отсчета углов с 1/8 доли окружности до 1/6. Так на свет появился секстан, прибор, которым до сих пор пользуются капитаны и штурманы всех морских судов. И недаром этот прибор изображен на значке капитанов дальнего плавания.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ыстро старятся деревянные корабли.

В двадцать лет любой парусник — уже дедушка. Обшивка корпуса и медные скрепы расшатаны волнами. Стонут, плачут шпангоуты. В трюмах плещется гнилая вода, затекающая в щели. Паруса изуродованы заплатами фантастических форм и размеров. Ванты в местах сплёсов[10] растрепаны. Палубные надстройки, множество раз сносимые штормами, заменены новыми. Издали старик еще выглядит бодрячком, но вблизи видны все его морщины.

В 1846 году на Охтенскую верфь, недалеко от моста через Неву, привели старый фрегат с красивым названием «Паллада». Богиня-хранительница городов и крепостей, в честь которой корабль получил свое имя, наверное, покраснела бы и отказалась покровительствовать этой развалине, если бы увидела ее.

А этот старик прошел за двадцать лет славный путь.

Его строили здесь же, на Охте, из самого лучшего дерева, самого лучшего железа, самой лучшей меди и из самой лучшей в России парусины сшили ему паруса. Первого сентября 1832 года сошел он со стапеля.

Старые моряки любовались изящной отделкой корпуса и подчеркнутой строгостью линий. Обводы «Паллады» не нарушались ни одним лишним штрихом. Они как бы струились от длинного косого бушприта к невысокой корме и выражали главную идею строителя: «Вперед! Только вперед!»

А строительством «Паллады» руководил опытнейший в России «мастер фрегатов» полковник Стоке. Наблюдал за работами на верфи прославившийся кругосветным путешествием на фрегате «Крейсер» будущий адмирал Павел Степанович Нахимов.

Стоке, прикидывая «добрые пропорции», записал в своем строительном журнале основные размерения корабля:

«Длина — 175 футов (52,7 метра), ширина — 45 футов (13,3 метра), скорость под полными парусами примерно 12 узлов. Вооружение — 52 пушки».

Эти начальные данные выдержаны были русскими строителями с точностью до одного фута.

Самым красивым кораблем на Балтике считалась «Паллада». И самым удачливым.

Слава пришла к «Палладе» и к ее командиру Павлу Нахимову в первый же год жизни корабля на воде.

Моряки долго вспоминали тот осенний переход эскадры Беллинсгаузена, когда погиб, растерзанный скалами Дарерорта, фрегат «Арсис».

Эскадра шла кильватерным строем на северо-запад. Серое балтийское небо текло над мачтами. Порывами налетали шквалы такой крепости, что малые корабли ложились на борт, чуть не касаясь реями волн. Вдалеке на берегу, как тревожное видение, поблескивал огонь маяка. Нахимов, кутаясь в плащ, стоял на палубе фрегата, наблюдая за проблесками. Рядом с ним, глубоко засунув руки в карманы дождевика, стоял молчаливый штурман. Огонь расплывчато светил красноватым пятном сквозь туман прямо по носу «Паллады».

— Пал Степаныч, — шевельнулся вдруг штурман. — Это — маяк Дарерорта. Здесь много камней, подобных зубам акулы. Опасно…

Нахимов прикинул расстояние до огня.

Почувствовал, как похолодели плечи.

Еще несколько минут — и эскадра сломает строй, и большие и малые корабли беспомощно забьются между камнями, теряя снасти, разбивая в щепы борта, умирая на скалах…

— К пушке, штурман! К пушке! — закричал Павел Степанович. — Сигнал: «Флот идет к опасности!»

Штурман исчез в накате шипящих брызг. Волна прошла по правому борту, моя палубу.

Глухо грянула пушка, следом за ней — вторая.

Пауза. И еще двойной удар выстрелов.

Флагман «Арсис», шедший первым в строю, не продублировал грозного сигнала.

И тогда Павел Степанович решился на невероятное.

— Поворот оверштаг! — закричал он палубной вахте. И следом за этим приказал выстрелами подать сигнал по эскадре: «Всем вдруг идти за «Палладой!»

Если бы мутный огонь не был маяком Дарерорта, на этом служба Павла Степановича и кончилась бы. Беллинсгаузен не простил бы ему самоволия. Выйти из ордера, сломать походный порядок… Капитанов за куда меньшие проступки разжаловали в простые матросы, а то и просто изгоняли из флота.

Но огонь был маяком Дарерорта, и это доказал своей смертью «Арсис», далеко выскочив на острые камни.

А эскадра, круто изменив курс, последовала за новым флагманом и благополучно обошла рифы.

Трепетно ожидал Нахимов решения Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена по своему поступку. Перечить самому вице-адмиралу, поправить его ошибку… На это бы решился не всякий.

Но и Нахимов не был бы Нахимовым, если бы предпочел не оспаривать флагмана. Слепое подчинение субординации было противно его духу.

Беллинсгаузен, снятый с погибшего «Арсиса» и оказавшийся на палубе «Паллады», ни слова не сказал Нахимову. Только подошел к нему, положил обе руки на плечи Павла Степановича и посмотрел ему в глаза. Потом отвернулся и сбежал по трапу