Эверест, юго-западная стена - Л Замятин

В 18.00 слушали большую передачу из базового лагеря — записи голосов родных и знакомых. Эдик попал в тёплую домашнюю обстановку, в окружение своих трёх женщин. Я вспомнил эту чудесную семью и не мог не позавидовать ему. Сколько нежности было в словах и сколько старания в песнях под пианино его жены и дочерей. Приятно было и мне услышать голоса друзей-ленинградцев.

Утром собирались медленно, но в лагерь-3 пришли засветло. Вначале путь проходил так, что случайно сброшенный камень мог упасть на товарища, идущего в двух-трёх верёвках ниже, поэтому приходилось особенно тщательно рассчитывать каждый шаг, пытаясь угадать “живые” камни под свежевыпавшим снегом. Громко проклинал я косые траверсы через кулуары, когда верезка закреплена концами, а середина провисает над обледеневшим жёлобом. Если здесь поскользнуться и зависнуть на зажиме, то долго будешь барахтаться с таким грузом.

Наванг, к моему удивлению, устал больше меня, хотя нёс меньше.

Позднее я узнал, что Наванг к этому времени отработал наверху больше недели, не спускаясь в базовый лагерь. К тому же на днях, идя без очков по заснеженным скалам, получил снежную слепоту, и теперь резь в глазах отнимала дополнительные физические и моральные силы. Становилось ясно, что даже с его железным здоровьем вряд ли удастся долго пробыть здесь. Но я всё-таки надеялся, что он придёт хотя бы в лагерь-4.

Опять пересчитали груз. Мы и раньше знали, что переход 3—4 будет самым тяжёлым, но не предполагали, что завтра случится такое.

30 апреля. Долго не могли понять, как же нам всё ухватить. Наконец нагрузились приблизительно так: я — 27—29 килограммов, Эдик — 25—27, Наванг — 25—26 килограммов.

Помня адский холод (впрочем, в аду, кажется, жарко), который мы испытали, выходя из лагеря-3 три недели назад, я надел всё, что было с собой. На этот раз мороз оказался слабее, но ни одна одёжка лишней не была.

Палатки лагеря-3 прилепились к монолитной нависающей скале, и от них уходил вниз крутой снежно-ледовой склон. На стыке склона и скалы удалось вырубить неширокую площадку, на которой одна палатка встала целиком, а вторая на две трети. На таком крутом склоне удобно надевать тяжёлый рюкзак, под который всегда приходится садиться.

Я вышел на час-полтора раньше и, дойдя до седловинки, занялся киносъёмкой. Это было ошибкой, так как и без того мы вышли только в двенадцатом часу. Через некоторое время появился Наванг, но ко мне не поднимался. Полчаса спустя я продолжил своё довольно медленное движение вверх. Я был в двух верёвках выше по кулуару от Наванга, когда к нему подошёл Эдик.

Я надел маску, установил ручку редуктора на расход одного литра в минуту и стал искать подходящий камень, чтобы поставить рюкзак повыше. Просто поднять на плечо я его не мог — слишком тяжёл, и приходилось садиться под рюкзак, надевать лямки и плавно вставать. Было уже два часа дня, а до лагеря-5 осталось ещё одиннадцать верёвок. Я надеялся, что кислород позволит увеличить темп. Ругал себя за то, что утром опять долго готовился к выходу. Хотелось взять как можно больше баллонов, верёвок, крючьев, а рюкзаки уже и так трещали. Ругал себя за то, что затеял киносъёмку. Уж очень хотелось использовать краткие часы хорошей погоды. Отлично смотрелся со стены Наванг, поднимавшийся по снежному взлёту, а левее нашего контрфорса кулуар Боннингтона виден был почти до самого ледника Кхумбу.

Кислородная маска на лице сразу вызвала массу неудобств. До сих пор я только примерял её, сидя за столом в “кают-компании”, и не предполагал, что на маршруте с ней возникнут сложности. Резиновая трубка с индикатором поступления кислорода висит перед грудью и грозит зацепиться за выступ или запутаться в самостраховках, маска сильно сокращает главный сектор обзора — не видно зацепок для ног. А когда наклоняешь голову, маска упирается в пуховку и совсем сдвигается на глаза. Я промучился минут двадцать, пройдя всего треть верёвки, и решительно снял маску. Облегчения от кислорода не почувствовал, зато неудобства сильно осложнили работу. Сняв маску, ощутил, как резко охватило морозом влажную кожу лица, но через пару минут привык.

Этот путь был мне знаком, я навешивал здесь верёвки 13 апреля, но тогда шёл хоть и с нижней страховкой, но с меньшим грузом. В рюкзаке лежали только верёвки для обработки маршрута, а на груди и на поясе развешаны крючья, карабины и молоток. Идя свободным лазанием, я мог выбирать на стене простейший вариант пути, а теперь закреплённая верёвка диктовала кратчайшую, но не всегда самую удобную дорогу. Хорошо, что крутизна скалы ещё позволяла идти на ногах, придерживаясь за перильную верёвку и пристраивая носочки ботинок на мелкие полочки.

Я посматривал вниз, где в ста двадцати метрах от меня Эдик о чём-то долго совещался с Навангом. Ждать их не имело смысла, так как по перилам всё равно каждый идёт независимо, а чем раньше я приду в лагерь-5, тем лучше для всех.

Подошёл к стенке, на которой при обработке затратил довольно много времени и совсем заморозил страховавшего меня Эдика. Перестегнул зажим и попытался пройти по тем зацепкам, что и две недели назад. Однако стенка “отбрасывала”. Лезть с таким рюкзаком по мелким трещинам и выступам было невозможно. Верёвка шла по диагонали, с небольшим провисом. Когда я вынужден был её нагрузить, меня качнуло маятником вправо метра на два, и я оказался под выпуклой частью стены, почти не находя опоры для ног. Я висел на зажиме достаточно надёжно и даже удобно, длина страховки и точка закрепления её на грудной обвязке гарантировали от опрокидывания и потери контроля за ситуацией. Всё это было отработано на скальных тренировках и стенных восхождениях, и оставалось только выбрать один из способов движения по вертикальным перилам на отвесе. Мешкать было нельзя, так как рюкзак, несмотря на удобную конструкцию, был всё-таки слишком тяжёл и буквально переламывал позвоночник, выворачивал плечи. Можно было встегнуть второй зажим с петелькой для ноги и по очереди передвигать то верхний, то нижний, но, прикинув длину тяжёлого участка, я решил, что обойдусь просто руками. Правда, пришлось снять рукавицы, так как они скользили по гладкой капроновой верёвке. Сделав несколько быстрых шагов-подтягиваний, я влез на сравнительно пологую часть стены и прислонился к ней, с трудом восстанавливая дыхание и отогревая совершенно окоченевшие руки.

Маршрут приобретал всё более гребневой характер. Отдельные стенки можно было обойти справа, иногда попадались полки и гребешки, которые позволяли немного отдохнуть. Средняя крутизна возросла, я подошёл к самому сложному участку всего маршрута по юго-западной стене Эвереста. Верёвки здесь навешивали Бершов и Туркевич неделю назад, и теперь я по достоинству оценил их безупречную работу на труднейших скалах.

Оказывается, участок 7500—7700, который снизу казался нам ключом маршрута, значительно проще того, что встретился на высотах 8000—8200. Как они лезли по этим микрозацепкам, присыпанным снегом, в тяжёлой и громоздкой одежде, в рукавицах и кислородных масках, которые так мешают при тонком лазании! К тому же этот чёрный непрочный сланец плохо держит крючья, а трещины забиты снегом и льдом.

Наконец мы с Эдиком опять оказались в зоне пряной видимости. Он был метров на сто двадцать ниже, и я с трудом докричался:

— Светлого времени не больше двух часов! С таким грузом до темноты в лагерь не успеем. Давай оставим здесь по девять-десять килограммов, а завтра вернёмся...

Эдик кивнул, не снимая маски, и поставил рюкзак. Я попросил только не оставлять верёвки: кислорода на завтра ему хватит того, что есть в лагере-4, а без верёвок, крючьев и карабинов мы не сможем обработать дорогу наверх.

Оставив три баллона в снежной нише, я продолжал подниматься, досадуя на себя, на маршрут и на тяжёлый рюкзак. Знал бы я, что здесь будет так круто, не канителился бы утром и не тратил времени на киносъёмку.

Стенка шла за стенкой. Я попытался торопиться, но от этого работал менее рационально и быстрее расходовал силы. Надвигались сумерки. Вот уже маршрут стал заметно выполаживаться, некрутые участки между взлётами становились всё длиннее, а лагеря нет и нет.

Вдруг снизу совсем близко слышу голос. Эдик? Как он сюда попал? Ведь разрыв между нами постоянно увеличивался. Эдик спрашивал меня, как лучше пройти эту верёвку. Я объяснил и подождал. Оказывается, он оставил рюкзак, и это позволило ускориться. Молодец! Лучше хорошо отдохнуть в палатке и утром сходить за грузом со свежими силами, чем карабкаться всю ночь по этим сумасшедшим стенкам.

Ещё тридцать метров — и мы на остром снежном гребне. Срублено несколько кубометров снега, и в этом проёме стоит палатка. Окоченевшими пальцами с трудом развязали рукав входа. В полном изнеможении вползли и некоторое время лежали в темноте...

Но уже через несколько минут я распаковал рюкзак и достал рацию. В назначенное время (18.00) мы не вышли на связь, так как находились на трудном участке. Внизу волновались, держали рацию на постоянном приёме. Мы сообщили, что у нас дела идут относительно нормально. Евгений Игоревич как мог ободрил нас и сообщил, что за нами поднимается группа Иванова, которая постарается помочь кислородом.