Эверест, юго-западная стена - Л Замятин

Взаимоотношения в связке со стороны, почти не заметны. Минимальное количество стандартных команд (“выдай”, “выбери”, “закрепив), скупой набор движений,— но точность действий и понимание должны быть, пожалуй, не меньше, чем у воздушных гимнастов. Страхующий должен чувствовать прочность опоры ведущего, усталость его пальцев, надёжность только что забитого крюка, хватит ли верёвки до ближайшей удобной полки. Должен правильно оценить снизу сложность маршрута и вовремя подсказать направление движения. Страхующему приходится подолгу стоять или висеть неподвижно, в неудобной позе, на сильном морозе, на ветру или под струями воды, и при этом он постоянно находится в нервном напряжении, не может отвлечься и расслабиться. Ведь в любую секунду может произойти внезапный, непредвиденный срыв. А эта ситуация хотя и редкая, но чрезвычайно опасная. Страхующий должен успеть оценить силу рывка и рассчитать свои усилия. Ни в коем случае нельзя зажимать верёвку намертво,— при этом либо вылетают крючья, либо верёвка режется о выступ. Для смягчения рывка надо выдать несколько метров, постепенно затормаживая верёвку до остановки.

Особенно хорошо чувствуют партнёра люди, которые сами много ходили впереди. На пике Октябрьской Революции мне посчастливилось работать на страховке мастера спорта международного класса Толи Носова и мастера спорта Юры Борзова, на пике Коммунизма — Коли Степанова, на Эвересте — Володи Шопина. Все они великолепные альпинисты, прошедшие много сложнейших стен, и у нас сразу появлялось полное взаимопонимание, хотя мы впервые оказывались вместе в одной связке.

Самые напряжённые моменты возникают, когда связке приходится спускаться по сложному маршруту, не используя продёргивание сдвоенной верёвки. При этом первый, спустившись по закреплённой верёвке, организует страховку и принимает второго. Последний в случае срыва пролетает расстояние, вдвое превышающее отрезок свободной верёвки, то есть до восьмидесяти метров. А это — гарантия травмы, если не больше. Здесь страхующий должен быть особенно чутким, чтобы не сдёрнуть товарища при выбирании провиса. Такая опасность часто возникает при спуске по гребню, где небольшие стеночки чередуются с простыми участками, которые притупляют бдительность, провоцируют нижнего на ускорение движения.

Место, намеченное для лагеря-3, мне не понравилось, несмотря на настойчивые рекомендации Голодова ставить лагерь именно здесь.

Мы с Эдиком взяли четыре верёвки, крючья и стали работать дальше. Действительно, до подходящего места оказалось три с половиной верёвки.

Район лагеря-3 (7800) — единственное место на всём маршруте, где постоянно лежит снег, то есть крутизна скал здесь поменьше. Это снежное плато протяжённостью три-четыре верёвки как бы разделяет два самых тяжёлых участка нашего контрфорса. Снег здесь хотя и держится, но плохо, а из-под его тонкого слоя во многих местах просвечивает лёд. Поэтому нам с большим трудом удалось отвоевать маленькую площадку под нависающей скалой. В двух метрах от палатки юго-восточная сторона контрфорса обрывалась стенами в кулуар Боннингтона.

Вообще-то в этот день планировался спуск на 7350, но к концу рабочего дня снегом так присыпало скалы, что спускаться стало опасно, и группа решила переночевать здесь.

Площадку делали на скорую руку. Завалились все в одну палатку, усталые и злые.

Чувствовалось отсутствие акклиматизации — все мы впервые на высоте 7800 не только в этом сезоне, но и в жизни. В палатке страшно тесно и холодно. Не хочется двигаться, но в скрюченной позе долго не просидишь. Надо срочно разуваться, — пальцы на ногах онемели, но снять утеплители и ботинки — проблема, так как окоченевшие руки не гнутся. Вся одежда и рюкзаки в снегу. Приоткрыв вход, получаешь новую порцию в лицо. Коля с Эдиком начали разводить примус, но он никак не хотел правильно работать, фыркал и коптил. Палатка наполнилась удушающим дымом. Я высунул нос наружу, — лучше холодная метель, чем эта “газовая камера”. Зато когда “Фебус” наконец ровно и мощно загудел, в палатке сразу стало тепло, приятно, и мы занялись приготовлением ужина.

Утром мы с Эдиком пошли посмотреть наверх, а Коля и Володя остались улучшать площадку и ставить вторую палатку.

Очень холодно. Надели на себя всё, что было с собой, но не могли избавиться от ощущения, что стоим голыми на морозе. Сразу онемели пальцы рук и ног.

Наш путь идёт по западной стороне контрфорса, поэтому солнце здесь появляется только в середине дня. А па календаре, между прочим, только 11 апреля, то есть зима ещё окончательно не покинула эти высоты.

Хорошо, что не надо было сразу лезть. Первые две верёвки прошли по кромке скал и снега, обходя слева бастионы на гребне контрфорса. Но и путь по снегу оказался не простой ходьбой. Слишком много ледовых участков, причём лёд настолько твёрдый, что ледобурный крюк не входит, кошки не держатся, а ледоруб отскакивает или скалывает тонкие линзы. Видимо, особенно трудно приходилось Эдику, который, стоя на страховке, не имел возможности согреться движением. Мой темп замедлялся ещё и потому, что надо было время от времени стучать ботинками друг о друга, чтобы восстановить кровообращение, раскачивать ногой, подпрыгивать на носочках. А лучше всего интенсивно сгибать и разгибать пальцы. Вот почему ботинок должен быть достаточно просторным. Лучше не надеть лишний носок, но иметь свободу движений для пальцев.

Небольшой камин, полка, ещё камин — и, протиснувшись через разлом, я оказываюсь на гребне контрфорса. Восприятие жизни резко меняется. Здесь солнце! Сразу стало теплее. Насколько сильно все мы зависим от него, особенно остро понимаешь только в горах. Слишком жидкая здесь атмосфера, чтобы аккумулировать лучистую энергию. Светило признаёт только личный контакт, только прямую сиюминутную связь. Его щедростью с другом не поделишься и впрок не заготовишь. Да и самому-то едва хватает. Пожалуй, немного было в тот момент людей на земле, так близко находившихся к всемирной “грелке” и не экранированных от неё обшивками самолётов и космических кораблей. Мы получали от солнца тепла больше любого другого человека и в то же время мёрзли, может быть, сильней любого другого. Промороженный воздух тут же высасывает из тебя капли тепла, подаренные солнцем. Но всё-таки это уже не тот мертвящий холод, что минуту назад. Я невольно остановился, выбирая верёвку, блаженствуя и любуясь великолепной панорамой. Прямо передо мной — профиль южной стены Эвереста, правее — громадина Лхоцзе, у её подножия — истоки ледника Кхумбу. От меня вниз на несколько сотен метров — обрыв к кулуару Боннингтона. Влево вверх, чуть левее гребня контрфорса, просматривается сравнительно простой широченный скальный жёлоб. А дальше вздымаются стенки.

Мы прошли пять верёвок и вернулись, так как в этот же день надо было спуститься на 7350 за грузом. Мужики к этому времени кое-как поставили, скорее подвесили, вторую палатку и в 14.30 все вместе начали спуск. Снега на скалах стало ещё больше. Видимо, уже в этот день стало заметно, что самочувствие Коли и Володи похуже, чем у нас с Эдиком, хотя они с утра наверх не ходили. Однако тогда я не понял этого. Мне казалось, что Вовик в порядке.

На спуске главная опасность — “живые” камни. Группа развешивается на верёвках, непрерывной ниткой соединяющей лагеря, и довольно быстро скользит по ним, контролируя скорость с помощью специальных тормозящих приспособлений. При этом можно случайно задеть свободно лежащий камень, который, стукаясь о выступы, описывает замысловатую траекторию и может либо попасть в человека, либо перебить перильную верёвку. Поэтому самый нижний старается спускаться как можно быстрее, чтобы уйти из-под обстрела, а верхний — как можно осторожнее, ведь под ним вся группа.

Вечером Коля Чёрный сказал: “Если мне думать о вершине, то завтра надо спускаться”. У него совсем пропал голос, хотя общее самочувствие нормальное. Полночи с кислородом не принесли облегчения, и утром он пошёл вниз.

А мы должны были поднять как можно больше груза в третий лагерь и попробовать обработать дорогу до четвёртого. В этот момент все участники экспедиции были уверены, что самый сложный кусок маршрута уже пройден, что после 8000 окажется сравнительно простой ступенчатый гребень с невысокими стенками. Поэтому, оставшись без Коли, мы всё-таки надеялись выполнить план втроём.

12 апреля. Вышел в 11.00, минут через двадцать — Вовик, в 12.00 — Эдик. Все взяли по десять килограммов общественного груза. Несли много личных вещей, чтобы оставить их в третьем лагере для восхождения. В 16.10 я был в лагере-3 и занялся улучшением площадки. Палатка встала великолепно, можно ночевать даже вчетвером. За работой незаметно пролетели два часа. Никого из ребят не было. В конце вечерней связи я попросил Казбека, который только что пришёл на 6500, посмотреть в бинокль — не видно ли моих партнёров. Он долго не мог никого обнаружить на стене, тем более что наступили сумерки. Вдруг сообщает, что Шопин пришёл к нам. Я был поражён. Вместо 7800 он оказался на 6500. Потом я узнал подробности. Володя, пройдя пять верёвок, почувствовал себя не очень хорошо: его беспокоила непроходящая боль в левом подреберье. Решил спускаться.