Город каменных демонов - Андрей Ерпылев

– А вы разве не знаете? – изумился главный инженер. – Да поубивали их всех! Разборка была в городе… Я думал, что вы слышали уже. Еще и у нас проблемы были после этого, – всплеснул он руками. – Одного не то завалило у нас на складе, не то свои пришибли…

– Да? Расскажите-ка… – насторожилась девушка.

Но из Олега Сергеевича больше ничего выжать не удалось, поскольку, как оказалось, он вернулся в город лишь к шапочному разбору и знал вообще крайне мало. Или хотел показать, что знает мало… Словом, беседа перетекла в ту фазу, когда мужчина ощущает у себя за спиной стремительно растущий павлиний хвост и верит в свою неотразимость. Увы, совместное распитие «мартини», извлеченного из скрытого в стене бара, не говоря уже о последующем переходе на «ты», в планы Веры не входило. Тем более в подобной компании. НАСТОЛЬКО терпеть выходки главного инженера она не собиралась…

А минут через десять она уже покидала инженерский «будуар», унося в сумочке подписанный пропуск. Провожал ее торжествующий взор «секретутки», окончательно уверовавшей в свою всеобъемлющую неотразимость в начальственных глазах.

Но прямой маршрут к проходной журналисткой был отвергнут без серьезного рассмотрения. Еще чего – уходить с завода не солоно хлебавши, с таким трудом туда попав!

И уж совсем она не догадывалась, что, едва дверь кабинета захлопнулась у нее за спиной, вмиг подобравшийся господин Лажечников схватился за мобильник…

Аксель Розенберг сошел с подножки поезда, перекинул через сгиб руки свой щегольский белый плащ, сдвинул на затылок широкополую, по американской моде, шляпу и закурил «гавану», окутавшись ароматным облаком табачного дымка.

Сигары стоили баснословно дорого, и Аксель вряд ли мог позволить себе такое мотовство, если бы не требовалось пустить пыль в глаза. Все же преуспевающие свежеиспеченные американцы не каждый день заглядывают в немецкое захолустье!

Все тот же старый вокзал Тейфелькирхена, столетние липы рядом, пролетки, терпеливо поджидающие седоков. Неужели старый Фриц Майгель все еще жив? Да нет! Конечно же, это его сын принял из рук старика кнут и вожжи.

«Где же, черт его побери, этот Отто? Неужели весь маскарад насмарку?»

Эх, если бы на самом деле он был таким преуспевающим, каким хотел казаться…

Как страшный сон вспоминались яблочные сады в Вермонте, кукурузные плантации в Алабаме, нью-йоркские доки, детройтские заводы… И все это, и массу чего еще пришлось пройти вслед за эфемерной мечтой. Считать «квотеры» и «даймы»[23] вместо сотен и тысяч долларов, снившихся в душном трюме «Кайзера Фридриха», везшего его вместе с сотнями других грезивших золотым дождем искателей счастья из Гамбурга в Нью-Йорк без малого полтора десятка лет назад. Быть в глазах истинных американцев (чуть раньше его самого покинувших Дублин, Белфаст или даже Неаполь) «грязной немецкой свиньей», терпеть зуботычины и подножки, мучительно избавляться от тяжелого акцента…

И кто бы мог подумать, что удача улыбнется ему в тот самый момент, когда он разуверится во всем на свете?..

– Вы случайно не герр Розенберг? – раздалось совсем рядом.

Аксель удивленно оглянулся, смаргивая слезы, выступившие на глазах от чересчур крепкого курева. Или от ностальгии?..

Неужели этот бюргер – тот самый Отто Лемке, весельчак и балагур, неутомимый выпивоха и бабник, с которым, да еще с Гансом-неудачником, так весело было проводить время в кабачках или единственном на всю округу борделе старой фрау Шлоссер? Где же его рыжие кудри? Где белозубая улыбка?

– Что, не узнаешь меня, Аксель? – грустно улыбнулся худой мужчина с седыми висками, снимая шляпу с изрядно полысевшей головы. – И не мудрено-Сколько лет мы с тобой не виделись? Десять? Двенадцать?

– Тринадцать, Отто, целых тринадцать. Чертову дюжину. Старый Виллендорф выгнал меня перед самой своей кончиной.

– Ага! Когда ты обчистил его на три тысячи марок.

– На пять, Отто. Ты все забыл.

– На пять? Тогда ты должен быть благодарен старому хозяину, что он не отправил тебя за решетку, а всего лишь выставил за дверь. А то все веселье просидел бы на нарах с грабителями и убийцами.

– Ты думаешь, что я не благодарен? Еще как благодарен. Тех марок как раз хватило мне, чтобы добраться до Гамбурга и купить билет на пароход до Америки… Ну и там на первое время… Зато видишь, какой я теперь?

Розенберг повернулся перед старым приятелем, словно манекенщик на подиуме, давая тому шанс оценить твидовый костюм, лаковые туфли, трость с набалдашником из слоновой кости…

– И в окопах мне гнить не пришлось, между прочим, как некоторым. Где ногу оставил, приятель?

– Да недалеко отсюда, – ничуть не обиделся Лемке, притопнув деревяшкой, которая заменяла ему ампутированную ниже колена ногу. – Под этим чертовым Петербургом, уже в восемнадцатом. Русские здорово задали нам тогда жару. Ничего. Главное, все остальное цело. Ганс-то, говорят, сложил голову где-то в Бельгии.

– Недаром его прозвали Неудачником, – погрустнел Аксель. – А что, Отто, папаша Зейбель все еще содержит свою пивнушку на углу Линденштрассе и Остенвег или разорился?

– Как же, разорится он, старый прощелыга… Только сам теперь за стойкой не стоит. Всем сынок его заправляет.

– Толстый Михель?

– Он самый. И цены у него знаешь какие?

– Да я же с ним пел в церковном хоре! А ну, пойдем…

– И как ты жил все эти годы?..

Старые друзья продолжили беседу в пивной «Шварценриттер»[24] – владелец ее был рад приветить «богатого американца», в которого обратился приятель его детства. По крайней мере, пиво оказалось свежим, да и шнапс не слишком отдавал сивухой. Что в последнее время само по себе было редкостью.

– Да-а-а, жил… – неопределенно махнул рукой Розенберг, не слишком горя желанием посвящать Отто в перипетии своей жизни на чужбине. – Не о том сейчас речь.

Он надолго припал к кружке с хитом сезона, «мекленбургским светлым», и вытер плотную пену с усиков «а-ля чикагский гангстер».

– А что, Отто, не все шедевры нашего покойного патрона пустили еще на щебенку?

– Что же им сделается? – пожал плечами Лемке, разливая из графина мутно-зеленого стекла в рюмки остаток шнапса и требовательным жестом подзывая официанта, чтобы обновил. – Стояли, стоят и будут стоять, Бог даст – до конца света достоят. Вон один, кстати, – он ткнул пальцем в окно на крылатое чудище, видневшееся в нише дома на противоположной стороне улицы. – Помнишь, как герр Штауберг этого болвана крылатого у патрона выпрашивал, чтобы особняк свой украсить? И отвалил сколько… Можно было такого же из золота отлить.