Легенда о Сигурде и Гудрун - Джон Толкин

Регин этих слов не опровергает, но «весьма взволнованно» снова повторяет почти дословно: «Ты убил моего брата…» Затем Регин вырезал у дракона сердце, испил драконьей крови и попросил Сигурда об одной услуге (объяснения чему не дается): чтобы тот изжарил для него сердце.

Повтор слов Регина «Брата моего ты убил, и вряд ли я непричастен к этому делу» в «Речах Фафнира» отсутствует. Имеем ли мы дело с художественным приемом или это просто случайность, возникшая в результате либо некоторой путаницы в первоисточнике, которым пользовался автор саги, либо в ходе передачи саги от поколения к поколению? Возможно, повтор преднамерен; возможно, что и не так плох. Автор саги создает портрет Регина, который уже замыслил избавиться от Сигурда и словно бы пытается оправдаться перед самим собою. Сигурд с презрением освобождает его от всякой ответственности, и Регин довольствуется просто-напросто повтором — он твердо держится своего раскаяния и своего «Брата моего ты убил» (то есть мести).

После таких слов Сигурду уже не нужны igður [птицы, голоса которых он стал понимать, см. 41, 8 и 43, 1–3]. То, что от брата убитого тобой человека не приходится ждать добра, в Скандинавии усваивается с молоком матери, и уж безусловно — на коленях отца, тем более если отец сделал все возможное, дабы преподать тебе этот урок.

Любопытно, что никаких объяснений тому, почему сердце должен изжарить именно Сигурд, не дается. На самом деле, разумеется, Сигурду нужно приготовить сердце только для того, чтобы услышать птиц. В «Речах Фафнира» приводится не сверхубедительное, но достаточное обоснование: «ek mun sofa ganga» [«я пойду спать»] (предположительно, драконья кровь оказалась крепким питьем) [39, 5–8 и 40]. Сейчас невозможно утверждать доподлинно, не было ли здесь причины более веской, связанной с пережитком очень древнего поверья, будто, вкусив чьей-то плоти и испив крови (особенно недруга), приобретаешь мудрость и могущество убитого [40, 5–8; 46, 1–4].

Стоит отметить, что, согласно Снорри Стурлусону, Регин нарочно потребовал от Сигурда в качестве условия примирения за убийство Фафнира изжарить драконье сердце на огне.

39.

Ридил (Ridil): древнеисл. Riðill, меч Регина; Снорри называет его Ревиль (Refill).

42–44.

В «Речах Фафнира» содержится семь строф, в прозаическом примечании-связке приписанных птицам (птицы названы словом igður, значение которого неясно): птицы щебечут в чаще, а Сигурд, после того как кровь драконьего сердца попала ему на язык, внезапно обрел способность понимать их голоса. Но в этих строфах использованы два разных размера. Песнь «Речи Фафнира» написана не размером форнюрдислаг (размер большинства эддических песней), но размером льодахатт. В нем строфа распадается на две части, в каждой из которых содержится по три строки: из них третья строка в каждой из двух частей обычно содержит в себе три ударных элемента и двойную (или тройную) аллитерацию внутри себя самой. Только три из этих «птичьих стихов» написаны льодахаттом; остальные — форнюрдислагом; и мой отец подробно и убедительно доказывал, что стихи в размере форнюрдислаг заимствованы из другой песни (см. комментарий к 49–54).

Три строфы в размере льодахатт, утверждал отец, произносятся двумя птицами, и в них присутствуют два ключевых мотива: повторяются образы золота, страха предательства — и снова золото. Такова основа для трех строф в «Песни» (хотя предположение о том, что Сигурду следует самому съесть сердце Фафнира, в 42, 5–6 перенесено из другого стиха); но, как ни странно, написаны они размером льодахатт и, по всей видимости, выделяются как инородная вставка, поскольку «Песня» написана форнюрдислагом.

В качестве иллюстрации этой формы — так, как она представлена в древнеисландском, — я приведу здесь первую из трех строф в размере льодахатт вместе с построчным переводом:

Hofði skemra láti hann inn hára pul            Fara til heljar heðan!Öllu gulli pá kná hann einn ráða,            fjölð, pví er und Fáfni lá.

(Короче на голову / пусть отошлет он седовласого чародея / отсюда в Хель! Всем золотом / тогда сможет он завладеть один, / богатством, что лежало под Фафниром.)[22]

46–48.

В саге Сигурд съел лишь часть драконьего сердца, а часть — отложил. Далее в саге выяснится, с какой целью: говорится, что спустя некоторое время после свадьбы Сигурда и Гудрун «Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира, и стала она с тех пор много злее и умнее». Из «Песни» этот элемент изъят; отец счел его «позднейшей машинерией для объяснения противоречивой психологии Гудрун».

Эти стихи восходят к прозаическому фрагменту «Речей Фафнира», близко повторяющему сагу: в нем говорится, что после смерти Регина Сигурд поехал верхом на Грани по следу Фафнира до самого его логова и застал его открытым. Двери и дверные косяки были из железа, а также и стропила дома, который находился глубоко под землей (46). Сигурд нашел там огромные запасы золота и наполнил им два больших сундука; он также взял шлем-страшилище и золотую броню, и много всего ценного. Все это Сигурд погрузил на Грани, но конь отказывался стронуться с места, пока Сигурд не вскочил ему на спину.

49.

В оригинале во фразе «their wit he knew not» слово «wit» использовано в крайне непривычном значении: из контекста складывается впечатление, что оно означает «смысл, суть».

49–54.

В «Речах Фафнира», после того как Сигурд убил Регина и вкусил драконьего сердца, он снова слышит igður, и эти пять строф снова написаны форнюрдислагом (см. комментарии к 42–44). Сколько именно птиц принимает участие в разговоре, не указано, но две первых строфы касаются Гудрун, а последние три посвящены валькирии, что спит на вершине Хиндарфелл, опоясанной огнем: Один уколол ее шипом за то, что она сразила воина вопреки его воле. См. комментарий к строфе 54 ниже.

Отец утверждал, что эти строфы, как и предшествующие «птичьи стихи», написанные форнюрдислагом, взяты из песни, «которая описывала ситуацию подробнее и, возможно, через речи птиц рассказывала нам больше об истории как таковой» — это отголосок произведения, что явилось попыткой «втиснуть значительную часть повести в одну-единственную ситуацию». Признавая, что «бесполезно обсуждать, которая из птиц что говорит», отец полагал, что догадка, согласно которой одна птица произносит стихи о Гудрун, а вторая — стихи о валькирии, «ничем не лучше любой другой».