Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений - Александр Тарасов

Нарисованная С. Фомичевым картина глубоко пессимистична:

«Современные российские (и все остальные бывшие советские) анархисты в основном ничего не делают. Они практически не занимаются теорией и лучшее, что могут выдать, это манифест или памфлет, а также не особенно глубокие статьи по истории анархизма.

Разрыв между утопией и существующей реальностью настолько велик, что о какой-либо продуманной стратегии анархистского движения не может быть и речи».[344]

С. Фомичев признал организационную и теоретическую несостоятельность как анархо-синдикалистов, так и анархо-коммунистов (которых он называет «революционными» анархистами): «Анархо-синдикалистам в нашей стране не удалось сделать ничего абсолютно синдикалистского, однако они продолжают упорно держаться за догматические концепции, разработанные главным образом в конце прошлого века…

Странная вещь: лидер ГРАС Вадим Дамье, говоря о «зеленых» как о политическом трупе только потому, что их общественная активность к началу 90-х упала, свято верит в анархо-синдикализм, звезда которого закатилась еще в 30-е годы…

«Революционеры» мало думают об изменении условий революционной борьбы. Это им, как правило, ни к чему. Современный уровень технологии, который имеется в распоряжении спецслужб, не позволяет существовать подпольным террористическим организациям анархического толка».[345]

С. Фомичев справедливо указывал на абсурдность восприятия анархистами панков как «нового революционного класса»: «Ориентация на панков как на революционный класс — красивая телега и ничего больше. Трудно найти панка, который бы дочитал до конца «Одномерного человека» (вряд ли хоть один вообще начинал читать Маркузе, да и издали его у нас совсем недавно). А ведь это в некотором роде библия «новых левых»…» Он отмечает также тенденцию к эстетизации политики у анархистов (то есть фашистскую по психологии тенденцию): «На первый план выходит эстетика революционной поэзии. Крутость фразы становится решающим аргументом в дискуссии, пусть даже она сколь угодно абсурдна… Тот же механизм, что и у общества потребления… — красота и изящество обертки, а не качество содержания становятся решающим фактором. Этакий революционный тампакс с кровью синего цвета, подобный тому, что можно увидеть на известном рекламном продукте».[346]

С.Фомичев надеялся вызвать в анархистских кругах дискуссию, которая, возможно, могла бы помочь анархистам в поисках путей выхода из кризиса, но его надеждам не суждено было сбыться. Если до того анархисты предпочитали не замечать критику или отвергать ее как «выпады ренегатов» (в случае с Цветковым), то на статью С. Фомичева последовали отклики, показавшие, что анархистское сообщество просто не поняло, о чем писал С. Фомичев и ради чего. Отвечавшие С.Фомичеву Игорь Мангазеев и Александр Шубин каждый в своих статьях и отказались признать существование кризиса в анархистском движении — и в то же время согласились с наличием такого кризиса. Собственно, и ответ И. Мангазеева, и ответ А. Шубина на статью С. Фомичева не были ответами, что само по себе — показатель тяжести ситуации, сложившейся в анархистском сообществе в области теоретической мысли. И. Мангазеев заявил (вслед за Эдуардом Бернштейном): «конечная цель — ничто», а А. Шубин посвятил большую часть своей статьи апологии «Общины», КАС, А. Исаева и себя лично, предложив в качестве лекарства от всех болезней опыт «исторических лидеров» КАС, то есть уход из анархистского движения ради решения конкретных «оперативно-тактических» задач в рамках других, не анархистских, движений и структур. Последнее, возможно, — разумное предложение, но все же его нельзя считать путем вывода анархистского движения из кризиса, это, безусловно, — капитуляция перед лицом кризиса: вплоть до упразднения анархистского движения вообще.[347]

Отдельные видные леваки фиксировали печатно и кризис анархизированного «зеленого» движения. Так, один из лидеров Питерской лиги анархистов Петр Рауш на примере акций радикальных экологистов в Череповце показал утопичность (если не сказать — абсурдность) требований радикальных экологистов, порочность их установки на согласие с патронирующе-распределительной ролью бюрократии (государства), указал на подмену радикальными экологистами активной самодеятельности общества «героизмом одиночек» и на «умышленное мифотворчество» вокруг летних лагерей радикальных экологистов.[348]

Известный деятель «зеленого» движения Юрий Шевчук (не путать с известным рок-певцом!) в 1997 г. вынужден был констатировать: «Зеленое движение стремительно маргинализируется… Нас перестают воспринимать всерьез в политическом плане — и скоро перестанут в социальном».[349]

А. Цветков, не являясь «зеленым», смог подняться над многими мифами экологистского движения и потому о кризисе экологизма высказался еще жестче: «…дело не в перенаселении, нации с самой низкой рождаемостью наносят биосфере максимальный ущерб… Гринпис — подставная контора, проплаченная корпорациями и пускающая в нужное русло экологическое недовольство широких масс».[350] Цветков же оказался в состоянии перейти от обличений к анализу сути экологизма и первым в России совершенно верно определил экологистское движение как «реформизм».[351]

Это было важным шагом в осознании в России изначальной тупиковости радикального экологизма, тем более что не только отечественные леваки, но и в целом общественная мысль в России пока не понимает, что экологистское движение — это по сути своей движение реформистское, а не революционное, направленное на локальные улучшения и совершенствования при сохранении (и даже укреплении) основ существующей экономической и социальной системы. Более того, поскольку зачастую радикальные экологисты занимаются сохранением тех или иных природных объектов от изменений, они объективно выступают в роли консервативной, патриархальной силы (а иногда и прямо ретроградной, реакционной — как в случае принципиального неприятия атомной энергетики вообще; поэтому совсем не случаен столь смущающий радикальных экологистов феномен сращивания на местах «зеленых» с фашистами — например, в рядах Российской партии зеленых[352]). Это значит, что экологистская работа в принципе не является органичной сферой деятельности леваков (как революционеров) — и вытеснение леваков из неорганичной им природоохранной деятельности силами, лояльными к рыночной экономике и буржуазной демократии, — всего лишь вопрос времени. Подобное явление уже имело место в мировом профсоюзном движении. Профсоюзная работа по сути своей (то есть борьба за улучшение экономического положения наемных работников при сохранении самой системы наемного труда) — работа именно реформистская. Анархо-синдикалисты, занимавшиеся профсоюзной работой, точно так же оказались в неорганичной для них, как для социальных революционеров, сфере деятельности — и потому неизбежно были со временем вытеснены из этой сферы реформистскими, социал-демократическими, либеральными и христианскими профсоюзами — без всяких шансов на восстановление утраченных позиций.

Показательно, что практически никто из леворадикалов не осознавал кризис и леворадикального движения и леворадикальной идеологии как всеобщий и системный. Отдельные представители мира леваков говорили и писали либо о кризисе отдельных организаций, либо о кризисе отдельных методов, в лучшем случае — отдельных секторов левацкого мира. П. Рябов, В. Дамье, С. Фомичев и др. фиксировали несомненный кризис исключительно анархистского движения, В. Тупикин — троцкистского, П. Рауш, Ю. Шевчук и А. Цветков — экологистского. Это не только свидетельство низкого уровня способностей к обобщению у лидеров нынешних российских леворадикалов, но и гарантия продолжительности и неразрешимости кризиса.

Между тем, системность кризиса леворадикального движения видна уже из его полиморфности и из того факта, что абсолютно все леваки столкнулись с одними и теми же причинами и факторами кризиса.

Все леворадикалы считают себя представителями социальных движений, но при этом они так и не нашли того социального слоя (класса), чьи интересы они выражают и который согласен с этим и поддерживает их как выразителя своих интересов. То есть все леворадикалы в современной России лишены социальной базы. Даже «Студенческая защита», формально являвшаяся выразителем интересов студенчества как социального слоя, реально таковым, конечно, не была — во-первых, потому что в современной России студенчество не выступает в качестве однородного социального слоя с едиными интересами, а во-вторых, потому что политическая ориентация «Студенческой защиты» оказалась явно левее политической ориентации большинства студентов. В наиболее благоприятном по сравнению с другими леваками положении находились «пролетаристы», которые определяли себя как выразителей интересов рабочего класса, действительно пытались осознать реальные интересы этого класса и вербовали себе сторонников именно в рабочей среде. Однако наличные экономические процессы (деиндустриализация) быстро размыли потенциальную социальную базу «пролетаристов» (важнейшей причиной сокращения численности ОПОР в последние 1,5–2 года было именно прекращение деятельности ячеек ОПОР из-за закрытия отдельных цехов и целых предприятий).