Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

Дома Цанка долго мучили, выпытывали — кто поставил синяки. Мать и сестренка плакали. Он врал, запутался, потом замолчал. Брат сообщил радостную весть — родился жеребенок. Обрадованный Цанка плюнул на всех — бросился в сарай. Долго играл с черным, длинноногим существом, целовал его беленькую полоску у правого глаза. Привязанная рядом кобыла ревновала, недовольно ржала, топала копытами.

Вечером, жадно поев, Цанка вырубился во сне. На рассвете с родственниками ушел в поле на посев кукурузы. А ночью, незаметно для домашних, ушел из дому, до утра просидел у родника, ожидая Кесирт. Она не вышла.

То же самое произошло и в следующую ночь.

Тогда на следующий день Цанка в полдень, когда все отдыхали, побежал к мельнице.

Кесирт занималась уборкой, побелкой. Из дома во двор вынесли всю утварь. Цанка удивился, что столько вещей могло быть в маленькой хате.

— О, хорошо, что ты пришел, — сказала радостно Кесирт, — как раз поможешь мне вынести нары.

Еще долго возился Цанка, помогая девушке, любовался ею, не мог скрыть восторженного взгляда.

А Кесирт, одетая в легкое беленькое ситцевое платье, вся красная от работы, вспотевшая, делала вид, что не замечает его пристального внимания.

Наконец, Цанка уловил момент, когда Хаза отошла в сторону, подошел плотно к любимой, шепотом сказал:

— Я уже две ночи караулю тебя у родника.

— А что, тебе делать нечего? — безразлично надсмехаясь спросила Кесирт.

— У меня дело к тебе. Важное… Мне с тобой поговорить надо.

Неожиданно лицо Кесирт приняло серьезное выражение, глаза сузились, рот сжался, оставив маленькие морщинки поперек губ.

— Знаешь что, молодой человек, когда мужчина любит и хочет поговорить, то он приходит днем, а когда хочет побаловаться, то ночью. Понял? А теперь пошел вон.

— Ты что, ненормальная? Я не о том.

— Знаю о чем. Иди к черту. И больше не показывайся.

— У меня дело к тебе… Я хочу поговорить.

— А я нет. Хватит, наговорились. У меня вся спина синяя от камней. Уходи. Я видеть тебя не хочу. Ты мне противен… Ты хотел попользоваться мной. Ты такая же гадина, как все.

Цанка хотел возразить, встать на колени, плакать, но появилась Хаза, и он, опустив голову, весь бледный, не прощаясь, ушел. Потом до ночи сидел в лесу, горевал. Тяжело ему было.

*** В период с 25 августа по 11 сентября 1925 года впервые была применена крупномасштабная операция по „устранению“ Чечни. Несколько сводных дивизий под командованием Апанасенко И. Р. cмерчем прошлись по маленькой республике. Впервые были осуществлены воздушные бомбардировки 16 населенных пунктов и более 100 подвергнуты артиллерийскому обстрелу, сожжено 119 домов „бандитского элемента“, конфисковано 426 домов „кулаков и духовенства“. Изъято у населения 25 тысяч винтовок и 4 тысячи револьверов.

В конце мая в один теплый весенний вечер жена Баки-Хаджи Хадижат, полная решимости и упорства, двинулась в соседний двор к своему деверю.

Погода в последние дни стояла прекрасная, по-летнему ясная, тихая. Заходящее, усталое за день солнце, раскалило докрасна небосклон, алым светом разгоревшегося костра озарило горы, леса, долины. В бледно-голубом небе, покрытом редкими стайками перистых облачков, летали беззаботно многочисленные ласточки, из-под крыш домов доносилось озабоченное чириканье воробьев. Стадо коров и буйволов, с оттопыренными, разъевшимися боками лениво тащилось по улице вечернего Дуц-Хоте.

Качаясь, как утка, на обоих толстых ногах, Хадижат торопливо вошла во двор родственников. Старая, облезлая собака, лежащая на траве поперек дороги женщины, не поднимая с земли головы, лениво раскрыла глаза, увидев двигающуюся массу, нехотя встала, отошла в сторону, вновь легла у стены дома.

Хадижат вошла во двор, не глядя по сторонам, грузно опустилась на край веранды. Тяжело дыша, ладонью вытерла обильный пот с массивного второго подбородка, осушила руку о край рубашки.

Жена Косума Соби засуетилась вокруг жены старшего деверя. — Заходи в дом, что ты тут села? — угодливо говорила она.

— Нет, здесь свежее, — ответила командным голосом Хадижат.

Как старшая из невесток Арачаевых и в силу своего характера, она была главной в женском лагере и всегда пользовалась своим превосходством.

— А где твой муж? — сухо спросила она, чуть отдышавшись. — Вон под навесом, только приехал с покоса.

— Косум, — уже совсем другим, просящим голосом позвала Хадижат деверя, — иди сюда, дело есть.

— Сейчас иду, — крикнул он в ответ, заканчивая возиться вокруг своего коня, — когда Алдум был живой, у меня этих забот не было, а теперь все легло на мои плечи… Как мне все это надоело.

— Да-а, — печально помахала головой Хадижат, — кто мог подумать, что так все произойдет.

Косум вышел из-под низкого, покрытого почерневшим от дождя и солнца камышом, навеса, на ватных ногах, тяжело подошел к невестке, сел рядом, полез в карман за кисетом.

— Что случилось, чем так озабочена? — спросил он, развязывая кисет, не глядя на женщину.

Хадижат глубоко вздохнула, подождала, когда скрылась в дверях дома Соби.

— Слушай, когда этот старый дурень домой вернется, или он решил там навсегда остаться?

Косум ничего не ответил, а только весело рассмеялся. Усталое, покрытое морщинками его лицо, рассияло, глаза сощурились, заблестели.

— Что ты смеешься? Все вы на одно лицо — Арачаевы. Вот посмотри, все хозяйство погибло. Смотреть за всем я не могу, сил пока нет, а он, негодяй, как всегда там в гостях отлеживается… Всю жизнь он так издевается… Весь мир исколесил, уже старый стал, а все никак не угомонится… Чтоб он там схоронился. Кому он нужен — старый пень, — разошлась Хадижат.

— Ты так не говори, — смеялся Косум — слышал я, что он женился на молодой Жеро. Живет у нее, позабыл нас всех, горя не знает.

— Ой, да кому он нужен. Отгулял свое… Только дочек позорит, — недовольно ворчала старуха.

Косум закурил, сизый дым взлетел облачком, незаметно растворился. На улице за домом истошно замычала буйволица. Вскоре она стремительно ворвалась во двор Косума. Выпученными глазами оглядела весь двор, махнула огромной головой в сторону собаки и вскачь побежала к привязанному под навесом маленькому черненькому недавно рожденному детенышу. Буйволенок от радости подпрыгнул несколько раз на тонких ножках, дернулся к матери, нежно и тихо промычал, в нетерпении замотал головой. Огромная буйволица внимательно оглядела потомство, обнюхала всего, несколько раз лизнула его под хвостом и успокоившись наклонила голову к корыту, наполовину наполненному грубопомолотой кукурузой. Буйволенок отчаянно дергался на веревке, хотел достать вымя матери.

В это время во дворе появились еще две коровы и одна буйволица. Они, тупо оглядев людей, промычали и двинулись к стойлу.

— Ески, — крикнул Косум своего старшего сына. — Пойди привяжи животных.

В это время из дома вышла хозяйка двора с двумя ведрами для дойки. Когда она удалилась подальше к навесу, Хадижат продолжила.

— Короче, Косум, хватит болтать, старик дома нужен. Пошли за ним Цанка.

— Как я пошлю его. Покос идет. Работать некому.

— Ничего не будет с вашим покосом, — недовольно ответила Хадижат, в упор глядя на деверя.

Косум, как и вся округа, знал, что у старухи свои планы: средняя дочь Базани, овдовевшая несколько лет назад, выходит замуж. На днях должны приехать сваты, необходимы расходы, подарки и вес и авторитет Баки-Хаджи. Только это обустройство дочери волнует Хадижат, а не безопасность мужа. Думал об этом он и невесело смеялся.

— Ладно, как только покончим с покосом, а это будет дней через пять-шесть, пошлю я Цанка за ним, — согласился деверь, зная строптивый характер невестки.

— Ты что, ты что с ума сошел, как и твой братец? — вскочила с места Хадижат, — завтра, именно завтра пойдет, не то я сама пойду за ним.

Косум вновь засмеялся, видя как в гневе кричит старуха. Вновь обильный пот выступил на ее оплывшем лице. Замахала она толстыми руками, задрыгались ее обвислые груди и живот.

— Ладно, — успокаивал ее деверь, — через пару дней основное поле кончим, тогда посмотрим. Покос есть покос. Не дай Бог начнутся дожди, тогда трава почернеет, сгниет. Что тогда зимой делать будем.

— Ничего не будет. Впереди еще два покоса. Травы у нас еще прошлогодней валом, девать некуда, — не унималась старуха. — Это Алдум был живой, все делал впрок. А теперь — никто работать не хочет, даже я. А Цанка в отца пошел, работает ладно, как я его отпущу, — говорил озабоченный Косум.

— Хаз Кчант1, дорогой, я тебя очень прошу, пошли его, пожалуйста. Завтра, — уже жалобно просила Хадижат, — мне и говорить стыдно, просто сваты должны прийти. Понимаешь?

1 — Хаз-Кчант — (чеч.) дословно — красивый мальчик.

Косум глубоко затянулся. В глубине двора около курятника к ночлегу собрались куры. Они поочереди не спеша поднимались наверх по наклонной дощечке. Внизу стоял важный петух. Он гордо раздвинул крылья, замахал ими свободно, огляделся по сторонам, что-то проурчал себе под нос и тоже полез вверх за своими несушками.