Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918 - Ришард Болеславский

– Я не собираюсь общаться со всеми. Где староста?

Староста болел и из-за холодной погоды не выходил из дому.

– Тогда выберите троих мужчин, которым доверяете, и я с ними поговорю.

Я вернулся в дом. За это время Шмиль успел надеть форму. Сестры упаковали огромную корзину с продовольствием, которую собрали нам в дорогу. В числе прочего там были их домашние заготовки. Я передал сестрам документы на сено, чтобы они их подписали, и вышел на улицу.

Из толпы вышли три крестьянина.

– Во-первых, мне нужно двадцать саней, запряженных лошадьми. Немедленно. И двадцать мужчин с вилами. Идите к тем двум большим стогам сена и загрузите все двадцать саней под завязку. Вот официальный приказ военных властей.

Толпа угрожающе зашумела. В мой адрес посыпались гневные выкрики и угрозы. Они отказывались выполнять приказ. Нет никаких властей. Никакой реквизиции. Хватит жертв. Пришла свобода. Вокруг меня сжималось кольцо хмурых, дурно пахнущих людей, выплевывающих проклятия.

– Что ж, раз так, – спокойно сказал я, – придется отправить ординарцев в полк, и в деревню прибудет эскадрон.

– Бог пошлет проклятие на ваших ординарцев, а вы не сможете выйти из нашей деревни! – закричала какая-то женщина.

Женщины, как обычно, были настроены особенно воинственно. Они громко выкрикивали проклятия в мой адрес. Я попытался успокоить их:

– Женщины не должны грузить сено. Пусть приведут сани и лошадей, а сено погрузят мужчины.

Мой спокойный тон не произвел на них никакого впечатления. Я ничего не мог поделать с этой разъяренной толпой и чувствовал полную беспомощность. Они уже не видели во мне человека. Для них я стал представителем власти, тем, кто препятствовал свободе. От меня исходили приказы. Инстинктивно я сжал рукоятку револьвера. У многих крестьян были с собой топоры. Я не знал, что может прийти им в голову, но не мог отступать.

В этот момент открылась дверь, и на веранду вышел Шмиль. Держа над головой стек, он прорезал толпу, подошел ко мне и жестко приказал:

– Через пятнадцать минут быть здесь с санями и лошадьми. Понятно?

Его командирский голос произвел необыкновенное впечатление. Крестьяне молчаливо уставились на него во все глаза. Шмиль молча обошел толпу, выбирая самых здоровых мужиков. Толпа есть толпа. И когда я позже обдумывал этот случай, то понял, как действовали коммунисты. Они действовали с помощью жестких приказов и конкретных команд.

После вмешательства Шмиля я обрел уверенность и обратился к оставшейся части крестьян:

– Теперь что касается вас. Вы можете срубить каждое второе дерево на этой аллее. Но только каждое второе! Я отмечу эти деревья, а затем проверю, что вы сделали именно так, как я вам приказал. Хозяйки усадьбы отдают вам эти деревья.

Крестьяне восприняли это сообщение с благодарностью. Слово «отдают» возымело магическое действие. Те, кто еще не ушел за санями и лошадьми, поспешили в деревню. Остальные последовали за мной, и я отметил деревья, которые они могли срубить.

За три часа мы загрузили все сани и двинулись в город. Проезжая мимо усадьбы, мы зашли в дом, чтобы попрощаться с сестрами.

Они уже ждали нас в холодной прихожей. Прижимая нас к груди, они, рыдая, осенили нас крестным знамением бессчетное количество раз. Затем Мария развернула шелковый платок, который она сжимала в руке, и достала из него два крестика на узких розовых ленточках, крестильные кресты, свой и сестры. Она повесила крестики на шею Шмилю и мне и заправила их за ворот рубашек. Мы уехали, не зная, что сказать и как отблагодарить этих необыкновенных женщин. Больше мы их никогда не видели.

Глава 14

«Я ПОВЕДУ ВАС ЗА СОБОЙ»

Мы выехали из деревни, когда началась метель. Мы – это Шмиль, я, двое ординарцев, восемнадцать крестьян и двадцать груженных сеном саней, запряженных лошадьми, очевидно настолько слабыми, что даже не были реквизированы в армию. Ехали весь день и всю ночь.

Мела метель. Порывистый ветер швырял снежные заряды, и они, словно стая бешеных собак, окружали нас со всех сторон. Гонялись за нами, норовили побольнее ухватить за ноги, за руки, за лица. Было жутко холодно.

Мы делали остановки, чтобы выпить горячего чая с хлебом, и я зорко следил, чтобы крестьяне не пили горячительных напитков. При таком морозе достаточно было присесть у дороги на несколько минут, чтобы уже никогда не встать.

Когда мы останавливались в чайных, крестьяне снимали с себя тулупы и накрывали ими лошадей, а затем быстро забегали в дом, чтобы не успеть замерзнуть. Попив чаю, они возвращались к лошадям и надевали свои тулупы, еще долго хранившие тепло лошадей.

При каждом удобном случае я заводил разговоры с крестьянами. Немногословные, проницательные, практичные, они уже не заблуждались в отношении наших красных фуражек. Они поняли, что я не один из них. Наступило их время; они почувствовали это инстинктивно, хотя не имели никаких подтверждающих фактов. Вот так и в армии. Еще до отречения царя солдаты уже начали собираться группами и перешептываться, чувствуя, что близятся перемены.

– Что мне до этой войны? – сказал кряжистый мужик лет пятидесяти. – Я умею возделывать землю. Я знаю, как это лучше делать. – Он с гордостью ударил себя кулаком в грудь. – У меня мало земли. Война даст мне больше? А может, власти? Так чего же мне беспокоиться? Война! Ерунда! У страны враги! Дураки! Я и есть страна. Эти враги никогда не отбирали у меня землю, так почему же они мои враги? Немцы никогда не обижали меня. Почему же мои сыновья должны воевать против них?

Об императоре он не сказал ни одного резкого слова. Он вспоминал о нем с большой долей сердечности, словно император уже умер. А вот о новой власти он отзывался довольно резко:

– Сейчас нет никакой власти. Те, кого называют властью, просто собрались и сами назвали себя властью. Армия тоже не станет властью. Один раз вам удалось заставить нас выполнить приказ военных властей. Но в следующий раз… – И он не стал заканчивать фразу.

Я понял, что в следующий раз они окажут вооруженное сопротивление. Я оказался прав. Месяц спустя, после развала армии, солдаты из крестьян вернулись в свои деревни с винтовками, пулеметами и боеприпасами.

Этот крестьянин имел свой взгляд на правительство.

– Нам не нужно правительство. Мы можем жить у себя в деревне. И если каждый будет иметь достаточно земли, мы будем заниматься своим делом. А все наши проблемы может решать староста.

Удивительное дело! Когда я пытался объяснить крестьянам что-либо о государстве и национальном правительстве, они проявляли равнодушие и полнейшую незаинтересованность, и это после трехсотлетнего существования монархии и единого национального государства. Чтобы заставить крестьян участвовать в войне, кто-то должен был прийти и выгнать их с принадлежавшей им земли. Именно так поступил с крестьянами Наполеон, и они разгромили его. С тех пор они не изменились.