Я тебя проучу - Лея Кейн

и жестом указываю Ярославу на кресло. Он не болван, чтобы не заметить мое смятение. Так что рассиживаться отказывается. Подозревает, что разговор назревает нелегкий.

Набрав из кулера стаканчик холодной воды, делаю пару глотков и туплюсь на него. Сложно подобрать слова для расставания с парнем, не сделавшим мне ничего дурного. Напротив, с ним я впервые за долгие годы почувствовала себя счастливой, любимой и желанной. Но чего-то в нем не достает. Чего-то такого, что я нахожу только в Богатыреве.

— Как командировка? — интересуется он, решив первым начать диалог.

— Никак, — вздыхаю, поставив стаканчик на стол и положив рядом с ним кольцо. — Яр, пожалуйста, выслушай меня.

В его глаза невозможно смотреть. Всегда лучистые, сейчас они глядят на меня штормом. Разбушевавшейся стихией, в которой меня ждет смертельная опасность.

— Я хороший, твоя мама и дочь меня любят, ты тоже испытываешь ко мне самые нежные чувства, но его ты любишь больше. Так? — произносит он с раздражением, скрестив руки на груди. — Я, Рита, влюблен, но не баран. Это ты разбила машину Мадлен. И с Богатыревым ты ездила не на деловую встречу. Не знаю, зачем: вспомнить прошлое, или закрыть вопрос с бывшим, но точно не по работе.

В детстве мне казалось, что нет ничего хуже мамы-учителя. Отчитывала так, будто я — это тридцать пять заядлых двоечников. Вырвавшись на свободу, я наконец решила, что больше никто никогда не пристыдит меня. Но забыла, что внутри каждого из нас живет совесть. Моя не позволяет даже лица поднять. Настолько сильно чувство вины от собственного предательства перед Ярославом.

— У нас с ним общий ребенок, Яр, — осмеливаюсь сказать.

Он кривит губы, мотнув головой.

— Рита, я вырос без отца. И ни единым днем не жалел, что его нет рядом. Потому что я знал, какой он человек. Ты уверена, что Саше он нужен?

— Он ее любит.

— А тебя? — выпытывает он, но все прочитывает на моем лице. Опускает плечи и отходит на шаг назад. Словно я прокаженная. — Ты переспала с ним, да?

— Яр, с ним я другая, понимаешь? Ты для меня сокровище. Я всегда чувствую себя недостойной тебя. Тебе нужна женщина, которая отдастся тебе не только телом, но и душой. А моя давно принадлежит ему. Я обманывала себя, думая, что с тобой у нас все получится. Я не смогу дать тебе то, что ты заслуживаешь.

— Ты сама себя слышишь? Нелепый набор слов из голливудской трагикомедии. Выставляешь меня чуть ли не героем, а на самом деле видишь во мне слабака. Ты не уверена во мне. Возможно, я поспешил с предложением. Но я, Рита, не из тех мужчин, которые бегут от проблем. У меня нет бзика тянуть кота за хвост и бросать любимую на целых семь лет. Или все и сразу, или ничего.

— Не могу я дать тебе все и сразу. Проклинай меня, ненавидь, я все равно не передумаю. — Я подвигаю к нему кольцо и тяжело выдыхаю. — Просто я надеялась, мы хотя бы останемся друзьями.

— Будем работать в одном офисе, вместе обедать, летать в командировки, гулять на корпоративах. Это ненормально, Рита. Так же, как и выбирать себе в спутники парня, однажды уже доказавшего свою ненадежность.

Он берет кольцо и зажимает его в кулаке. Усмехнувшись, переводит взгляд на фоторамку на моем столе. Этот снимок был сделан недели три назад в день рождения Яра. Я, он и Саша. Тогда я считала эту фотографию нашей первой семейной. С нее собиралась начать наш общий альбом.

— Я напишу заявление по собственному, — говорит он, уколов меня взглядом. — Мы не останемся друзьями, Рита. Мы разойдемся, как чужие незнакомые люди. Я не хочу тащить в свое будущее что-то из болезненного прошлого. Ты права, мне нужна женщина, которая будет любить меня.

— Яр, я любила тебя! — срываюсь я.

— Нет, Рита, не любила. Но если тебе так проще оправдывать себя, валяй. Только у измены нет оправдания.

Выйдя из кабинета, он оставляет меня наедине с отравляющими мыслями. Ярослав никогда не был со мной груб. Его очень задело то, как подло я порвала с ним. Вместо того чтобы поговорить по-людски и потом прыгать в койку к Богатыреву, я все сделала наоборот. О какой дружбе может идти речь?! Так гадко даже враги не поступают. Я буквально воткнула ему нож в спину.

Допив воду, швыряю стаканчик в мусорную корзину и падаю в кресло. Запускаю пальцы в волосы и закрываю глаза. Сумасшедший день. Я познала предательство на себе и тоже предала. Вопить о несправедливости судьбы будет смешно. Все возвращается бумерангом.

Не знаю, сколько времени я сижу без движения, гоняя в голове разные мысли. Когда дверь без стука открывается, я лишь небрежно бросаю:

— Я занята.

— Нет, ты не занята, — отвечает Богатырев, проходит в кабинет и, развернув мое кресло к себе, опирается о стол. — У меня для тебя новости, Рита, которые тебе совсем не понравятся.

— Тогда давай ты поделишься ими позже? — предлагаю я. — Я так понимаю, твой информатор просканировал Мадлен, и я сейчас узнаю, что пригрела змею на груди. Поверь, с этим можно и повременить.

— Нет, Рита, ты пригрела не змею, — игнорирует он мою просьбу. — А двух змей. Женишок твой тоже тот еще сукин сын, оказывается…

— Платон, мне не до шуток. Я только что порвала с ним…

— Я похож на клоуна? — Вскинув бровь, он опаляет меня цепким взглядом.

Я сморозила глупость. Богатырев никогда не шутит. С ним, в принципе, не повеселишься, как с Яром.

Все еще потрясенная после ссоры с бывшим женихом, я прикрываю глаза и спрашиваю:

— Что ты выяснил?

— Последние года три твоя подружка путается с типом по фамилии Разумовский. Слышала о нем? Должна была. Его фирма давно отбивает хлеб у вашей.

— Да, знакомая фамилия, — не отрицаю я, хоть и не понимаю, когда и как Мадлен могла с ним познакомиться? И почему со мной не поделилась?

— Разумовский из кожи вон лезет, устраняя конкурентов. А вы задержались на его пути. Вот он и пустил в ход шпиона.

— Мадлен?! — вскрикиваю я в шоке. — Да какой из нее шпион?!

— Самый лучший, учитывая, что ты делилась с ней абсолютно всем. Разумовский всегда опережал вас и уводил у вас клиентов, благодаря твоему длинному язычку, Рита, — выговаривает Богатырев в своей обличительной манере. Любитель помучить меня чувством вины.

— Не надо обвинять меня в том, что гендиректор доверил дела фирмы выжившему из ума старику! — психую я.

— Этот старик, кстати, оказался весьма сообразительным. Когда запахло жареным, высосал из