По ту сторону Псоу - Сергей Катканов

А я думаю: что же сейчас в монастыре? И я бреду в монастырь, я лезу на гору, задыхаясь и обливаясь потом, больные ноги уже почти не держат меня, и я на каждом шагу скриплю зубами от боли.

Дверь в монастырскую трапезную открыта, а я имею обыкновение лезть всюду, где не заперто. Не торопясь, захожу и кто–то спрашивает меня: «Вы ели?» «Нет», — говорю я, даже не задумываясь над смыслом заданного вопроса. А мне спокойно и дружелюбно предлагают: «Тогда проходите за стол».

Ем жареную рыбу и что–то ещё, не торопясь потягиваю холодную минералку и понемногу прихожу в себя. В огромной монастырской трапезной прохладно, хорошо. Вот я уже и в норме: остыл, насытился и ноги теперь уже могут идти, а уходить не хочется. Меня очень тронуло монастырское гостеприимство. Здесь угощают всех желающих. Невольно подумал: там, внизу, у храма, было 12 священников, но изможденным людям ни кто и стакана воды не предложил, хотя для священников, не надо сомневаться, столы уже накрыты, а о мирянах у нас думать не принято. Здесь, наверху, в монастыре, только один священник, но накрыто для всех желающих. Ведь праздник же. Если бы наверху меня не пригласили к столу, я бы даже и не подумал, что там, внизу, что–то было не так. Невольно молча усмехнулся: «Вот в чем оказывается главная опасность новоафонского раскола — люди задумываться начинают», Похоже, мирские страсти уже ворвались в мою душу.

Отец Андрей сидит во главе стола на стуле с высокой спинкой. Глядя на него, я вдруг обостренно почувствовал, как он одинок. Трагически одинок. Ни один из тех 12-ти священников не поднимется в монастырь и не поприветствует его, как брата. Он им не брат. И он не мог там, внизу, служить вместе с ними, даже если бы и хотел. Его прогнали бы оттуда.

В монастыре висит объявление: «Из–за ремонта храма св. ап. Симона, служба совершается в монастыре». И я опять молча усмехнулся. Ссылка на ремонт — лукавство, а на самом деле проблема в том, что вот этот священник не может служить вместе вот с теми священниками. Он служит Богу. И они служат Богу. Но вместе служить Богу они не могут. И тут я обостренно почувствовал ненормальность происходящего.

Вижу вокруг себя в монастырской трапезной многих мирян из тех, кого видел внизу на литургии. Да, там, внизу, собрались отнюдь не поголовно желающие злобно шипеть: «рассскольники». Многие из побывавших «там», захотели побывать и «здесь», потому что праздник ведь один на всех. Это отнюдь не беспринципность, просто народная душа не хочет мириться с разделением, хочет и тех и этих внутри себя объединить. Однако, не выйдет. Факт разделения невозможно отменить, попросту его не замечая.

Иногда Нодара бывает трудно понять. Он может утверждать совершенно неожиданные вещи, ни как их не объясняя. Конечно, я умею вытягивать из человека объяснения, но они не на много понятнее, чем сами утверждения. О, эта загадочная абхазская душа…

В начале разговора я хотел его поддеть. Дескать, говорили вы мне полтора года назад, что через год ни какого церковного конфликта не будет, а конфликт ещё больше разгорелся. Но я не успел его поддеть, он сам начал разговор именно с этого:

— Я же говорил вам, что конфликта не будет, и вот видите — его нет.

— Да как же нет? Такой треск стоит.

— Нет… Ничего нет.

— А вы говорили, что старейшины заставят их примириться.

— Старейшины не стали вмешиваться, потому что не сочли этот вопрос достойным внимания. Всё это больше не имеет ни какого значения. Я говорил отцу Дорофею: «Ты один останешься». И вот — он остался один.

— Но он далеко не один.

— Он один.

— Ваше отношение к о. Дорофею не изменилось?

— Не изменилось и никогда не изменится. Он мой личный друг. И я всегда буду к нему относиться, как к другу. Но он не прав. Как говорится, Платон мне друг, но истина дороже. О. Дорофей не должен был так себя вести. Он начал делать то, к чему ни кто не был готов. Духовные вопросы нельзя решать политическими методами.

— Ладно. Что сделано, то сделано. А вот если бы сейчас о. Дорофей пришёл к вам и сказал: «Нодар, скажи что делать? Как скажешь, так и сделаю». Что бы вы ему ответили?

— То же, что и раньше говорил: «Ты должен пойти к о. Виссариону, попросить у него прощения и не уходить от него до тех пор, пока он тебя не простит».

— Значит, вы поддерживаете о. Виссариона?

— Я ни кого из них не поддерживаю. Пути о. Виссариона и о. Дорофея ошибочны.

— А первый чем вам не угодил?

— Вы были вчера на празднике, видели военных. Как вы поняли их присутствие?

— В самом худшем случае — как организованную массовку.

— Нет, это была не массовка. Это была демонстрация. О. Виссарион призвал войска, чтобы все видели: за его спиной стоит российская вооруженная сила. Русским это выгодно, они могут сказать: «Сами не можете разобраться? Хорошо. Будут войска».

— Они оба не правы, но вы считаете, что они должны помириться?

— Да. Виссарион и Дорофей должны были держаться вместе, как кулак. Нас слишком мало, мы не можем позволить себе разделение. Абхазы вообще не любят конфликтов, но в этой ситуации, к сожалению, слишком мало нашлось людей, которые сказали бы им обоим: «Что вы делаете? Как вам не совестно?»

— Но вы, кажется, вообще не придаете этому конфликту ни какого значения?

— Я не сомневаюсь в том, что Абхазской Церкви — быть, это лишь дело времени, и это ни как не зависит ото всех этих дрязг. Вопрос только в том, сможем ли мы положить нашей будущей Церкви достаточно чистое основание? Это тоже важно.

— Отец Дорофей делает всё для того, чтобы в Абхазии был епископ. По–вашему, этого не надо делать?

— Вот сейчас говорят о признании Абхазской Церкви. Но ведь нас же Сам Господь признал, прислав сюда своего апостола Симона. Неужели не это самое важное? По сравнению с этим всё пустяки. Если в Абхазии будут верующие — будет и Господь, и при чем тут тогда епископ?

— Неужели епископ не имеет значения?

— Имеет, конечно, просто не с этого надо начинать. Если абхазы захотят — епископ будет. Если весь абхазский православный народ соберется и потребует себе епископа — мы получим епископа. Не сомневаюсь, что епископ у нас будет уже довольно скоро.

— Из Константинополя?

— Нет, Константинополь епископа не даст. Но у нас будет епископ. Только для этого абхазам надо держаться всем вместе.

После Литургии у храма св. ап. Симона что–то очень сильно изменилось в моём восприятии церковного конфликта в Абхазии. Все эти церковно–политические дрязги показались какими–то мелочными, ничтожными, ни чего не значащими и ни чего не стоящими. Захотелось посмотреть на ситуацию с позиции вечности. Ну или хотя бы глазами наших потомков, которые будут жить лет через сто. Детали наших мелочных словопрений уже не будут иметь для них значения, они будут иметь дело с сухим остатком того, что мы сегодня делаем. И в чем же будет этот сухой остаток? В том, что связано с вечностью или с нашими страстями?

Но, видно, слабо меня прошибло, и разговор с Нодаром я начал с прежних церковно–политических позиций. Поэтому разговор был таким сложным: мы о разном говорили. Я ему о проблеме епископа, а он мне про апостола Симона. Я ему о канонах, а он мне о духовности. Я ему о политических ориентациях, а он мне об ориентации на Господа.

Этот разговор потом очень долго терзал меня. Я понимал: для того, чтобы схватить самую суть происходящего, надо посмотреть на дело с принципиально иных позиций, и Нодар мне это предложил, а я его не услышал. Но я очень хотел этого. И вдруг в душе всё стало ясным, как Божий день.

Мы с Нодаром разговаривали в мае 2013 года. Я пишу эти строки в сентябре этого же года. Я даже не знаю, что там у них за лето произошло. Вы прочитаете эти строки ещё позже. Наверное, ещё что–нибудь произойдет. Но это не важно. Есть смысл писать только о том, что будет иметь смысл прочитать и через сто лет. Я обнаглел? Возможно. Но любую иную задачу я полагаю абсолютно бессмысленной.

Мне кажется, я понял, почему, по мнению Нодара, о. Дорофей должен просить у о. Виссариона прощения до тех пор, пока его не получит. Да потому что отец не ошибается. Отец всегда прав. Отец не может быть виноват. С позиций современного мышления это совершенно невыносимое утверждение, но это истина — с позиций вечности. Конечно, мы знаем, что наши отцы весьма не совершенны, но мы должны относиться к ним так, как если бы они были совершенны. Если отец для человека и тем и этим не хорош, значит у человека больше нет отца, значит он сам себя объявляет сиротой без рода и племени.

Если отец перед тобой виноват, попроси у него прощения, и ты увидишь, как всё в твоей жизни встанет на свои места. А если ты будешь ждать, когда отец перед тобой покается, ты разрушишь собственную жизнь. Нам это кажется чудовищно не справедливым. Да, это не справедливо. Но это спасительно. Ведь, посягая на власть отцов земных, мы рано или поздно посягнем на власть Отца Небесного. Это путь погибели.